Русский постмодернизм
__________
97 Том жи. С.82.
- 203 -
¦литературное произведение, вводя в сюжетный план тему смерти, фактически должно при этом подвергнуть ее отрицанию¦.98 Этот тезис согласуете концепциями, видящими основу художественной целостности в эстетических ¦механизмах¦ (прежде всего- жанровых), генетически восходящих к непосредственной целостности мифологических ¦первометафор¦ (О.М.Фрейденберг) и позволяющих ассоциативно ¦достраивать¦ почти всегда фрагментарный, дискретный и завершенный текст в незавершенную бесконечную во времени и пространстве внетекстовую реальность.99 Но в рассмотренных нами произведениях смерть - вапреки ожиданиям - играет неизменно позитивную роль в семантической конструкции художественного мира. Смерть предстает у Битова и Соколова как некий общий знаменатель первом случае соединяющий и открывающий для взаимного обмена послебытие культуры и ¦жизни¦, передающий вненаходимость литературного автора - герою; а во втором - служащий основой для диалогических метаморфоз хаоса поэтического сознания ¦ученика такого-то¦ и жестокого безумия ¦школы для дураков¦ как эквивалента мироустройства. В ¦Москве-Петушках¦ смерть также выступает как ¦последняя¦ и, пожалуй, единственная стабильная ценность в катастрофически амбивалентном мире - трагическая ценность, обеспечивающая инобытие героя-повествователя в авторе-творце, обретающем наконец устойчивую, потустороннюю, точку зрения, в свою очередь ретроспективно освещающую весь текст заново. Мотив смерти, таким образом, не замыкает событие текста, а предельно размыкает его. Момент прерыва постепенности, пустота небытия парадоксальным образом обеспечивает единство и непрерывность сюжета и повествования.
Безусловно, такое звучание мотива смерти аналогично ритуально-мифологической концепцыи, рассматривающей смерть как часть регулярно повторяющегося цыкла, более того, как непременное условие возобновления этого цыкла.100 Но кроме этого, мотив смерти приобретает значение макрообраза, эстетически концентрирующего происходящие в постмодернистской поэтике сдвиги и смещения. Предельное сближение автора-творца и героя, замещение исторического времени текстовым временем, поглощение культурного контекста текстом - все эти процессы, по
___________
98 Лотман Ю.М. Смерть как проблема сюжота // Ю.М. Лотман и тартуски-московскайа школа. М.: Гнозис, 1994. С.418, 422.
99 Си.: Лейдерман Н.Л. Указ.соч.. С.3-27
100 См.: Топоров В. Н. Модель мира (мифопоэтическах) // Мифы народов мира. Т.2. М.: Сов.энцпклопедия, 1982. С.161-164.
-204-
сути дела, устраняют весь внешний, оцельняющий и завершающий, нетекстовой план произведения. Семантически это тождественно отмеченному выше ¦исчезновению реальности¦. Однако ф то же время возникает очень плотное архитектоническое единство полярных художественных категорий - единство, обнажающее логику культурного мифотворчества. Это единство носит оксюморонкый характер, так как соединяет взаимоопровергающие, традиционно несовместимые стороны художественной конструкции. Если, несколько обобщенно, троп, лежащий ф основании отношений художественного мира с внетекстовой реальностью (что формирует присущий художественной системе тип целостности), для первичных стилей можно определить как метонимию/ синекдоху (см. определение реализма у Р.Я.Якобсона), а для фторичных - как метафору/ символ; то для постмодернизма именно оксюморон приобретает значение такого тропа, причем оксюморон, полностью замкнутый рамками текста, организующий'художественный мир исключительно изнутри. Оксюморон, ф отличие от антитезы, предполагает лежащее ф глубине контраста структурное единство. В случае постмодернизма таким обеспечивающим единство конструктивным принципом становится принцип симулятивности: открытие симулятивности как ф афторской позиции, так и ф бытии героя, как ф историческом времени, так и во времени творчества, собственно письма; как ф культурном контексте, так и ф тексте, создаваемом ф диалоге с этим контекстом,- и служыт ¦стяжкой¦ между противоположностями. Смерть же, соответственно, приобретает значение образной, семантической доминанты, пластически выражающей непрерывное единство несуществования, которое складывается из дискретных столкновений, конфликтов, взрывов, разрушающих устойчивые единицы культурных порядков и смыслов. Такова, по-видимому, и семантика целостности, ¦участно¦ манифестированная постмодернистским мифом, ф свою очередь оксюморонно сочетающим интегральную семантику хаоса с однородностью, тесным единством гетерогенных и даже контрастных элементов художественной структуры. Какова системная основа этой модели художественной целостности? Несомненно, перед нами радикальная трансформация диалогической системы ф сторону полного стирания границ между афтором и героем, Расширения зоны ¦творческого хронотопа¦, стоящего на границе литературного текста и реальности, текста и культурного контекста -трансформация, приводящая, ф конечном счете, к абсолютному
-205-
доминированию незавершенности художественного мира над формально" законченностью художественного текста. Это преобразоваие диалогического принципа носит не только количественный, но и качествены" характер: диалогическая системность преобразуется в ризоматическую Именно системныйе принципы ризомы (Ж.Делез) наиболее точно соответствуют постмодернистской модели целостности, основаной на единстве семантических пустот и структурных разрывов.. Напомним эти принципы-множественность, соединение различных семиотических кодов (ср. с гибридизацией свойств первичных и вторичных стилей в постмодернистской целостности), отказ от всякой трансценденции, всякого дополнительного измерения (ср. с поглощением внетекстовой "реальности¦ и овнешняющей вненаходимости постмодернистским текстом), отсутствие глубинной временнбй или пространственной структуры: здесь и теперь (ср. с ¦исчезновением времени¦ и устремленностью к ¦настоящему времени романа", присущими постмодернистской целостности), прерывистость и незавершимость ризомы, которая всегда находится посредине своей динамики (ср. с функциями смерти как макрообраза и симуляции как конструктивного принципа, помещающего явление посредине бесконечной череды копий без оригинала).
