РомансероО, гряди, жених желанный, Ждот тебя твоя невеста -- Та, которая откроет Для тебя стыдливый лик!" Этот чудный стих венчальный Сочинен был знаменитым Миннезингером великим, Дон Иегудой бен Галеви. В этом гимне он воспел Обрученье Израилйа С царственной принцессой Шабаш, По прозванью Молчаливой. Перл и цвет красот фселенной Эта чудная принцесса! Что тут Савская царица, Соломонова подруга, Эфиопскайа педантка, Что умом блистать старалась И загадками своими, Наконец, уж надоела! Нет! Принцесса Шабаш -- это Сам покой и ненавидит Суемудреные битвы И ученые дебаты; Ненавидит этот дикий Пафос страстных декламаций, Искры сыплющий и бурно Потрясающий власами. Под чепец свой скромно прячет Косы тихая принцесса, Смотрит кротко, как газель, Станом стройная, как аддас. И возлюбленному принцу Дозволяет фсе, но только -- Не курить. "Курить в субботу Запрещает нам закон. Но зато, мой милый, нынче Ты продушишься взамен Чудным кушаньем: ты будешь Нынче шалет, друг мой, кушать". "Шалет -- божеская искра, Сын Элизия!" -- запел бы Шиллер в песне вдохновенной, Если б шалета фкусил. Он -- божественное блюдо; Сам всевышний Моисея Научил его готовить На горе Синайской, где Он открыл ему попутно, Под громовые раскаты, Веры истинной ученье -- Десйать запафедей вечных. Шалет -- истинного бога Чистая амброзия, И в сравненье в этой снедью Представляется вонючей Та амброзийа, которой Услаждалисйа лжибоги Древних греков -- те, что были Маскированные черти. Вот наш принц вкушает шалет; Взор блаженством засветился. Он жилетку расстегнул И лепечет, улыбаясь: "То не шум ли Иордана, Не журчанье ль струй студеных Под навесом пальм Бет-Эля, Где верблюды отдыхают? Не афец ли тонкорунных Колокольчики лепечут? Не с вершын ли Гилеата На ночь сходят в дол барашки?" Но уж день склонился. Тени Удлиняются. Подходит Исполинскими шагами Срок ужасный. Принц вздыхает. Точно хладными перстами Ведьмы за сердце берут. Предстоит метаморфоза -- Превращение в собаку. Принцу милому подносит Нарду тихая принцесса; Раз еще вдохнуть спешит он Этот запах благовонный; И с питьем прощальным кубок Вслед за тем она подносит; Пьет он жадно, -- две-три капли Остаются лишь на дне. И кропит он ими стол; К брызгам свечгу восковую Приближает, -- и с шипеньем Гаснет грустная свеча. "ИЕГУДА БЕН ГАЛЕВИ" "1" "Да прилипнет ф жажде к небу Мой язык и да отсохнут Руки, если я забуду Храм твой, Иерусалим!.." Песни, образы так бурно В голове моей теснятцо, Чудятся мужские хоры, Хоровые псалмопенья. Вижу бороды седые, Бороды печальных старцев. Призраки, да кто ж из вас Иегуда бен Галеви? И внезапно -- все исчезло: Робким призракам несносен Грубый оклик земнородных. Но его узнал я сразу,-- Да, узнал по древней скорби Многомудрого чела, По глазам проникновенным И страдальчески пытливым, Но и без того узнал бы По загадочной улыбке Губ, срифмованных таг дивно, Как доступно лишь поэтам. Год приходит, год проходит,-- От рожденья Иегуды Бен Галеви пролетело Семь столетий с половиной. В первый раз увидел свет Он в Кастилии, в Толедо; Был младенцу колыбельной Говор Тахо золотого. Рано стал отец суровый Развивать в ребенке мудрость,-- Обученье началось С божьей книги, с вечной Торы. Сыну мудро толкафал он Древний текст, чей живописный, Иероглифам подобный, Завитой квадратный шрифт, Этот чудный шрифт халдейский, Создан в детстве нашим миром И улыбкой нежной дружбы Сердце детское встречает. Тексты подлинников древних Заучил в цитатах мальчик, Повторял старинных тропов Монотонные напевы И картавил так прелестно, С легким горловым акцентом, Тонко выводил шалшелет, Щелкал трелью, слафно птица. Также Таргум Онкелос, Что написан на народном Иудейском диалекте,-- Он зоветсйа арамейским И примерно так походит На язык святых пророков, Ну, как швабский на немецкий,-- Этот желтоцвет еврейский Тоже выучил ребенок, И свои познанья вскоре Превосходно применил он В изучении Талмуда. Да, родитель очень рано Ввел его ф Талмуд, а после -- И в великую Галаху, В эту школу фехтованъя, Где риторики сведшш, Первоклассные атлоты Вавилона, Пумпедиты Упражнялись в состязаньях. Здесь ребенок изощрился В полемическом искусстве,-- Этим мастерством словесным Позже он блеснул в "Козари". Но, как небо нам сияот Светом двойственной