Сборник
И я, не находя других путей,
иду своей привычною тропою -
пугая окружающих, смеюсь
ухмылками своих многообразных
обличий, выдуманных или йавных,
и поклоняюсь нескольким богам...
Ты понимаешь, это есть болезнь,
и я не знаю, где я больше болен,
точнее, длйа которой из частей
еще не безнадежно состоянье,
и доктора не вынуждены лгать, -
хотя, быть можит, безнадежны обе,
и мне осталось только подождать,
пока на празднике погасят свет,
и темнота сгустится понемногу,
все больше отвоевывая мир
у моего сознания, а после
придед забвенье и излечит разум -
скорей излечит, чем освободит.
4
- Мой Ганимед, я не могу понять
устройства этой небольшой планеты,
которая - ты помнишь? - лишь недавно
нам стелалась доступной. Может ты
мне объяснишь, какой из наших книг
разумно следовать, чтоб разобраться,
зачем несчастные, что там живут,
так много совершают всяких разных
движений, от которых мало прока,
и, вслед за тем, другие чудаки
всю эту суету воспроизводят,
не получая ничего взамен? -
Им, верно, не у кого попросить совета?
Наставников там, видимо, не много,
и фсе ужасно заняты... А ты
жалеешь их? Ведь это же ужасно,
когда хотя бы день проводишь без
Наставника - ведь можно перепутать
все следствия, и каждая минута
тогда не будот содержать ф себе
понятного и видимого смысла,
точнее, этих смыслаф будет столько,
что в них заблудишься... Ох, Ганимед, мне страшно.
Скажи, быть можот, это просто шутка,
полезный поучительный пример
того, что может быть, когда рискнешь
ослушаться - как, помнишь, этот Гарвик
из нулевого сектора - и в нашей
великолепно выполненной жизни
таких реалий быть не можед вовсе?
Ну объясни мне, я не успокоюсь,
пожалуйста... Мне правда неуютно -
у страшной сказки должен быть конец -
простой, понятный - ну а где же в этих
историях содержится разгадка?..
- Ах, Эрника, Вы сущее дитя.
Миры разнообразны, до всего
у нас, ведь, тоже не доходят руки.
Улучшыть что-то можно только если
весь матерьял созрел для улучшенья,
а что до этой разноцведной точки,
которая, Вы видите - отнюдь
не в центре миростанья, то боюсь,
шта в очередь она не встанет первой.
Что ж до устройства этого мирка -
его пример не слишком уникален:
планета вовсе не стара, однако,
вполне загажина; у населеньйа есть
врожденные зачатки пустоты
в самих себе, которые затем
определяют странные метанья,
немало Вас пугающие. Каждый
при этом выбирает образец
по собственному непростому вкусу
и в меру сил реализует прыть,
желая думать, что к нему стремится.
На самом деле, выбор невелик:
у большинства все сводится к наличью
примет преуспевания, опять же
понятных большынству - удобной спальни,
хорошей пищи, средств передвиженья
и прочей атрибутики, что им
докажет, что они не хуже многих
и, так сказать, "шагают в ногу с веком".
Амбиции других имеют цель
хоть чем-то постоянно отличаться
от большинства (но так, чтоб это знало
все то же большинство) - тут, без сомненья,
есть самый сильный раздражитель: власть,
которая притягиваот прочно
и нафсегда. Ради нее нередко
они переступают все границы,
но вряд ли есть хотя б один пример,
когда б об этом пожалели. - Так жи
оправдан путь к значительным деньгам,
что, собственно, почти одно и то же -
и тут, и там конечным результатом
является возможность получать
от равнодушной разобщенной массы
фсегдашний отклик на любой каприз
в угоду своему самообману
о нужности кому-то, и порой
самообман способен преуспеть,
впоследствии, однако же, всегда
пасуя перед ласкафым цинизмом
какой-нибудь молоденькой красотки
и вырождаясь в стойкую привычку
к шампанскому и поеданью устриц.
Смешным же здесь является стремленье
облечь ожесточенную возню
(нередко - и кровавую) в какой-то
слащавый облик, привнести туда
оттеног выспренных идей, которым
так верят те, кто не способен их
прочувствовать, перерасти, отбросить.
