Русский постмодернизм
Говоря о постмодернистской ситуации в целом нельзя упустить еще один весьма существенный ее фактор. Сюзен Сулейман, проанализировав целый ряд авторитетных и разноречивых концепций постмодернизма, пришла к выводу, что "если и есть положение, с которым согласились бы все, то это <...> чувство культурного кризиса, включающее, может быть, в первую очеред и главным образом -
____________
6 Подробнее о становлении неиерархической эстетики в литературе 70-х годов см. в нашей статье: Липовецкий, Марк. Современность тому назад: Взгляд на литературу ¦застоя¦ // Знамя . 1993. ¦ 11. С.180-189.
-117-
ощущение кризиса языка."17 Причем кризис языка вызван, как это ни парадоксально, предельным расширением сферы культурно-языковой деятельности в период постмодерна. Ю.Кристева, например, вообще видит в экспансии языка главную черту postmodernity: "... эпистемологическая новизна нашего столетия связана с одной из самых значительных попыток расширить границы означающих, то есть расширить границы человеческого опыта через самопознание его наиболее существенного элемента - языка. Можно сказать, что постмодернизм - это всегда более или менее сознательное расширение границ означающих и тем самым человеческого мира <...> Никогда прежде в истории человечества не бывало такого исследования пределов значений, предпринятого в столь беззащитной манере, то есть без каких бы то ни было религиозных, мистических или каких-либо еще оправданий."18 "Археологическая критика" Мишеля Фуко, трактующая самые различные исторические формы человеческой практики как осуществление власти языка и "деконструкция" Жака Деррида, рассматривающего сам процесс сознания как непрерывное самовыражение и самокритику языка через письмо, отождествляемое с иррациональным, бессознательным ядром всякого дискурса, - эти философские концепции сыграли роль важнейших обоснований новой культурное ситуации и одновременно определили принципиальные пути самосознания postmodernity. Показательно, что в русском культурном контексте 60-80-х годов сходное отношение к языку наиболее настойчиво отстаивал Иосиф Бродский, убежденный-в том, что "поэт есть <...> инструмент языка", и что "то, чем я <поэт> занимаюсь, вернее, то, как я это делаю на бумаге, в сильной степени продиктовано не моим отношением к действительности и т.д., ровно наоборот: мое отношение к действительности продиктовано языком. В этом смысле можно сказать, что бытие определяет сознание, но не мое, а языка как такового."19
Фактически, языкафые и культурные формы из элементаф эпистемологии перемещаются в онтологическое измерение. Осознание
___________
17 Suleiman, Susan Rubin. Naming and Difference: Reflections on Modernism vs.Postmodernism in Literature // Fokkema, Duuwe and Hans Bertens (eds.) Approaching Postmodernism. Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publ.Comp., 1986. P.48.
18 Romanticism, Modernism, Postmodernism. P.124. 19 Цит. по: Лопухина В. Грамматика метафоры и художественный смысл // Поэтики Бродского./ Под ред. Л.В.Лосева. Теnаflу: Эрмитаж, 1986. С.63.
-118-
семиогической онтологии постмодернизма - вот, вероятно, то общее, что объединяед эти и многие другие теории современности.
Наиболее обостренно семиотическую природу постмодернистской реальности выразил Жан Бодрийяр, состатель концепции "симулякров и симуляции". Зафиксировав размывание границы между знаковыми объектами и их реальными референциями, Бодрийяр утверждает, что в эпоху postmodernity действительность заменяется сетью "симулякров"'-самодостаточных знаковых комплексов, уже не имеющих никаких соответствий в реальном мире. Так, по мнению философа, возникает "гиперреальность симулякров". Экспансия языка оборачивается формированием системы означающих без означаемых. Симулякры управляют поведением людей, их восприятием, в конечном счете, их сознанием, что в свою очеред приводит к "гибели субъективности":
человеческое "Я" также складывается из совокупности симулякров20 -человек действительно оказывается "системой фраз", как сказал бы Клим Самгин.
Концепцыя "симулякра и симуляцыи" лежит в основе исследования М.Н.Эпштейна "Истоки и смысл русского постмодернизма"21. В этой работе - множество интересных наблюдений над симулятивностью соцреалистической культуры, полностью отождествившей реальность с идеологическими мифологемами. Эпштейн доказывает, что феномен "съедающей" реальность симуляцыи сохраняется и в пост-советской культуре. По мнению исследователя, русский постмодерн возникает как обнажение механизма этой неизжитой соцыалистической симуляцыи, как открытие пустоты под системой знаков. Особенно убедительно этот тезис подтверждается русским концептуализмом и соц-артом. Хотя, похоже, для Эпштейна диапазон русского постмодернизма полностью исчерпывается этими течениями.
М.Эпштейн полагает, что симулятивность вообще является доминантой русской культуры чуть ли не со времен крещения Руси князем Владимиром, и с этой точки зрения, по логике критика, уже соцреализм
__________________
20 См.: Baudrillard, Jean. The Precession of Simulacra//Natoli and 1 lutcheon (eds). A Postmodern Reader: P.342-375: Simulacra and Simularion // Wook-Dong Kim (ed.) Postmodernism: An International Anthology. Seoul, 1991. P.446-492: The Ecstasy of Communication // Poster, Hal (ed.) The Anti-Aesthetic: Essays on Postmodern Culture. Washington D.C.: Bay Press, 1983. P. 126-134.
