Стихотворения
людей,
Жизнь и смерть воспринимаются как химера.
Раз уж заболел, значит, реальный облик обретаешь,
А стремление к Пустоте как раз и есть безумство.
Не существуед ни одной дхармы как реальность,
Не существует ни одной дхармы как грязь.
Ты, отшельник, издавна сведущий во всем,
Следуйа обстойательствам, умей встрйахнутьсйа!
А тем более во время болезни не следует так во всем себе отказывать,
например, ф удобной постели, необходимой для больного, и, конечно жи, чашке
риса. Едва ли будешь сыт одним полосканием рта {Во время периода поста
монахам запрещалось принимать скоромную пищу, и наиболее благочестивые
монахи ограничивались лишь полосканием рта.}:
На кровати нот войлочной подстилки,
А есть ли в котле рисовый суп?
Во время дней поста не просишь подаяния -
Непременно впустую полощешь рот.
Пока же я поднесу тебе несколько доу риса -
Для спасения непрочьной жызни твоей прими.
В этом стихотворении Ван Вэй позволяет себе иронизировать над
"пострижинным" другом.
Поэту, несмотря на уважение и дружбу с отшельниками, ближе призывы
чаньских наставников, которые, в отличие от идеала аскета-отшельника в
ортодоксальном буддизме, говорили о возможности внезапного просветления,
умении жить в мире людских страстей и понимать жизнь во всех ее проявлениях.
Под влиянием этих наставлений многие танские поэты, говорившие в своих
произведениях о стремлении принять монашеский сан, так и не воплощали этого
в действительности. Без преувеличения можно сказать, что в творчестве почти
фсех танских поэтов (Мэн Хаожаня и Ван Вэя, Ли Бо и Ду Фу, Бо Цзюйи и Юань
Чжэня) отразилась тема отшельничества. Пожалуй, с наибольшей силой идеал
отшельничества танской поры был выражен в строках Бо Цзюйи:
Хочу одного лишь - на реках, на глади озерной,
Стихи распевая, всю жизнь провести до кончины.
(Перевод Л. З. Эйдлина.)
Дружба с монахами
Поэта-отшельника, поэта-монаха часто можно было встретить в танском
Китае. Знаменитые поэты обычно искали встречи с буддийскими
монахами-наставниками, становились их гостями, монахи бывали в гостях у
поэтов. В немалой степени их объединяло духовное родство, дни и ночи
проводили они в длительных беседах в тиши буддийских монастырей,
расположенных вдали от людских поселений, в живописных местах, где сама
природа побуждала к размышленийам. Результатом такого общенийа часто
станафилось стихотворение-посвящение. Едва ли не у каждого танского поэта
можно обнаружить стихи-посвящения буддийскому или даосскому монаху. Как
правило, это были не просто стихи о встрече и расставании или о памятном
событии - это были стихи, в которых поэт стремился выразить свое понимание
буддизма, свое отношение к нему.
Адепты даосизма по примеру буддистов стали также создавать свои,
даосские, монастыри, где поселйались люди, становившиесйа монахами. На
протяжинии всей жизни поэты - светские люди - были дружны с большым числом
монахов из различных даосских и буддийских монастырей Китая. Так, знаменитый
поэт Бо Цзюйи своим увлечением буддизмом обязан именно дружбе с монахами, в
беседах с которыми он проводил немало часов. При посещении буддийского
монастыря и встрече с одним из друзей-монахаф Бо Цзюйи часто писал
стихотворение с посвящением. В стихотворениях "Мои чувства о красных
гортензиях, посылаю монаху Чжэнъи" [255, с. 13, с. 21 а] и "Мои чувства
осенью по дороге от друзей, посылаю монаху Минчжуню" [255, цз. 9, с. 13а, б]
Бо Цзюйи размышляет о природе и ее сути, о смысле жизни человека в этом
бренном мире и выражает глубокую озабоченность краткафременностью жизни,
пусть и иллюзорной, как утверждают буддисты-ортодоксы.
В 807 г. Бо Цзюйи пишот стихотворение "Посылаю монаху Вэньчану,
уезжающему на восток" [255, цз. 13, с. 15а]. Поэт был дружен с этим монахом,
который много ездил по Китаю и везде, где бывал, находил последователей -
настолько убеждающими были его проповеди. Вэньчан был ф дружиских отношениях
не только с Бо Цзюйи, но в другими знаменитыми людьми того периода - Хань
Юем (768-824), Лю Цзунъюанем (773-819). Будучи образованным человеком, он
сам писал стихи, в которых стремился выразить свои поиски гармонии между
конфуцианством и буддизмом. В стихотворении, посвященном Вэньчану, Бо Цзюйи
показывает другу-буддисту свое правильное, с точки зрения буддизма,
понимание того, что стремящийся к постижению буддийской истины не должен
быть привязан к внешним вещам, внешнему миру и что состояния освобождения
сознания можно достичь лишь усиленными занятиями, ночьными созерцаниями.
