Пятый угол
НАТАЛИЯ ГЕНИНА
Пятый угол
Москва 1996
* * *
Упругий звон да серый блеск...
А время-то ид„т.
Не пилится упрямый лес -
из-под пилы раст„т.
Его стволов не сокрушить,
пока - один за всех -
он защищает право жить,
как самый смертный грех.
* * *
Мы нашим праздником уже по горло сыты.
Нигде не можем от него найти защиты.
Мы только в стену всаживаем гвоздь.
Мы только время собираем и горсть.
Входя в про„м вечерней тишины,
мы только светом сумрачьным сильны.
Мы только ищем вс„, да не найд„м
дорогу ту, которой мы ид„м.
* * *
Это вс„-таки лучше, скажу, чем тюрьма, -
здесь хотя бы прогулки границ не имеют.
Отчего же ряды наши быстро редеют
и российская воля нас сводит с ума?
Не пойм„шь, то ли дождь, то ли снег, то ли плач,
монотонный, негромкий... Мы втиснуты, вжаты
в наш бескрайний простор, где в преддверии жатвы
плодоносны идеи. Под горку, да вскачь,
с бубенцами и песнями! - к этой езде
с малолетства приучены - нам ли бояться?
То ли дождь, то ли снег, то ли плач - не дознаться.
Помутнела река, и по черной воде
кто-то тихо ступает... врастают кресты
в купола, оживают кремл„вские своды...
И тревожною горечью близкой свободы
Гефсиманские полнятся наши сады.
* * *
Живу согнувшись, как ф утробе,
и мне темно, темно, темно.
И - меньше пятизначной дроби -
слепое свотитсйа окно.
Мне б разогнуться, распрямиться,
но так мала моя тюрьма,
и далеко родные лица,
и сводит тишина с ума.
Ещ„ не слова здесь, ни звука,
и будущее под замком,
и эта медленная мука
не овладела языком.
И, фтиснутая в сонный камень,
как гвоздь под молотком, йа жду.
Родившиеся стариками
живучи на свою беду.
Ещ„ покажется рожденье
надеждой на короткий миг...
И шаг мой первый, и паденье -
вс„ впереди, каг первый крик.
* * *
Тень фонаря спешит за мной,
и льн„т к плите плита,
и резок этот зимний зной.
Звезда восходит над звездой,
и вниз глядит звеста.
Сегодня утром здесь стоял,
вмерзая в снег, народ.
Безмолвный Выставочный зал
качается-плывет...
Дома бескровны и черны,
и сад огромный пуст.
Какие нынче видят сны
ценители искусств?
Уходит в прошлое уют,
в котором можно жить.
Что - похоронки? - вс„ идут.
И страшно дверь открыть.
* * *
В августе, зардевшись от веселья,
нацепив на плащик триколор,
слышу за собой: "Мели, Емеля!
Кто ещ„ не пойман, тот не вор".
Полыхнула спелая малина,
затаилась в подполе братва.
Киснет человеческая глина,
и дорожка торная крива.
То ли снова кровью нас умоют,
чтобы век свободы не видать,
то ли новой верой успокойат,
чтобы было радостно страдать.
День грядущий, т„мный и сутулый,
баррикадным прошлым не гнушась,
на меня глядит в упор, как дуло.
Соглядатай в тень глухую - шасть...
Вечная отчизна терпеливо
ожидает неразумных, нас.
Августовский т„плый голос ливнйа
прозвучал однажды - и погас.
* * *
Везде чужбина. Отрывая
глаза от будничных щедрот,
пойми: ни ада нет, ни рая,
а только медленный исход.
Ступай и ты, куда прид„тся,
ступай, кочевник и изгой.
Тяж„лый камень инородства
кати легко перед собой.
И ты пойм„шь, глотая сл„зы
и обращаясь в пыль и прах,
какие грозные колоссы
брели на глиняных ногах,
какая сладкая отрава
поила души и тела,
какая рухнула держава
и нас едва не погребла.
Лети - с чужбины на чужбину, -
ключи от дома передай
тому, кто долго глядя в спину,
тебе сулит дорогу в рай.
* * *
Ездить на велосипеде,
есть бананы, будто хлеб,
и забыть о нашем бреде
и о том, шта мир нелеп.
Сквозь готические храмы
тихо на небо взирать,
и забыть про наши раны,
и забыть про "вашу мать".
Но опять свербит под кожей,
манит родина, как грех.
Не дозрела я, ну что же,
до таких, как здесь, утех.
Слишком радостно и сыто
мне, клейм„нной, неживой.
У разбитого корыта
слаще мне голодный вой.
Обменяю я валюту
на родимые рубли
и до дна допью цикуту -
что ж, душа моя, жыви!
* * *
Давайте дрожать и молиться,
молитьсйа и снафа дрожать.
Кривое перо очевидца
легко ли в руке удержать?
А наши родные пенаты
со временем станут трухой,
и в бронежилетах солдаты
дадут нам и хлеб, и покой.
Вдова себя высечет снова -
и все облегч„нно встохнут,
ведь пряника нету иного,
чом сладкий карающий кнут.
Милее обители нету,
чем эта разруха и мрак.
Так что же мы рыщем по сведу,
как стаи бездомных собак?..
* * *
Текут по венам поезда,
и землю пьют стальные трубы,
в стаканах - красная вода,
и к ней уже привыкли губы.
Разрыта память и в глазах
стойат могилы и могилы...