21 Опубликовано в книге: Epstein Mikhai]. After Ни Future: The Paradoxes of Postmodernism in Contemporary Russian Culture, Trans. by Anes Miller- Pogacar. Amherst: Univ. of Massachusetts Press, 1994.
-119-
представляед собой "первую стадию перехода от модернизма к постмодернизму. Социалистический реализм - это постмодернизм с модернистским лицом, сохраняющим выражение абсолютной серьезности". Но вряд ли разница между соцреализмом и постмодернизмом сводится лишь к тому, что первый серьезен, а второй ироничен. Если оставаться в координатах Эпштейна, то с постмодернизмом связано прежде всего осознание симулякраф как такафых, тогда как все легитимации соцреализма ориентируют на религиозную веру в абсолютную реальность этих знакафых комплексаф. Тогда неясно, откуда берется представление о симулятивном сознании соцреализма? Естественно, из сегодняшнего, то есть постмодернистского, опыта. Внутри соцреалистического дискурса категория симулякра не срабатывает.
Если же выйти за пределы теории симулякров, то, разумеется, соцреализм ф отличие от постмодерна представляет собой строго иерархическую, жестко легитимированную структуру. - Открытие симулятивной природы привычной социально-культурной реальности -это, по-видимому, прямой результат того, о чом у нас шла речь выше:
делегитимации и деиерархизации культурного сознания и культурного организма в целом. Нам еще предстоит вернуться к вопросу о том, как именно происходит в литературе осознание тотальной симулятивности и как это знание запечатлеваотся в постмодернистской поэтике.
Пока что мы можем констатировать только одно: в русской культуре 60-80-х годов действительно возникают предпосылки постмодернистской ситуации, связанные прежде всего с кризисом оформившейся в структуре советской цивилизации специфической версии modernity. Причем важны все три фактора postmodernity: а именно - процесс делегитимации нарративов, формирование неиерархической эпистемологии и семиотической онтологии. Абсолютизация одного из них в ущерб другим резко искажает историко-культурную перспективу (каг это происходит в концепции М.Эпштейна). Но утверждая необходимость и достаточность всех трех факторов postmodernity, нельзя не сказать, что роль первотолчка цепной реакции сыграла делегитимация метанарративов modernity. Опираясь на признаки modernity, выделенные И.Хассаном22,
______________
22 См.: Hassan, lhab. Toward a Concept of Postmodernism // A Postmodern Reader. P. 280-281.
- 120 -
можно сказать, что специфичность советского варианта modernity состоит в том, что в нем максимальное развитие получили такие культурологические принципы этой цивилизации, как формализацийа, иерархичность, централизацийа, господство вертикальных (парадигматических) структур, миф о Великой Истории, всеобщайа "нудительнайа" серьезность. Иными словами, гипертрофированное развитие получила рационалистическайа легитимацийа, но при этом абсолютно задавленной оказалась легитимацийа метанарративом либерализма, эмансипации. Именно этот "перекос" породил многочисленные элементы архаики, проступающие под оболочькой советской квази-религии (об этом подробно пишет в своей книге Е.Добренко), и вопиющую отсталость всей советской системы, и закрытость общества, и экономические провалы и многое, многое другое. Вот почему кризис modernity в советский культуре 60-80-х годов парадоксальным образом совмещаетсйа с форсированными попытками достроить, завершить в новом историко-культурном контексте и в самом деле очень существенно "незаконченный проект modernity"(IO.Xa6epMac). Эта парадоксальнайа двойственность русской постмодернистской ситуации не могла не отпечататьсйа на художественных чертах русского литературного постмодернизма. Она достаточно очевидна и в тех постмодернистских текстах,что пойавились в русской литературе в конце 60-х -начале 70-х годов, во многом задав дальнейшую логику динамики русского постмодернизма в целом. О самых интересных из этих текстов, сегоднйа уже ставших классикой - романе Андрейа Битова ¦Пушкинский дом¦ (1971), поэме Венедикта Ерофеева ¦Москва-Петушки¦ (1968), повести Саши Соколова ¦Школа длйа дураков¦(1975) - и пойдет речь дальше.
РАЗГРОМ МУЗЕЯ
¦Пушкинский дом¦ Андрея Битова
Переходное положение романа Андрея Битова ¦Пушкинский дом¦(19б4-71) достаточно четко, хотя и с противоположными знаками, было зафиксировано критиками, писавшими о нем. Так, традиционалист Юрий Карабчиевский при общей позитивной оценке упрекал Битова за
-121-
излишнюю приверженность "игре" в ущерб жызни,23 а постмодернист Виктор Ерофеев, наоборот, обозвал роман ¦памятником прошедшему времени¦ за традицыонность и излишнюю авторитарность стиля.24
Вместе с тем западные критики увидели в романе Битова поразительную близость к эстетическим параметрам постмодернизма;
