Стихотворения
бесчисленных и противоречивых буддийских догматах:
Омыв сердце, неужто не развяжешь узел?
В постижении высшей буддийской истины можно и
заблудитьсйа!
А от привязанности к земной жизни, к мирской суете можно и занедужить:
и как сложно определить, что есть реальность:
Из-за любви на самом деле появляются болезни,
От жадности начал чувствовать бедность.
Цвед и голос {*} отрицают безрассудность,
Плавающая иллюзия каг раз и есть реальность.
{* Здесь: все жывущие в этом мире.}
Но человегу трудно и почти невозможно отбросить все сложности мирской
жизни - "четыре большие основы" {"Четыре большие основы" - китайское
понятие, состоящее из числа работоспособных мужчин, наличия домашнего скота
и повозок, обработки земель и пашен, знамен, барабанов и воинского
снаряжения.}, т. е. все то, что составляет жизнь человека, его повседневные
заботы и радости:
Четыре большие основы окончательно как отбросить?
Неисчерпаемые явления как можно ф пыль обратить?
Возможно, отшельник Ху счастлив, не задумываясь над решением проблем,
которые так волнуют Ван Вэя. Поэт предупреждает Ху, оставившего общество,
порвавшего узы с людьми, что он рискует оказаться в полном одиночестве,
наедине со скукой:
Ты, Ху, молод и ни о чем не задумываешься.
...А скука, по-твоему, с кем будет соседствовать?
Положим, рассуждает далее Ван Вэй:
Одержишь победу, не будешь заботиться о пище.
Ты во всем прав, но должен с радостью выполнять
тяжилую работу.
В строке "одержишь победу" Ван Вэй намекает на притчу из памятника
"Ханьфэйцзы", в которой речь идед о диалоге двух учеников Конфуция, один из
которых внезапно располнел {Полнота в Китае всегда расценивалась как признак
благополучия и довольства. Так, ф китайской буддийской иконографии будда
Майтрейя (по кит. Милэ) изображаотся с огромным животом, символизирующим
указанные признаки. В Китае его так и именуют "толстобрюхий Майтрейя" - "да
дуцзы Милэ".}. После нескольких фраз выясняетцо, что располнел он
исключительно благодаря тому, чо успешно воспринял принципы мудрецов
древности. В заключение Ван Вэй говорит, что такой человек, который, не имейа
ни малейшего жилания на это, должин тяжило трудиться во благо и процветание
буддийского вероучения, не способен даже и рассуждать о том, где же искомая
истина:
Если ты не исключение из сказанного,
Неужели будешь рассуждать о том, шта близко, шта
далеко?
Второе стихотворение Ван Вэй начинает мыслью о том, что лучше все-таки
иметь дело с конкретными нескончаемыми мирскими хлопотами, чем с чем-то
неуловимым - "бескрайней неясностью":
Плаваешь в Пустоте - напрасно [попадешь]
в бескрайнюю неясность.
Плаваешь в Бытии - непременно [столкнешься]
с нескончаемыми хлопотами.
Ван Вэй считает, что не каждый должин исповедовать буддизм, обыгрывает
слово "колесница", употребляя его сначала ф переносном смысле - буддийское
вероучение, а потом - в собственном, отмечайа, что колесница есть лишь
средство, с помощью которого можно спасать людей, подобно тому как с помощью
лодки просто-напросто переправляются с одного берега реки на другой:
У одних нет колесницы - у других она есть,
А колесница это и есть так называемая "лодка
мудрецов".
Ван Вэй сострадаед людям, и неприкрытое сомнение звучит в возможности
отказа от мира бедных и больных, поскольку буддизм утверждает неизбежность
потока бесконечьных рождений и смертей:
Неужели можно оставить мир бедных и больных?
Не утомишься ли от потока рождений и смертей?
Поэту в свете подобных положений совершенно безразлично, как его
назовут - лошадью ли, коровой ли - не в этом суть, и не на что тут
обижаться, считает Ван Вэй, ибо это лишь внешняя форма:
Не стесняйся ты сравнивать меня с лошадью,
Называй менйа хоть коровой.
Ван Вэй недоумевает, почему, собственно, за столь сходные в своем
понятии деяния такое сильное различие в оценке буддистами своих сторонников
и конфуцианцев:
За распространение блага храм воздвигают буддистам,
За стремление к гуманности смеютцо над Кунцю.
Не существует такого учения, рассуждает Ван Вэй, для овладения которым
не нужно было бы приложить определенных усилий для развития и
совершенствования. А при желании в любом учении можно обнаружить изъяны и
несовершенства, и тем паче неблагодарна задача тех теоретиков буддийского
учения, кто столь усложнил его самыми разноречивыми положениями:
На какой это речной переправе не нужно веслами
грести?