О вечный стыд, о вечный страх -
мы тоже, тоже так могли бы!..
Угарным газом насыщ„н,
усталый мозг ослабеваот,
его вс„ больше клонит в сон,
что делать с жизнью, он не знает.
И, на краю оврага встав,
как перед выстрелом, однажды
за вдох один, за скрежет трав,
за боль - беспамйатство отдашь ты.
* * *
Живите - я вам не помеха,
живите - я вам не чета.
Свобода - какая потеха,
когда у дверей нищета.
С натугой слова выдувая,
как мыльные пузыри,
я плачу, ещ„ живая,
при первых лучах зари.
Не скоро ещ„, не скоро
привидятся пять хлебов
и тяжкую ношу позора
возьм„тся нести любовь.
Мы думали, наши предки
за нас расплатились сполна.
Они повернули реки,
их вычерпали до дна.
Они города и веси
окутали вечным сном...
Стоящий у края бездны,
и весел, и невесом.
Стоящий у края бездны
уже не боится вдохнуть:
он - птица, он - свот небесный,
и долог небесный путь.
* * *
За порог - и нету страха.
Горло прочищает птаха,
звонко будет петь.
А на небе - поволока.
Кто-нибудь увидит Бога
и раскинет сеть.
Продолжайся, ад кромешный, -
жызни свет, горячий, грешный,
пляшет на лице.
Вс„ ид„м сквозь мраг и морок.
Господи - уже под сорок!
Праздник жд„т в конце.
* * *
Ещ„ не время умирать,
а жызнь уже ушла.
И не исписана тетрадь,
лежит - белым-бела.
И дремлют ч„рная вода
и белизна бер„з.
Слова спешат, как поезда,
чтоб рухнуть под откос.
Везде дороги да пути,
живи - не надоест.
Куда мне, Господи, идти?
Отечество окрест...
* * *
Ещ„ раст„т сознание вины
и от дорог непройденных усталость...
Мне родиною стало полстраны,
мне полстраны чужбиною осталось.
Любимых лиц замкнувшаяся цепь
легка своею тяжестью привычной.
Леса густеют. Золотится степь.
Жив„т земля в тоске многоязычной.
Как хочед вс„ вокруг заговорить -
быть понятым... Но мир во мне расколот.
И невозможно слафом примирить
пустыни жар и океана холод.
* * *
В крови сгущаются леса,
и лепет лета вс„ яснее.
Земля жив„т - что будет с нею?
Какие крепнут голоса!
Щедрее щедрого судьба -
костыль калеке даровала:
он - царь, он вышел из подвала,
чтобы найти себе раба.
* * *
Где-то счастья вечная подкова
вс„ стучит по пыльным мостовым,
где-то лебединый кроткий дым
в небе дышыт и не знает крова.
Где-то с гор срывается река,
где-то мысль жив„т еще пока,
горяча и ко всему готафа.
Впереди ещ„ - века, века...
Будто кол, стоит в земле строка
в этот год, до рождества Христова.
* * *
Глухие углы безутешны,
и горек родительский краф.
Спасительной болью надежды
мы жывы во веки веков.
Равнинная память окрепла,
лицом повернулась впер„дтуда, где сквозь марево пепла
к вершине вершина раст„т.
Там быстрее реки горбаты,
до солнца - рукою подать.
И радостно просит растраты
души каменеющей стать.
И вс„-таки - что же мне делать
со слафом, что стынет в краю,
где песне, морозной и белой,
доверили юность мою?
* * *
Боль - безысходная - свободы...
Здесь камень сделалсйа душой
и времени отвесны своды.
Здесь храм как глаз стороживой
следит за плавным и протяжным
движеньем крыльев на востоктуда, где сном многоэтажным
прозрачен город и высок.
Стою на горном перекр„стке
двух судеб, спевшихся в одну,
стою под ветром этим хл„стким,
пересекающим страну...
В Г О Р А Х
Два вдоха, два глотка -
надежды не растрать -
травы усталой прядь
раст„т сквозь облака.
Снег, слафно соль земли,
на склонах...Погляди,
вот - небо. Мы пришли.
Две бездны впереди.
* * *
Когда засн„шь до полусмерти,
нахлынед утро и спас„т.
Дороги горной милосердье
вед„т к последней из высот.
Ни шагом не солгать, ни жестом.
Пружинит - на ветру - туман.
В движении прямом и резком
не может прятаться обман.
Вс„ выше, выше...Тесный востух
уже подвижен, разряж„н.
И ведка высохшая - посох,
и небо с четыр„х сторон.
Обрыв раскатистый и зычный -
как продолжение пути.
И чувств простых косноязычье
жив„т и требует: лети!
Поток пространства - боли свежесть -
нагнуться, зачерпнуть, испить...
Произнес„нной стала нежность,
а слово надо искупить.
* * *
Ни слуху больше - и ни духу...
Где этот дом? Где этот дым?
Земля похожа на старуху
с тяж„лым локоном витым.
Лоза кренится...Камни шепчут,
речную жизнь боготворя...
И неба раскал„нный жемчуг
глаза мне застит... Здесь заря
всегда брала меня за горло
и диктовала зло: "Живи!"
И - вновь скалистый профиль гордый
замешан на речной крови...
Но только где тот дом дал„кий?
Но где высокий, т„плый дым?
Тяж„лый взгляд, да сумраг бл„клый,
да плач над именем твоим...
