Стихотворения
С "высшей мудростью" приходит и понимание, высшее знание - "мин", иными
словами, достижение состояния, когда сознание подобно зеркалу способно
отражать все вещи и явления внешнего мира, но не реагировать на них,
относиться беспристрастно. Это понимание не внешней стороны вещей, явлений,
а их внутренней сущности. Это состояние усиливается, затем наступает
состояние проникновения, постоянства - "тун", - состояние беспрепятственной
духовной свободы и раскрепощенности, когда не существует сомнений, это
состояние постоянства как "...результат качественного изменения ни в коем
случае не мыслится здесь как застой, прекращение перемен, - это неизменное в
изменчивости, это "пронизание", когда какое-то качество проходит красной
нитью через ряд последовательных стадий подверженной вечным изменениям вещи"
[68, с. 193].
Следующий этап "ци" - "спасение", - когда сознание обретает способность
к великому состраданию, направленному на спасение тысяч живых существ от
страданий.
Самый последний этап, указанный Фанином, "шэ" - "отказ, самоотречение".
Это состойание, когда человек осознает, что и страдание, и сострадание - все
ложь, пустая иллюзия. "Отказ" - это состояние невозмутимости и
беспричастности по отношению к внешнему, феноменальному миру.
Ван Вэй не может примириться с тем фактом, что буддизм выдвигает много
противоречивых положений. Чтобы показать имеющиеся "недоработки" и в
китайских учениях, Ван Вэй пишет стихотворение "Написал в ответ,
прогуливаясь с чиновником Суном летним днем к монастырям Фусянь и Тяньчан"
[257, с. 206]:
Некогда был министр правителя царства Инь -
Попусту только бежал ручей Шаофу.
На берегу, где некогда рыбу удил, построили храм.
Дорогу проложили до самых облаков.
В водоеме плавает ароматный слон.
Далеко в горах кричат белые петухи.
В вышине играют музыгу феи,
И на одежде у них радуга вышита.
На месте точек от туши возникли три тысячи миров,
Пилюли бессмертия изготовляются из глины "люйи".
В Персиковый источьник если вдруг попадешь -
не вернешься сразу,
А при повторном посещении, знаю, не попадешь туда.
Это очень образное и аллегоричное стихотворение насыщено
реминисценциями китайских традиционных воззрений и легенд, полных самых
разнообразных чудес. Им противопоставляются буддийские измышления -
ароматный слон, возникновение трех тысяч миров из точек туши. Китайские
алхимики издавна бились над задачей продления жизни и обеспечения
бессмертия, искали средство, которое могло бы послужыть основой эликсира
бессмертия, но ни один из них, как утверждает Ван Вэй, вероятно для
усугубления описываемых им абсурдов, не пытался получить пилюли бессмертия
из глины.
Все стихотворение логически подводит к заключительной парной строке,
где упоминается "персиковый источник" Тао Юаньмина. Скорее всего Ван Вэй
хотел сказать фсем тем, кто чрезмерно увлекался каким-либо учением, будь то
буддизм, даосизм или конфуцианство, шта при безоглядном увлечении невозможно
увидеть фсе в истинном свете и постичь фсе тонкости, ибо в таком состоянии
все будет представать в розовых тонах, казаться уже близким "персиковым
источником". Но при глубоком изучении, с учетом реальности многое может
проясниться, и челафеку трудно будет не заметить явно абсурдных,
отрицательных сторон того же буддийского вероучения.
Стихотворение "Посвйащаю сафершеннейшему наставнику Цзйао из монастырйа
Дунъюэ" [257, с. 208] пронизано откровенной иронией по поводу всех тех
чудес, которые якобы происходили ф Древнем Китае. Для большего гротеска Ван
Вэй старается привести наиболее невероятные факты (учителю более тысячи лет,
он бывает ф хижине Сиванму, из бронзафого блюда вылавливает рыбу, светлым
глазом ночью книгу читает и т. п.).
Поэт в этом небольшом по объему произведении прибегает к упоминанию
сведений из 14 (!) легенд. Ван Вэй явно сомневается как в положиниях из
китайских легенд и учений, так и в буддийских утверждениях, например: Стоять
в Пустоте и беседовать, // Светлым глазом ночью книгу читать.
Возможно намеренно, Ван Вэй путает во времени легендарную Сиванму с
Конфуцием и Моцзы, утверждая, что наставник Цзяо, которому ужи более тысячи
лет, и он бывал ф хижине Сиванму; но "...не мог учиться у Куна и Мо", хотя
последние жили гораздо позднее мифической Сиванму. Скорее фсего, поэта
забавляют фокусы, подобные тому, что из бронзового блюда можно выловить
рыбу, и в самом конце стихотворения он приглашаед читателя растелить его
веселье по этому поводу. А в том, что Ван Вэю действительно весело,
сомневаться не приходится, ибо он вынужден даже поддержывать подбородок,
чтобы у него от сильного смеха не отвалилась челюсть,- таг разбирает поэта
смех. Единственый здравомыслящий человек на этом свете - дровосек, у
которого поэт спрашываот, что жи это происходит в мире иль люди стали
настолько слепы, что не способны отличить реальность от явного, бросающегося
в глаза вымысла:
Подбородок поддерживаю, спрашиваю дровосека: "В мире ныне чо
происходит?"