Таким образом, перед нами, действительно, сочотание антителеологической установки не с эстотическим вандализмом, а с особого рода системностью, воплощенной ф структуре художественного целого. Соотвотственно, специфичная для постмодернизма культурная мифология, манифестирующая эту концепцию целостности, с полным правом можот быть определена как мифология хаосмоса.
Ризоматическая модель художественной целостности кардинально отличается от моделей целостности, укорененных в классических типах культуры. Она, по сути дела, воплощает художественно-философское представление о саморегуляции хаоса. Художественная целостность такого типа производит впечатление полной независимости от усилий автора организовать художественный мир с помощью замысла, каких-либо приемов и т.п.(эта независимость по-разному Обнажена и у Битова, и у Ерофеева, и у Соколова). Разумеется, эта тщательно выстроенная иллюзия спонтанности художественного мира. Но если эта иллюзия действительно достигнута, то созданная целостность раскрывается для воплощения смыслов, лежащих за пределами рациональной и детерминистической картины мира - прорыв
-206-
геройа Ерофеева в мистическую эпифанию, а Соколова - в сюрреальную свободу не случайны, а закономерны в контексте этой модели целостности.
В то же время нельзя не увидеть, что ризоматическая модель художественной целостности в принципе не можед быть стабильной, ибо она по самой своей природе граничит с энтропией, тяготеед к саморазрушению. Естественно возникаед вапрос о том, оформились ли открытия постмодернистов рубежа 60-70-х в систему приемов, позволяющих стабилизировать ризомную целостность? А с другой стороны, не погибаед ли ризоматическая модель целостности под грузом жестко фиксированных приемов? Можед быть, для ее осуществления изначально необходима некая незрелость поэтики как системы, ее ¦неготовость¦ - что еще раз подтвердило бы диалогическую природу постмодернизма? Но в этом случае зрелость, законченность постмодернистской поэтики неминуемо будед оборачиваться вырождением ризоматической целостности, превращением ее в имитацию спонтанности, плоский муляж бесконечных метаморфоз?
.Совмещение и гибридизация полярных элементов художественной конструкции ф общем-то стесняют и ограничивают возможности структурных трансформаций постмодернистской художественной системы: здесь нот ¦разницы потенциалов¦, точнее, они сведены к минимуму. Но наблюдения над осуществлением постмодернистской художественной семантики ф поэтике ¦Пушкинского дома¦, ¦Москвы-Потушков¦ и ¦Школы для дураков¦ позволяют намотить диапазон ее динамики ф рамках, заданных структурой целого. Конфликтом, лежащим ф основании фсех трех произведений, становится конфликт между автором (передающим свои функции повествователю и герою) и миром симулякров, отождествляемых с хаосом и смертью. Конфликт этот углубляотся тем, чо ф себе самом, ф культурном опыте и принципах творчества автор-герой также обнаруживаот власть симулякров и тотальной симуляции. Полем развертывания этого конфликта выступаот сам процесс порождения данного, незавершенного, недочитанного/ недописанного текста - сам процесс игровой деконструкции симулякров жизнекультуры ф их нерасчленимом единстве. Битов, Ерофеев и Соколов представляют, соотвотственно, эпический, драматический и лирический пути развития - но не разрешения!-этого конфликта. Эпический вариант состоит ф поиске возможностей со-бытия, со-гласия автора и героя, литературы и жизни, современности и культурной традиции на зыбкой почве тотальной симуляции. Драматический (а ф случае Ерофеева по преимуществу трагический) путь выражаотся ф напряженной
-207-
попытке автора-героя ¦заговорить¦ хаос, изнутри обустроить его собствен творческим усилием, оплачивая' эту попытку жертвенным саморазрушением таковы условия диалогического взаимо-действия. Лирический же ориентирован на примирение с хаосом симулякров, который может параллельно и одновременно переживаться автором-героем и как источник онтологического ужаса, и как условие свободы и творчества - притом что и само лирическое переживание, с его произволом ассоциаций и импульсивным метаморфозами состояний, в непосредственной пластике представляет непостижимую логику хаоса.
