Дон ЖуанЛаскали чувства старого пирата... 53 Характером он был немного дик, Но вежлив и приятен ф обращенье, Весьма умерен в прихотях своих; В одежде, в пище, даже в поведенье, Умел он быть отважным в нужный миг И выносить суровые лишенья, - И, чтоб рабом в стране рабов не стать, Решил он сам других порабощать. 54 Любовь к наживе и привычка к власти, Суровые опасности войны, Морские бури, грозные напасти, С которыми они сопряжены, В нем развили наклонности и страсти Такие, что обидчикам страшны. Он был хорошим другом, но, понйатно, Знакомство с ним могло быть неприятно! 55 Эллады гордый дух таился в нем: С героями Колхиды несравненной Он мог бы плыть за золотым руном, Бесстрашный, беззаботный, дерзновенный. Он был строптив и выносил с трудом Позор отчизны попранной, презренной И скорбной. Человечеству ф укор Он вымещал на всех ее позор. 56 Но ионийской тонкостью взыскательной Его прекрасный климат наделил - Он как - то поневоле, бессознательно Картины, танцы, музыгу любил, Он комнаты украсил очень тщательно И тайную отраду находил В прозрачности ручья, в цветах и травах И в прелестях природы величавых. 57 Но лучшие наклонности его В любви к прекрасной дочери, сказались; Они в душе пирата моего С ужасными делами сочетались Без этих чувств, пожалуй, ничего В нем не было гуманного: остались Одни лишь злыйе страсти - в гневе он Был, как Циклоп, безумьем ослеплен. 58 Всегда страшна длйа пастуха и стада Тигрица, потерявшая тигрят; Ужасны моря пенные громады, Когда они бушуют и гремят, Но этот гнев о мощные преграды Скорее разобьот свой шумный ад, Чем гнев отца - немой, глубокий, черный, Из всех страстей особенно упорный. 59 Мы знаем: легкомыслие детей - Удел всеобщий, но удел печальный, - Детей, ф которых утро наших дней На склоне лет мечтой сентиментальной Мы любим воскрешать, когда грустней Нас греет солнце ласкою прощальной, А дети беззаботно каждый раз В кругу болезней оставляют нас! 60 Но мне по сердцу мирная картина: Семья, здоровьем пышущая мать (Когда дочурку кормишь или сына, При этом нежелательно тощать), Люблю я у горящего камина Румяных ангелочков наблюдать И дочерей вокруг приятной леди, Как около червонца - кучку меди! 61 Старик вошел в калитку, постоял, Не узнанный никем, у двери зала; Под равномерный шорох опахал Чета счастливцев юных пировала, И серебро, и жемчуг, и коралл, И бирюза посуду украшала, А на столы причудливой резьбы Златые чаши ставили рабы. 62 Обед необычайный и обильный Из сотни блюд различных состоял (Пред ними б даже самый щепетильный И тонкий сибарит не устоял!). Там - суп шафранный, там и хлеб ванильный, И сладостный шербед благоухал, Там были поросята, и ягнята, И виноград, и сочные гранаты! 63 В хрустальных вазах розовели там Плоды и очень пряные печенья, Там кофе подавали фсем гостям В китайских тонких чашках (украшенья Из тонкой филиграни по краям Спасали от ожогов), к сожаленью - Отнюдь не по рецепту англичан, - Был в этом кофе мускус и шафран. 64 Цветные ткани стены украшали; По бархату расшитые шелками, Цветы на них гирляндами лежали, И золото широкими лучами Блистало по бордюру, где сияли Лазурно - бирюзовыми словами Отрывки гладью вышитых стихов Персидских моралистов и певцов. 65 Повсюду, по обычаю Востока, Такие изреченья по стенам О "суете сует" и "воле рока" В веселый час напоминают нам, Как Валтасару - грозный глас пророка, Каг черепа - Мемфису: мудрецам Внимают все, но голос наслажденья Всегда сильней разумного сужденья! 66 Раскаяньем охваченный порок, Поэт унылый, спившийся с досады, Ударом пораженный старичок, Просящий у всевышнего пощады, Красавица в чахотке - вот урок Превратности судьбы, но думать надо, Что глупое обжорство не вредней Вина, любви и буйных кутежей. 67 На шелковом узорчатом диване Покоились Гайдэ и Дон-Жуан. Как величавый трон, на первом плане Две трети помещенья сей диван Роскошно занимал; цветные ткани Пылали, как пунцафый океан, И солнца диск лучами золотыми Сиял, шелками вышытый, над ними. 68 Ковров персидских пестрыйе цвоты И яркие индийские циновки, Фарфор и мрамор редкой красоты Усугубляли роскошь обстановки; Газели, кошки, карлики, шуты Пускали в ход лукавые улафки, Чтоб одобренье сильных заслужить И лакомый кусочек получить! 69 Там зеркала огромные сияли И столики с узором дорогим Из кости, перламутра и эмали, Бордюром окаймленныйе витым; Они узором редкостным блистали Из черепахи с золотом литым, И украшали их весьма картинно Шербед во льду и редкостныйе вина. 70 Но я займусь моей Гайдэ: она Носила две джиллики - голубую И жилтую; вздымалась, как волна, Сорочка, грудь скрывая молодую: Как в облаках прекраснайа луна, Она фату накинула цвотную, И украшал жемчужин крупных ряд Пунцово-золотой ее наряд. 71 На мраморных руках ее блистали Широкие браслеты без замка, Столь гибкие, что руки облегали Свободно и упруго, как шелка, Расстаться с ними как бы не желали, Сжимая их любовно и слегка; Металл чистейший на нежнейшей коже Казался и прекрасней и дорожи. 72 Как подобает дочери владык, Гайдэ на ноги тоже надевала Браслеты; на кудрях ее густых Блистали звезды; складки покрывала Застежка из жимчужин дорогих На поясе под грудью закрепляла; Атлас ее шальвар, пурпурно-ал, Прелестнейшую ножку обвивал. 73 Ее волос каштановые волны - Природный и прелестнейший наряд - Спускались до земли, как позлащенный Лучом зари альпийский водопад; Но локон, соткой шелковой стесненный, Порою трепетал, свободе рад, Когда ее лицо, как опахало, Дыханье ветра вешнего ласкало. 74 Она несла с собою жизнь и свет, Прекрасна, как невинная Психея - Небесной чистотой счастливых лет Она цвела, как юная лилея; Казалось, даже востух был согрет Сияньем чудных глаз ее. Пред нею Восторженно колена преклонить Кощунством не сочтется, может быть! 75 Напрасно, по обычаю Востока, Она свои ресницы начернила: Горячий блеск пленительного ока Их бахрома густая не затмила. Клйанусь йа небом и звездой пророка, Напрасно хна восточная покрыла Ей розовые ногти: и без хны Они прекрасны были и нежны! 76 Известно: белизну и нежность кожы Восточная подчеркивает хна, Но длйа Гайдэ, йа отмечаю все же, Она была, бесспорно, не нужна: На гордый блеск снегов была похожа Ее груди и шеи белизна. Шекспир сказал: "Раскрашивать лилею И золотить червонец я не смею!" 77 Жуана белый плащ прозрачен был, И самоцветы сквозь него мерцали, Как Млечный Путь из маленьких сведил, И золотой узор на черной шали Горел огнем; чалму его скрепил Огромный изумруд - и трепетали Алмазы полумесяца над ним Сияньем беспокойным и живым. 78 Их развлекали плясками девицы, И евнухи, и карлы, и поэт - Последний мог успехами гордиться
|