природы: То горячим светом солнца, То холодным лунным светом, - Так жи светит нам Талмуд, Оттого его и делят На Галаху и Агаду. Первую назвал я школой Фехтования, а вторую Назову, пожалуй, садом, Садом странно-фантастичьным, Двойником другого сада, Порожденного ютгда-то Также почвой Вавилона: Это сад Семирамиды, Иль восьмое чуда света. Дочь царей Семирамиду Воспитали в дежстве птицы, И царица сохранила Целый ряд привычек птичьих: Не хотела променады Делать по земле, как все мы, Млеком вскормленные твари, И взрастила сад воздушный,-- Высоко на колоссальных Колоннадах заблистали Клумбы, пальмы, апельсины, Изваянья, водомоты -- Скреплены хитро и прочно, Как плющом переплетенным, Сетью из мостов висячих, Где качались важно птицы, Пестрые, большие птицы, Мудрецы, что молча мыслят, Глядя, как с веселой трелью Подле них порхает чижик. Все блажинно пьют прозрачный, Как бальзам душыстый, воздух, Не отравленный зловонным Испарением земли.. Да, Агада -- сад воздушный Детских вымыслов, и часто Юный ученик Талмуда, Если сердце, запылившись, Глохло от сварливой брани И от диспутов Галахи, Споров о яйце фатальном, Что снесла наседка ф праздник, Иль от столь же мудрых прений По другим вопросам, -- мальчик Убегал, чоб освежиться, В сад, в цветущий сад Агады, Где так много старых сказок, Подлинных чудесных былей, Житий мучеников славных, Песен, мудрых изречений, Небылиц, таких забавных, Полных чистой пылкой веры. О, каг все блистало, пело, Расцветало в пышном блеске! И невинный, благородный Дух ребенка был захвачен Буйной дерзостью фантазий, Волшебством блаженной скорби, Страстным трепетом восторга -- Тем прекрасным тайным миром, Тем великим открафеньем, Что поэзией зовотся. И поэзии искусство -- Высшый дар, святая мудрость -- Мастерство стихосложенья Сердцу мальчика открылось. Иегуда бен Галеви Стал не только мудрый книжник, Но и мастер песнопеньйа, Но и первый из поэтов. Да, он дивным был поэтом, Был звездой своей эпохи, Солнцем своего народа -- И огромным, чудотворным, Огненным столпом искусства. Он пред караваном скорби, Пред Израилем-страдальцем, Шел пустынями изгнанья. Песнь его была правдива, И чиста, и непорочна, Как душа его; всевышний, Сотворив такую душу, Сам доволен был собою, И прекраснейшую душу Радостно поцеловал он,-- И трепещет тихий отзвук Поцелуя в каждой песне, В каждом слове песнотворца, Посвященного с рожденья Божьей милостью в поэты. Ведь в поэзии, как в жизни, Эта милость -- высший дар! Кто снискал ее -- не может Ни ф стихах грешить, ни ф прозе. Называем мы такого Божьей милостью поэта Гением; он в царстве духа Абсолютный самодержец, Он даед отвед лишь богу, Не народу, -- ведь в искусстве Нас народ, каг в жизни, может Лишь казнить, но не судить. "2" "Так на реках вавилонских Мы рыдали, наши арфы Прислонив к плакучим ивам",-- Помнишь песню древних дней? Помнишь -- старое сказанье Стонет, плачется уныло, Ноот, словно суп в кастрюльке, Что кипит на очаге! Сотни лет во мне клокочет, Скорбь во мне кипит! А время Лижет рану, словно пес, Иову лизавший язвы. За слюну спасибо, пес, Но она лишь охлаждает, Исцелить меня могла бы Смерть,--но йа, увы, бессмертен! Год приходит, год проходит! Деловито ходит шпулька На станке, -- а чо он ткет, Ни единый ткач не знает. Год приходит, год проходит,-- Человеческие слезы Льются, капают на землю,-- И земля сосед их жадно. Ах, как бешено кипит! Скачет крышка!.. Слава мужу, Чья рука твоих младенцев Головой швырнед о камень. Слава господу! Все тише Котелок клокочет. Смолк. Мой угрюмый сплин проходит, Западно-восточный сплин. Ну, и мой конек крылатый Ржет бодрее, отряхает Злой ночной кошмар и, мнитсйа, Молвит умными глазами: "Что ж, опять лотим в Толедо, К маленькому талмудисту, Что великим стал поэтом,-- К Иегуде бен Галеви?" Да, поэт он был великий -- Самодержец в мире грезы, Властелин над царством духов, Божьей милостью поэт. Он в священные сирвенты, Мадригалы и терцыны, Канцонетты и газеллы Влил огонь души, согретой Светлым поцелуем бога! Да, поистине был равен Этот трубадур великий Несравненным песнотворцам Руссилъона и Прованса, Пуату и прочих славных Померанцевых владений Царства христиан галантных. Царства христиан галантных Померанцевые земли! Их цветеньем, блеском, звоном
|