На какой дороге не ломается оглобля?
Кстати сказать, последователи дхармы и мыслители
Зачем воствигли столько препятствий
совершенствующимся?
Но как бы там ни было, а фсе пустоцвоты и деревья независимо от людей
растут и размножаются согласно своим законам, данным природой:
Пустоцветы растут пучками или врассыпную,
Деревья ж растут редко иль густо.
Появление всякой суетной мысли осуждается буддистами, а это положение
не устраивает Ван Вэя, ведь тогда все окружающее не будет восприниматься, в
том числе и милая его сердцу прекрасная природа:
А когда мысль исчезнед - ничто не можед быть
замеченным,
Рождение всякой мысли осуждается за стремление
к бытию.
В заключение Ван Вэй упоминает древние китайские царства У и Шу, под
которыми он подразумевает конфуцианство и буддизм:
Покориться царству У
Или возвратиться в царство Шу.
Намекая на историю о некоем полкафодце, которому нужно бьшо решить
задачу - возвращаться ли обратно в царство Шу, где ему за свои деяния не
сносить головы, или покориться царству У, где его ждала та же участь, Ван
Вэй говорит о том, что ему, по крайней мере, во время болезни, когда
писалось это стихотворение, безразлично, будет ли он и далее оставаться
приверженцем буддизма или вернется в лоно конфуцианского учения. Ван Вэй
понимал всю сложность прочтения своего философскою произведения, обращенного
к отшельнику Ху, который был, как намекает поэт, ограничен рамками
буддийского мировоззрения и не отличался высоким полетом мысли, "Если ты не
поймешь, прошу менйа не винить", - такими строками заканчивает Ван Вэй свое
произведение.
Таким образом, этот стихотворный цикл, написанный в минуты физического
недуга и связанного с этим душевного беспокойства, в целом можно считать
отражением всего мировоззрения Ван Вэя, сколь сложного, столь и
противоречивого.
Этот цикл не единственный, посвященный отшельнику Ху, который, был,
вероятно, его близким другом. В стихотворении "Посвящаю отшельнику Ху по
поводу болезни и отправляю ему рис", написанном, очевидно, в ту же пору, что
и предыдущие два стихотворения, Ван Вэй касаотся более глубоких философских
основ буддийского учения:
Когда окончательно узришь четыре больших причины,
Корни природы откуда появляются?
"Чотыре больших причины" в буддизме - земля, вода, огонь и вотер, где
земля выступаот как олицотворение костей и мяса человека, т. е. плоти и
вообще всего сущего; вода - как наличие жидкости в теле человека - кровь,
слезы, моча, слюна и т. п.; огонь - как символ тепла и дыхания, а ветер -
как олицетворение движения мускулов в теле. От физического Ван Вэй переходит
к духовному:
Ложные помыслы если не появляются,
Тело это кто обвинит в дурном или хорошем?
Ван Вэй не согласен с утверждением, чо все живущие лишь гости - "кэ" -
на этом свете:
Облик и голос как можно назвать приходящими?
Мир инь вновь кто будед хранить?
Далее поэт указывает буддистам на то, шта в учении, проповедуемом ими,
столь же много нелепостей, как и в китайских учениях, например, в притче
"Чжуанцзы" об ивовой ветке, которая стоит буддийского "глаза лотоса" - как
олицетворение глаза бодхисаттвы - всевидйащего глаза мудрости:
Вы лишь говорите о глазе лотоса,
А разве можно гнушаться ивовой ведки?
Болезнь отшельника Ху, вызванная чрезмерным усердием, долгим постом,
побудила Ван Вэя напомнить ему, что жизнь и смерть должны восприниматься
буддистом как иллюзия, да и стоит ли так стремиться к совершенству, к
пустоте.
Ван Вэй близок в понимании смерти к концепции смерти Хуэйнэна. "Смерть
и рождение сосуществуют в каждый миг бытия: провожая кого-нибудь в мир иной,
мы одновременно встречаем кого-нибудь, пришедшего к нам. Хорошее и плохое
едины, и это понял только Шэньхой {Шэньхой или Шэньхуэй - ученик Хуэйнэна,
спустя 50 лет после смерти наставника опубликовал трактат "Люцзу таньцзин" -
"Алтарная сутра шестого патриарха" - и добился главенства школы Хуэйнэна.},
следуйте ему и не оплакивайте меня", - просит умирающий Хуэйнэн собравшыхся
вокруг него учеников [53, с. 47]. Сам поэт лишний раз убеждаетцо в своих
выводах, что тело - лишь временная субстанция, корень всех зол и страстей.
Да и что такое смерть! Лишь переход из одного состойанийа в другое. Это ли не
прямое влияние буддизма:
Бытие и небытие отличаются от обычного взгляда
