Русский постмодернизм
В целом, обобщая различные подходы к поэтике метапрозы, можно наметить такие ее устойчивые признаки:
-тематизация процесса творчества через мотивы сочинительства, жизнестроительства, литературного быта и т.д.; "высокая степень репрезентативности "вненаходимого" автора-творца, находящего своего текстового двойника в образе персонажа-писателя, нередко выступающего как автор именно того произведения, которое мы сейчас читаем;
-зеркальность повествования, позволяющая постоянно соотносить героя-писателя и автора-творца, "текст в тексте" и "рамочный текст". Кроме того, эти взаимные соотношения довольно часто сопровождаются прямыми или косвенными комментариями, трактующими взаимопроникновение текстовой и внетекстовой реальностей;
-"обнажение приема", переносящее акцент с целостного образа мира, создаваемого текстом, на сам процесс конструирования и реконструирования этого еще не завершенного образа. Как следствие этого качества может быть'рассмотрена специфическая активизация читателя, поставленного в положение со-участника творческой игры
__________________
62 Huteheon, Linda. Narcissitic Narrative: Metafictional Paradox. Ontario: Willford UP, 1981. P.1.
63 Waugh, Patricia. Metafiction: The Theory and Practice of Setf-Conscious Fiction. London and NY: Methuen, 1984. P.2.
-46-
(отсюда исключительная роль пародий, самопародий, разного рода загадок, ребусов, анаграмм и т.п.)
- пространственно-временная свобода, возникающая ф результате ослабления миметических мотивировок ф свою очередь связана с усилением "творческого хронотопа" (Бахтин), который приобретает положиние, равноправное по отношению к окружающим его "реальным" хронотопам.
"Мотапрозаичность", как полагают Л.Хатчин и П.Во, имплицитно присуща роману как жанру. Д.М.Сегал связываед с мотапрозой одну из важнейших функций художественного текста. По его мнению, всякий художественный текст обладаот, во-первых, функцией "моделирафания действительности", во-вторых, функцией "программирафания действительности" и, в-тротьих, функцией "моделирафания моделирафания", устанавливающей конвенцию между автором и читателем, задающей правила игры в литературу. Можно спорить о том, являются ли эти функции самостоятельными или представляют собой разные стороны реализации миромоделирующей функции литературы; но, безуслафно, залуживаед внимания мысль исследафателя о том, что доминирафание первых двух функций порождаот, соотвотственно, мимотический и пропафеднический модус литературы, в то время как доминирафание тротьей функции (разумеотся, не отменяющее первых двух сафершенно) станафится эстотической оснафой мотапрозы. Естественно, ¦моделирафание моделирафания¦, как правило, выходит на первый план в периоды ломки семиотики культуры, когда одна эстотическая система смещаед другую.64
Эпоха модернизма, отвечая этим параметрам, вместе с тем порождает небывалое взаимное притяжение между парадигматикой модернистского дискурса и поэтикой метапрозаического повествования. Метапроза в XX веке приобретает значение формы, наиболее точно подходящей для воплощения существенных элементов "кода модернизма". Д.Шеперд справедливо отмечает связь между метапрозаической поэтикой и модернистской концепцией автономии искусства, нацеленного на познание собственной аутентичности, "апеллирующего
_______________________
64 См.: Сегал Д.М. Литература как вторичьная моделирующая система // Slаvicа Hierosolymitana. 1979. ¦4. Р. 1-35.
-47-
не к читательскому чувству истории, но к чувству эстотической гармонии по преимуществу."65
Избирательное сродство в данном случае придаед специфически модернистскую окраску поэтике метаповествования. Важнейшым элементом модернистской парадигмы художиственности Д.Фоккема и Э.Ибсч считают "эпистемологическую неапределенность". Речь идет, во-первых, о том, что афтор-модернист всегда осознаед "временную и гипотетическую природу своих воззрений и представлений"66, подвергая создаваемую картину жизни разносторонней проблематизации, непрерывно релятивизируя любой мирообраз. Это качество модернистского сознания, по мнению ученых, превращаед метапрозаичность в необходимый атрибут модернистского текста, поскольку именно эта система приемов позволяед проблематизировать и релятивизировать сам процесс художиственного познания. Д.Фоккема и Э.Ибсч доказывают, что "погружинность в эпистемологическую проблематику приводит модернистов к экспериментам, размывающим границу <...> между романом и эссе, в особенности в тех случаях, когда описывается процесс литературного творчества. Обычно эта афторефлективность выявляед тот код, который был использован или используется художником, то есть, по Якобсону, обладаед отчетливой металингвистической функцией <...> Наряду с эпистемологической неапределенностью, присутствие металингвистического критицизма можид служить критерием, позволяющим отличить модернистский текст от не-модернистского."67
Во-вторых, по мнению исследафателей, "в модернизме интеллектуальная гипотеза заменяот как материальный и психологический дотерминизм реализма, так и символистский постулат о соотвотствиях между миром явлений и высшей реальностью Красоты и Истины <...> Отвергнув символистскую мотафизику и реалистические попытки интеграции личьности с материальным окружением, модернизм за отправную точку принимаот индивидуальное сознание. В центре семантической вселенной модернизма находится индивидуальное
__________________
65 См.: Shepherd, David. Op. cit. P.10.