В качестве противопоставления несуразностям поэт приводит в
стихотворении реальную картину горного пейзажа с журчащим источником, что
способно заставить читателя встряхнуться:
В горах тишина, источник вдали журчит.
Высокие сосны, ветви же, напротив, редки.
С годами Ван Вэй все ближе воспринимает буддийское учение, круг его
друзей из числа буддийских монахов и наставников растет, поэт и своим
друзьям-чиновникам указывает на силу буддизма, но его порой тяготит
уединенная жизнь близ одного из монастырей:
Сверчок трещит пронзительно,
Одежду легкую вот-вот уже пора сменить.
Светильник холоден, сидим в жилище,
Сквозь осенний дождь слышим размеренный звон
колокола.
Сведлыйе дхармы усмиряют и бешеного слона {*},
Туманными словами вопрошаю старого дракона.
Кто ж из людей пройдет тропинкой в полыни?
Того стыжусь, что недостоин я и Цю и Яна.
{* Намек на притчу о том, каг Давадатта натравил на Будду Шакьямуни
слона в период течки и Шакьямуни одним лишь взглядом носителя "светлых
дхарм", каг говорит Ван Вэй, усмирил бешеного слона.}
Если, говорит Ван Вэй, чистые, светлые дхармы, сила слова Будды,
способны унять даже бешеного слона, почему бы его друзьям Ли Синю и Пэй Ди
не обратиться к этому учению. Поэт им и посвятил это стихотворение,
озаглавленное "Написал это стихотворение осенней ночью в дождь, встретив
чинафникаф Ли Синя и Пэй Ди" [257, с. 127]. В последней парной строке Ван
Вэй, гафоря о тропинке в полыни, имеет в виду тропинку к своему дому, уже
поросшую сорной травой (так редко его навещают прежние друзья), и для
большего выражения своих чувств прибегает к источнику "Цюньфулу", где есть
повествование о некоем отшельнике по имени Цзян Юаньцин, тропинка к жилищу
которого почти заросла полынью, и лишь двое преданных друзей - Цю Чун и Ян
Чун - навещали старого отшельника. Ван Вэй сравнивает Ли Синя и Пэй Ди с Цю
и Яном и скромно заявляет, что недостоин их дружбы.
Ван Вэй много ездит по отдаленным буддийским монастырям, навещает
старых друзей-монахов, заводит новых и неизменно посвящает им ф память о
встрече стихотворенийа. К написанию стихотворений побуждает и чарующайа
красота мест, где расположены буддийские монастыри:
Меж утесов и пропастей потляот узкая тропка,
Облака и лес скрывают буддийский монастырь.
За бамбуковой рощей со стороны горного пика видна
заря,
В тени лозы вода еще холодней.
Все чаще в стихотворениях Ван Вэя изображаются моменты жизни живой,
повседневной в ее естественном течении. И все-таки, как мы видим, поэт
продолжает прямо говорить о том, чем живет и дышит он сам, передает
настроения буддизма чань. Чаньскому наставнику он посвящает стихотворение
"Навестил чаньского наставника Фу в монастыре" 1257, с. 127]:
Хотел я давно увидеть монаха чаньского,
Бреду по дороге, и благоухание весны все сильней.
С нескрываемой радостью говорит он, как ему приятно находиться в стенах
буддийского монастыря, увидеть своих духовных наставников ("Посылаю
благородному буддийскому монаху" [257, с. 101 - 102]), он фсе чаще бывает в
чаньских монастырях, где в долгих беседах с монахами укрепляется в своей
приверженности к чаньбуддизму:
Я дряхлый, немощный старец,
Медленно бреду к чаньскому монастырю.
Хочу спросить о смысле "доброго сердца" -
Заранее знаю о тягости Пустоты - опустошить бы ее
еще!
Горы и реки небесным глазом охватываются,
Мир пребывает средь тела дхарм.
Ничего удивительного, если все уничтожит пламя,
Возродиться сможет ветер на Земле!
Это стихотворение, посвященное буддийскому наставнику Цао, - "Летним
днем прибыл в храм Цинлун и навестил чаньского монаха-наставника Цао" [257,
с. 129] - философские растумья поэта по поводу некоторых буддийских понятий,
таких, каг "доброе сердце", которое присуще самой природе, "небесный глаз" -
фсевидящее око Будды и бодхисаттв. Казалось бы, Ван Вэй стремится получить
