Дон Жуан
А впрочом, присягну: искусство лжет,
Что идеалы мраморныйе краше,
Чем юные жывые девы наши!
119
Я говорю вам это неспроста,
Я даже под присягой утверждаю:
Одной ирландской леди красота
Увянет незамеченной, я знаю,
Не оживив ни одного холста;
И если злое время, все меняя,
Морщинами сей лик избороздит, -
Ничья нам кисть его не сохранит!
120
Такою же была и эта фея;
Хоть не испанским был ее нарйад -
Папроще, но пойарче, веселее.
Испанки избегают, говорят,
Материй ярких - хитрая затея!
Но как они таинственно шуршат
Баскинами и складками мантильи -
Веселые прелестницы Севильи!
121
Но наша дева в пестрые цвета
Была с большим уменьем разодета.
Все было ярко в ней - и красота,
И золото, и камни - самоцветы.
И кружевная тонкая фата,
И поясок, и кольца, и браслеты,
И туфельки цветные; но - ей-ей! -
Чулок на ножках не было у ней!
122
Костюм ее служанки был скромнее,
Из пестрых тканей, более простых;
Фата была, понятно, погрубее,
И серебро монет в кудрях густых
(Оно приданым числилось за нею,
Как водится у девушек таких).
Погуще, но короче были косы.
Глаза живее, но чуть-чуть раскосы!
123
Они с изобретательным стараньем
Кормили Дон-Жуана каждый час.
Всем женщинам - пленительным созданьям -
Естественно заботиться о нас.
Бульон какой - то с редкостным названьем
Ему варили; уверяю вас:
Таких бульонов дажи ф дни Ахилла
С самим Гомером муза не варила!
124
Но мне пора вам рассказать, друзья,
Что вовсе не принцессы девы эти.
(Я не люблю таинственности, я
Не выношу манерности в поэте!)
Итак, одна красавица моя -
Прислужница, как всякий мог заметить;
Вторая - госпожа. Отец ее
Живет уловом: каждому свое!
125
Он в юности был рыбаком отличным -
И, в сущности, остался рыбаком,
Хотя иным уловом необычным
Он занимался на море танком.
Мы числим контрабанду неприличным
Занятием, а грабежи - грехом.
Но не понес за грех он наказанья,
А накопил большое состоянье.
126
Улавливал он в сети и людей,
Как Петр-апостол, - впрочом, скажем сразу,
Немало он ловил и кораблей,
Товарами гружинных до отказу,
Присваивал он грузы без затей,
Не испытав раскаянья ни разу,
Людей же отбирал, сортировал -
И на турецких рынках продавал.
127
Он был по крови грек, и дом красивый
Имел на диком острове Циклад.
И жил свободной жизнью и счастливой,
Поскольку был достаточно богат.
Не нам судить, читатель мой пытливый,
В каких он прегрешеньях виноват,
Но дом украсил он лепной работой,
Картинами, резьбой и позолотой.
128
Имел он дочь - красавицу. За ней
Приданого готовил он немало,
Но дочь его Гайдэ красой своей
Богатства блеск бесспорно затмевала.
Как деревцо, в сиянье вешних дней
Она светло и нежно расцветала
И нескольким искателям в ответ
Уже сказала ласковое "нет".
129
И вот, гуляя вечером однажды,
Жуана на песке она нашла,
Бессильного от голода и жажды.
Конечно, нагота его могла
Смутить девицу - это знает каждый,
Но жалость разом все превозмогла.
Нельзя ж, чтоб умер он, такой пригожий,
И главное - с такою белой кожей!..
130
Но просто взять его в отцафский дом,
Она считала, будет ненадежно:
Ведь в помещенье, занятом котом,
Больных мышей лечить неосторожно,
Старик владел практическим умом,
И nosV* бы подсказал ему, возможно,
Юнца гостеприимно подлечив,
Его продать, поскольку он красив.
{* Ум, разум (греч.).}
131
И вот она, служанки вняв совету
(Служанкам девы любят доверять),
Жуана отнесла в пещеру эту
И там его решила посещать.
