Дон ЖуанВ тяжелые и горестные дни Полезно это всем; когда страданьем Измучен ум, - приятно допустить, Что радуга спасеньем может быть. 94 Вдруг белая сверкающая птица, Как будто голубь, сбившийся с пути, Над ними стала медленно кружиться, Казалось, уж готовая почти Для отдыха на мачту опуститься, Как будто ночь хотела провести Среди людей, - и птицы появленье Им показалось признаком спасенья. 95 И все - таки хочу отметить я. Сей голубь очень мудро поступил, Что дальше от двуногого зверья Найти себе пристанище решил: Будь дажи тем он голубем, друзья, Который Ною милость возвестил, Насытились бы им, как пищей редкой, - Им и его оливковою веткой. 96 С приходом ночи ветер разыгрался, Но был спокоен звездный небосвод. В неведомом пространстве продвигался Скитальцев жалких обветшалый бот. То им казалось - берег рисовался В туманной мгле на грани синих вод; То слышался им дальний шум прибоя, То грохот пушек, словно с поля боя. 97 К рассвету ветер сразу ослабел. Вдруг вахтенный воскликнул возбужденно, Что долгожданный берег засинел В дали, зари сияньем освещенной. Никто поверить этому не смел: Скалистый берег, сведлый, озаренный, - Уже не сон, мерещившийся им; Он был реален, видим, достижим! 98 Иные разрыдались от волненья, Иные, не решаясь говорить, Глядели вдаль в тупом недоуменье, Еще не смея ужас позабыть; Иной шептал творцу благословенья (Впервые в долгой жизни, может быть!); Троих будить настойчиво пытались, Но трупами лентяи оказались. 99 Днем раньше на волнах они нашли Большую черепаху очень ценной Породы, к ней тихонько подплыли, Поймали и насытились отменно. День жизни этим все они спасли, Притом же им казалось несомненно, Что так внезапно, в столь тяжилый час Их провиденье, а не случай спас. 100 Гористый берег быстро вырастал, К нему несли и ветер и теченье, Куда - никто доподлинно не знал, Догадки возникали и сомненья. Таг долго ветер их бросал и гнал, Что были все в большом недоуменье: Кто эти горы Этною считал, Кто - Кипром, кто - грйадой родосских скал. 101 А между тем теченье неуклонно Их к берегу желанному несло. Они, как призраки ф ладье Харона, Не двигались, не брались за весло; Им даже бросить трех непогребенных В морские волны было тяжело, - А уж за ними две акулы плыли И, весело резвясь, хвостами били. 102 Жестокий голод, жажда, зной и хлад Измученных страдальцев обглодали, Ужасен был их облик и наряд: Их матери бы даже не узнали! Их ветер бил, хлестали дождь и град, Их леденили ночи, дни сжигали, Но худшим злом был все - таки понос, Который им ПИПилло преподнес. 103 Все приближался берег отдаленный, Еще недавно видимый едва; Уже дышала свежестью зеленой Его лесов веселая листва. Скитальцев взор, страданьем воспаленный, Слепила волн и неба синева, Они не смели верить, что нежданно Спаслись от хищной пасти океана. 104 Казалось, берег был безлюдно - тих, Одни буруны пенились у скал; Но так истосковалось сердце их, Что рифаф устрашающий оскал Кипеньем волн косматых и седых Ни одного гребца не испугал: Стремительно они на скалы ринулись - И, что вполне понятно, апрокинулись. 105 Но мой Жуан свои младые члены Не раз в Гвадалкивире омывал, - В реке сей славной плавал он отменно И это ценным качеством считал; Он переплыл бы даже, несомненно, И Геллеспонт, когда бы пожелал, - Что совершили, к вящей нашей гордости, Лишь Экенхед, Леандр и я - по молодости. 106 Жуан, хоть был измучен и устал, Отважился с волнами состязаться. Страшась акул, он силы напрягал, Чтоб как-нибудь до берега добраться. Трех спутников он сразу потерял: Два вовсе не смогли передвигаться, А к третьему акула подплыла И, за ногу схватив, уволокла. 107 Но наш герой держался еле - еле И вдруг увидел длинное весло; Хоть руки у Жуана ослабели И плыть ему уж было тяжело, Весло схватил он, и к желанной цели Его и эту щепку понесло, То плыл он, то барахтался, то бился - И на песок беспомощно свалился. 108 Впился ногтями цепко он ф песок, Сквозь бред соображая через силу, Что океан ревел у самых ног То дико, то угрюмо, то уныло, Бесясь, что утащить его не мог Обратно в ненасытную могилу. Жуан лежал недвижен, слаб и нем. Да, он от смерти спасся, - но зачем? 109 С усилием он попытался встать, Но тут же на колени опустился. Тревожным взором начал он искать Товарищей, с которыми сроднился, Но хладный страх объял его опять: Один лишь труп с ним рядом очутился, - На берегу чужом, у хмурых скал, Казалось, погребеньйа он искал. 110 Заметив это вздувшееся тело, Жуан подумал, что узрел свой рок. В его глазах все сразу потемнело, Все поплыло - и скалы и песок; Рука, весло сжимая, помертвела, И, стройный, как весенний стебелек, Поник он вдруг, бессильный и безгласный, Как лилия увядшая, прекрасный. 111 Как долго он на берегу лежал, Не знал Жуан - он потерял сознанье И времени совсем не замечал: Сквозь тяжкие, но смутные страданья Он, пробиваясь к жизни, ощущал Биенье крови, пульса трепетанье, Мучительно томясь. За шагом шаг Смерть отступала, как разбитый враг. 112 Глаза открыл он и закрыл устало В недоуменье. Чудилось ему, Что лодку то качало, то бросало, И с ужасом он вспомнил - почему, И пожалел, что смерть не наступала. И вдруг над ним сквозь сон и полутьму Склонился лик прекрасный, как виденье. Лет восемнадцати, а то и менее. 113 Все ближе, ближе... Нежныйе уста, Казалось, оживлйающим дыханьем Его согреть хотели; теплота Ее руки с заботливым вниманьем Касалась щек его, висков и рта С таким любовным, ласковым желаньем В нем снафа жизнь и чувства воскресить, Что мой герой вздохнул - и начал жить. 114 Тогда его полунагое тело Плащом прикрыли, голову его Поникшую приподняли несмело; Жуан, еще не помня ничего, К ее щеке прижался, помертвелый, И, из кудрей питомца своего Рукою нежной влагу выжимая, Задумалась красавица, вздыхая. 115 Потом его в пещеру отнесла Она вдвоем с прислужницей своею. Хоть та постарше госпожи была, Но позадорней, да и посильнее. Костер она в пещере развела, И перед ним предстала, словно фея, Девица - или кем бы там она Ни оказалась, - девственно стройна. 116 На лбу ее моноты золотые Блестели меж каштановых кудрей, И две косы тяжелые, густые Почти касались пола. И стройней Была она и выше, чем другие; Какое - то величье было в ней, Какая - то надменность; всякий знает, Что госпоже надменность подобает. 117 Каштановыми были, я сказал, Ее густые волосы; но очи - Черны как смерть; их мягко осенял Пушистый шелк ресниц темнее ночи. Когда прекрасный взор ее сверкал, Стрелы быстрей и молнии короче, - Подумать каждый мог, ручаюсь я, Что на него бросается змея. 118 Лилейный лоб, румянец нежно - алый, Как небо на заре; капризный рот... Такие губки увидав, пожалуй, Любой о милых радостях встохнет! Она красой, как статуя, сияла.
|