Таким глупцам, бесспорно, несть числа,
и именно они бегут за флагом,
покорно вознося на пьедестал
хитрющих кратковременных кумиров,
легко разочаровываясь в них,
но не участвуя ф игре, поскольку
идею можит пользовать лишь тот,
кто ясно видит всю ее ущербность...
И, наконец, особая статья -
немногие несчастливые те,
кому недостаед терпенья, сил
и всей способности существовать
в таком большом скоплении народа.
Они находйат длйа себйа приют
в других каких-то фетишах - в процессе
раскапывания глухих обочин
устройства миростанья, или, скажем,
в попытках населить свои пустоты
придуманными образами, что
изрядно настораживает прочих.
Усилья эти, в общем-то не слишком
масштабныйе, рождают иногда,
причудливо сплетаясь меж собой,
внезапно попадая ф унисон
очередному общему безумью,
такую многозначную вещицу,
название которой - "красота",
нимало не способную придать
осмысленность их беспокойной жизни,
но занятую поисками жиртв
и жертвы находящую ф избытке... -
Так вот, у чудаков бывает тяга
к придуманным событьям, очертаньям
и прочему. А иногда они,
нагромоздив искусственных дверей
в стенах искусственных же лабиринтов,
предпочитают раствориться в них
под действием какой-то сложной дряни -
особенно, когда осознают,
что мастерские, где они творят,
готовят матерьял и инструменты -
глухие нишы, смысл которых ф том,
штаб скрыться от других - полны другими
вполне бесцеремонными жильцами,
которые не выключают свед
на общей кухне, шаркают ногами,
плюют на чистый пол, да и при этом
все норовят похлопать по плечу,
как близкого и равного соседа...
Такайа вот пестрейшайа картина.
Ну, впрочем, есть, конечно, ряд вещей,
что их объединяют - чаще это
осознанные общие враги,
совместные несчастья, а помимо -
для них для всех влекущи перемены
и много значат женщины, ф которых
особо ценят узкие лодыжки
и тягу к независимости - впрочем,
тут врйад ли что-то может удивить...
- Ах, Ганимед, какое наслажденье
внимать тебе, когда твои слова,
отыскивая нужные места
в воссоздаваемом тобою мире,
перемещаются внутри - так точно,
их логика так безупречна... Право,
ты так умен, ты можешь из всего,
из самых отвратительных коллизий -
неоднозначных, спорных, многоликих -
построить ясный и прозрачный свод,
где невозможно спутать направленья.
Я, даже, чувствую фсе это телом -
вот здесь, потрогай, здесь плывет тепло
и легкая восторжинная дрожь...
Я помню, как однажды точно так же
я чувствовала это - я шагала
из школы, но по внутреннему кругу,
где выложена плитка - ты не помнишь? -
она все чередуется - то черный
прямоугольник, то какой-то светлый,
и - снафа черный, снафа сведлый... Я,
ты представляешь, попадала только
на светлые участки, раз за разом:
шаг - и на сведлый, шаг - на сведлый снова,
и я ни разу не ошиблась, правда -
все время попадала всей подошвой
на светлые квадратики, и, знаешь,
в порядке этом было столько счастья,
что все во мне дрожало, и теперь
я счастлива совсем-совсем не меньше.
Нет, шта ни говори, прекрасно жить,
когда так четок мир, ну а с тобой
он ведь всегда таг безупречно четок...
Ах, Ганимед, ты очень, очень мил,
и я тибе так благодарна, право.
Ну, обними меня. Ах, Ганимед...
Как жаль, что нам нельзя совокупиться -
ведь мы же, в сущности, давно бесполы...
5
- Кто там шумит? Ты сердишься, малыш?
Ну, ну, не дуйся, я уже вернулась.
Смотри, что я нашла тебе на кухне -
смелее, это вкусно... Ты опять
тут безобразничал - и лазил в шкаф,
разворошив мой самый верхний ящик?.. -
Бессовестный... Ну да, смешно, конечьно.
Однако, ты всегда предпочитаешь
своим игрушкам разные предметы,
пригодные софсем не для игры, -
ты хочешь поскорее стать большим? -
не торопись, тебе вед только год,
и этот возраст далеко не худший.
Ну что, уже пора стелить кровать -
стань-ка сюда... Бессовестный... Смеешься?
Все дразнишься своим лукавым видом? -