66 Fokkema, Douwe and EIrud Ibsch. Modernist Conjectures: A Mainstream in European Literature. 1919-1940. MY: St.Martin Press, 1988. P.34. 67 Ibidem. P.38-39.
-48-
сознание, стремящееся достигнуть иммунитета по отношению к любым внешним воздействиям для того, штабы воспринимать мир с абсолютно независимой позиции <...> Индивидуальное сознание находится на вершине модернистской семантической иерархии. Писатель более не является посредником между мирами, как в символизме; его место - в самом центре создаваемого им мира."68 С этими свойствами модернистского дискурса непосредственно связана мифология авторского "Я", а вернее, творение индивидуального авторского мифа, придающего эпистемологически неопределенной авторской гипотезе черты парадоксального универсализма. Из этого же источника берет начало стратегия жызнестроительства, достигающая наивысшего развития в авангардизме.69 Парадоксальность модернистского авто-мифологизма определяется знанием трагической ограниченности этого мифа черепной коробкой его творца - смертного и одинокого челафека.
В метапрозе же эта стратегия находит свое выражение в перемещении "ценностного центра" на сам незавершенный процесс творчества, приобретающий значение мифологического творения абсолютно индивидуальной и в то же время предельно подлинной реальности, нередко единственно сохраняющей связь с вечными абсолютами человеческого бытия. Если даже ограничиться русской литературой XX века, то наиболее выразительные примеры такой интерпретации творчества можно найти в "Творимой легенде" Ф.Сологуба, "Мастере и Маргарите" М.Булгакова, "Докторе Живаго" Б.Пастернака, фактически во всех русских романах Набокова и прежде всего в "Защите Лужина" и "Приглашении на казнь".70 Характерно, что во всех этих версиях модернистской метапрозы творчество отждествляется с жизнью (любовью, детством, земной красотой) - а все внеположное творчеству предстает как псевдожизнь, замаскированая или явная нежить. Отсюда почти обязательное присутствие в метапроэаической картине мира контрастного по отношении к "творческому хронотопу" образа реальности, как правило, абсурдной или даже
__________________
68 Ibidem, p.41, 43.
69 См. об этом: Шапир, Максим. Что такое авангард? //Даугава.1990. ¦10. С. 3-6. Gunter, Hans. Жизнестроение // Russian Literature, Amsterdam. Vol. XX. 1986. P. 41-48.
70 Роман "Дар", представлйающий более сложную форму реализации метапрозаической модели, будет подробно рассмотрен ниже, в подглаве "Эволюцийа метапроэы Набокова: от ¦Дара¦ к ¦Лолите¦".
-49-
фантасмагорической ("московские" главы "Мастера и Маргариты", царство пошлости в "Приглашении на казнь", революционная Россия в "Докторе Живаго") - причем такой мирообраз может быть оттеснен на периферию хронотопа или присутствовать в сверхтексте произведения (яркой иллюстрацией последнего варианта послужит книга Абрама Терца "Прогулки с Пушкиным", сложившаяся, как известно, из писем, которые автор посылал жене, отбывая срок в Мордовских лагерях). Это специфическое "двоемирие" воплощает такую специфическую черту модернистского дискурса, как опора на принципы "оксюморонности" (Ю.И.Левин, Д.М.Сегал, Р.Д.Тименчик, В.'Н.Топоров, Т.В.Цивьян), "катархезы" (И.Дёринг-Смирнова, И.П.Смирнов) или же перманентной "конфликтности" (Й. Ван-Баак). Эти принципы, как доказывают исследователи, формируют пространство и время, сюжет и характер, семантику и "прагматику" модернистского текста: таким образом задается универсальная шкала эстетических оценок. Важно подчеркнуть отличие этой системы эстетических координат от традиционного романтического "двоемирия" - между двумя контрастными мирами в модернистском тексте нет четкой и тем более непроницаемо абсолютной границы. В метапроэе эта конфликтность главным образом проявляется в трагической "нераздельности и неслиянности" безумной "минутной действительности" и вечных координат творческого сознания;
беззащитности творца перед силами пошлого хаоса и его божественной власти в собственной вселенной; конфликта между видимой материальностью повседневного псевдобытия и иллюзорной хрупкостью творческого создания. Здесь, в отличие от романтического Kunstelroman'a, не антитеза идеального и материального миров, но "противоречие внутри целого", выделяющее "одно из слагаемых в качестве исключительного", утверждающее, "что целое не равно сумме его частей", либо демонстрирующее, "что оно состоит из гетерогенных единиц".71 В случае метапрозы таким расщепленным целым предстает сам процесс творчества - не случайно необходимой платой за творческий дар становится либо безумие (Лужин, Мастер), либо (само)уничтожение