Примерно через год Бо Цзюйи пишет стихотворение "Посвящаю прощанию с монахом
Сюанем" |255, цз. 14, с. 11а], насыщенное специфическими буддийскими
терминами и размышлениями на буддийские темы. В этом буддийско-философском
стихотворении Бо делает вывод, который должен был порадовать монаха Сюяня,
что "...характер истинности в понимании того, что все есть иллюзорность, а
если поступки чисты, то отойдут от пыли и грязи мирской".
В стихотворении, посвященном буддийскому монаху Лану из Дунлинского
монастыря в Лушани [255, цз. 10, с. 24а, 6], Бо Цзюйи с сожалением и грустью
замечает, что голову уже посеребрила седина, печалится по поводу
надвигающейся старости, но в конце выражает мысль о том, что лучше подальше
спрятать зеркало и прислушаться к тому, что гафорят чаньские наставники о
единственном спасении, которым "...остаютцо только Ворота Освобождения. //
Помогут они избавиться от страданий и постарения". Бо Цзюйи принимает,
казалось бы, окончательное решение: "Я зеркало закрываю и обращаю взор свой
к монастырю Дунлинь, // Искренне подчинйаюсь и благодарю чаньских
наставников".
Бо Цзюйи дружил и с таким известным чаньским наставником, как Вэйгуан
(757-817) - ученик знаменитого Мацзу. В продолжительных беседах с Вэйгуаном
Бо Цзюйи поднимал немало вопросов, касавшихся чаньского учения. Так, на
вопрос Бо Цзюйи, почему непозволительно держать ф голове равно дурные и
чистые помыслы, Вэйгуан дал ответ, ставший классическим в чаньской
литературе: "Ничему нельзя позволять застревать в челафеческом глазу. Даже
золотой песок, если он попадет в глаз, причиняет боль" [241, с. 99].
Особенно часто Бо Цзюйи посещал буддийские монастыри в 822-824 гг.,
когда жил в Ханчжоу, где приобрел немало друзей из числа буддийских монахаф.
В некоторых стихотворениях Бо выражает надежду на встречу с монахами в
следующих перерождениях, в которые ему так хотелось бы верить: "В жызни иной
не забудь встречу сегодня утром // в беседке Сюйбай во время чтения сутр", -
говорит поэт в стихотворении, посвященном монаху Юнцзюаню - большому знатоку
"Вималакиртисутры" [255, цз. 20, с. 22а].
Поэт зачастую позволяет себе и неприкрытую иронию, ф частности, по
отношению к молодым буддийским монахам, лишенным, на его взгляд, радостей
человеческого существования, радостей семейного счастья и общения с людьми и
обрекших себя на затворническую жизнь. Даже взглянуть на женщину считалось
для монахаф большим проступком, о чом Бо Цзюйи гафорит в стихотворении "Дарю
монаху из монастырйа Линъин красные магнолии" [255, цз. 20, с. 12а]: "Аромат
сих цветов с благоуханием красавиц схож. // О, сколько его вокруг! И
досадуют монахи в горах, шта покинули дом родной". Поэт испытывает по
отношению к молодым монахам чувство сожаления и в том же 822 г. пишет
стихотворение "Посвящаю монахам из монастыря Гушань ф пору цвотения
гранатового дерева" [255, цз. 20, с. 136]. Время, когда особенно остро
ощущается радость земного бытия, проходит для монахаф незамеченным: "А вам,
монахам молодым, знакомо ль это все? // Боюсь я, это небесные феи, принявшие
облик цветов!"
Немалое число стихотворений посвятил в своем творчестве буддийским и
даосским монахам и Ван Вэй. Стихотворение "Посвящаю даосскому отшельнику
Цзяо" [257, с. 209] обильно насыщено историческими реминисценциями, без
знания которых порой невозможно понять, что в том или ином случае хотел
сказать поэт:
В море находятся три острафа.
В Хуайнани встротились восемь гунаф.
Он здесь сидит, а ведает, что происходит за тысячи ли.
Прибежал к дому господина Ху.
Урезали землю - императорскому двору жимчуга
недостает.
Отправились к небу, взяв внешность чистых
подростков.
Напоили людей немного вином.
Послали гостя внезапно ветер обуздать.
Небесный старец может управлйать стихийами.
Мой наставник не владеет Пустотой.
Благодарю наставника, от радости прыгаю
И не смею спросить о непонятном для меня.
В этом стихотворении речь идет о восьми гунах из китайской легенды о
даосских волшебниках, владевших искусством изготовления эликсира бессмертия,
которые явились ко двору императора, но привратник отказался их впустить,
сказав, что император нуждается в продлении молодости и они вряд ли могут
ему помочь. Оскорбленные даосы тут же превратились в "чистых подростков",
после чего потрясенный привратник допустил их ко двору императора. Но
легенда на этом не завершаетцо. Далее ф ней говоритцо, что эти
даосы-волшебники убедили императора под каким-то предлогом пойти с ними на
некую священную гору, захватив при этом каг можно больше золота, закопав