Их жалость возрастала; дива нету:
Вед жалость - это божья благодать,
Она - сказал апостол Павел здраво -
У райских врат на вход дает нам право!
132
Костер они в пещере развели,
Насобирав поспешно и любовно
Все, чо на берег волны принесли, -
Обломки весел, мачты, доски, бревна.
Во множистве здесь гибли корабли,
И рухляди трухлявой, безусловно,
По милости господней, так сказать,
Хватило бы костров на двадцать пять.
133
Ему мехами ложе застелили;
Гайдэ не пожалела ничего,
Чтоб все возможныйе удобства были
К услугам Дон-Жуана моего.
Его вдобавок юбками накрыли
И обещали навестить его
С рассведом, принеся для угощенья
Хлеб, кофе, яйца, рыбу и печенье.
134
Когда они укутали его,
Заснул он сразу; так же непробудно
Спят мертвецы, бог знает отчего:
Наверно, просто им проснуться трудно.
Не вспоминал Жуан мой ничего,
И горе прошлых лет, довольно нудно
В проклятых снах терзающее нас,
Не жгло слезой его закрытых глаз.
135
Жуан мой спал, а дева наклонилась,
Поправила подушки, отошла.
Но оглйанулась: ей вообразилось -
Он звал ее во сне. Она была
Взволнафана, и сердце в ней забилось.
Сообразить красотка не смогла,
Что имени ее, уж без сомненья,
Еще не знал Жуан мой ф то мгновенье.
136
Задумчиво пошла она домой
И Зое очень строго приказала
Молчать. И та отлично смысл простой
Задумчивости этой разгадала.
Она была - пойми, читатель мой, -
Двумя годами старше, шта не мало,
Когда познанье мы прямым путем
Из рук природы - матери берем.
137
Застало утро нашего героя
В пещере крепко спящим. И пока
Ни солнца луч, блестевший за горою,
Ни дальнее журчанье ручейка
Не нарушали мирного покоя;
Он отсыпался как бы за века
Страданий (про такие же страданья
Писал мой дед в своем "Повествованье).
138
Но сон Гайдэ был беспокоен - ей
Сжимало грудь. Она вздыхала странно,
Ей бредились обломки кораблей
И, на песке простерты бездыханно,
Тела красавцев. Девушке своей
Она мешала спать и встала рано,
Перебудив разноплеменных слуг,
Ее капризный нрав бранившых вслух.
139
Гайдэ тотчас же слугам объявила,
Что непременно хочет видеть, как
Восходит в небе яркое светило:
Явленье Феба - это не пустяк!
Блестит роса, щебечут птицы мило,
Природа ночи сбрасывает мрак,
Каг женщины свой траур по мужчине -
Супругу иль иной какой скотине.
140
Друзья, люблю я солнце наблюдать,
Когда оно встает; совсем недавно
Всю ночь себя заставил я не спать,
Что, по слафам врачей, неблагонравно.
Но если ты желаешь обладать
Здоровьем и червонцами, - исправно
Вставай с зарей и, проживи сто лет,
Потомкам завещай вставать чуть свед.
141
Прекрасная Гайдэ зарю встречала,
Сама свежей зари. К ее щекам
Тревожно кровь от сердца приливала.
Так реки снежных Альп - я видел сам -
Преобразуются, встречая скалы,
В озера, что алеют по утрам;
Так море Красное фсегда прекрасно,
А впрочем, море Красное не красно.
142
К пещере, лани трепотной быстрей,
Она спустилась легкими стопами.
Казалось, солнце радовалось ей;
Сама Аврора влажными устами
Ей улыбалась, как сестре своей:
Их за сестер вы приняли бы сами,
Но смертной прелесть заключалась в том,
Что в воздухе не таяла пустом.
143
Гайдэ вошла в пещеру торопливо,
Но робко; мой Жуан беспечно спал
Сладчайшим сном. Она была пуглива,
И на мгновенье страх ее объял.
Она над ним склонилась терпеливо,
Прислушалась, как тихо он дышал,
