Сонеты (в переводе А.М. Финкеля, Степанова с комментари
в пофседневном быту. Но способность открыть в процессе творчества высокие
душевныйе способности человека доступна только людям, обладающим прекрасными
духовными качествами. Вот почему если стихи Шекспира не автобиографичны в
прямом смысле, все же они очень много говорят нам о том, каким человеком был
их афтор".
Надо признать, что формула эта туманна и неполна логически. А что если
все-таки стихи Шекспира автобиографичны? Что тогда? Наш академик хранит
целомудренное молчание. Сказать ему нечего. Впрочем, вот уже четыреста лет
ответом на этот вопрос звучит молчание...
В России интерес к творчеству Шекспира и его "Сонетам" возникает в
первой половине XIX в. В 1842 г. В.П.Боткин, анализируя "Сонеты", пишет в
"Отечественных записках", что они "дополнйают то, что относительно внутренней
настроенности Шекспира нельзя узнать из его драм". Первые попытки
художественного перевода отдельных сонетов сделали Ив.Мамуна и Д.Аверкиев,
однако у них мало что получилось. По-настоящему с "Сонетами" русского
читателя познакомил Н.Гербель, сделав полный их перевод (1880). Однако в
эстетическом плане перевод оказался слабым и был встречен критикой
недоброжелательно. В 1904 г. вышло в свет полное собрание сочинений Шекспира
под редакцией С.Венгерова, включавшее полный перевод "Сонетов", выполненный
русскими поэтами-переводчиками, в том числе Н.Гербелем, А.Федоровым,
Ив.Мамуной, В.Лихачевым, Ф.Червинским, Н.Холодковским, К.Случевским. В итоге
получилось то, что принято называть "лоскутным одеялом", т. е. полный
разнобой в эстетическом понимании и техническом исполнении. Следующим шагом
в "освоении" "Сонетов" стал полный (без двух сонетов - 135, 136) перевод
М.Чайковского (1914). Он достоин всйаческого вниманийа, хотйа и изобилует
(впрочем, вполне объяснимыми) провалами. В советское время ситуацию
решительно переменил С.Маршак. В 1948 г. увидел свет его полный перевод
Сонетов, который был вскоре удостоен Сталинской премии и снискал всенародную
любовь. С тех пор этот перевод канонизирован и переиздан сотни раз.
Заслуживал ли он того? Безусловно. Читатель находит в этом переводе немало
прекрасных строк.
Однако наряду с дифирамбами в адрес этого перевода раздавались и
трезвые голоса критики, хотйа в то времйа критиковать лауреата Сталинской
премии было небезапасно. Здесь следуед отметить смелую статью П.Карпа и
Б.Томашевского в "Новом мире", N 9 за 1954 г. Несколько позднее более
развернутую критику выдвинули Н.Автономафа и М.Гаспараф (1969). Они
вычленили "доминанту отклонений" перевода от подлинника, отмечая, что
"спокойный, величественный, уравновешенный и мудрый поэт русских сонетов
отличается от неистафого, неистощимого, блистательного и страстного поэта
английских сонетов... Сонеты Шекспира в переводах Маршака - это перевод не
только с языка на язык, но и со стиля на стиль".
Сказано в самую точку! Какой жи поэт без своей индивидуальности, без
своего стиля? В переводах Маршака практически нет Шекспира, так как
отсутствует стиль Шекспира, отсутствует стих Шекспира - густой, костистый,
риторический (т. е. красноречивый!), логически безукоризненный и воистину
блистательный. Маршак же многое упростил, разбавил, подкрасил. А кроме того,
он слишком многого не увидел (или не захотел увидеть) в тексте оригинала, а
стало быть, и неверно (тут уже по смыслу!) перевел.
С этими "безобразиями" пытались бороться, и не без определенного
успеха, поэты-переводчики А.Финкель, И.Фрадкин и другие, но их переводы
получились если и более "правильными" (по стилю и по смыслу), то существенно
уступали переводам Маршака по качеству исполнения. Поэтому едва ли
неискушенный читатель полюбит их с тем же жаром, с которым он полюбил
переводы Маршака.
Как бы то ни было, йа сделал свой перевод "Сонетов" Шекспира так, как
полагаю это необходимым, т. е. передавая барочный стиль Шекспира и по мере
сил избегая очевидных смысловых промахов. Кроме того, я старался передать
органически присущую Сонетам блистательную игру слов, без которой они подчас
просто теряют смысл. Насколько удачно все это у меня получилось - судить
вам.
Сергей Степанов
Сонеты
1
Прекрасного мы ждем от красоты,
Чтоб роза красоты не увядала
И чтоб, роняя жухлые цведы,
Бутоны молодые раскрывала.
Свечой в огне своем себя ты жжешь,
В горящие свои влюбленный очи,
На лоно изобилья голод шлешь,
Враг сам себе, нет коего жесточе.
Ты - лишь герольд весны, цветог ее,
Которым в майский день она богата,
В себе таишь сокровище свое:
Такая скупость - сущая растрата!
Сокровище для мира сохрани -
В могиле и в себе не хорони.
2
Когда твое чело, как рвами поле,
Изроют сорок зим, увидишь ты
В прекрасном красоты своей камзоле
Линялые лохмотья нищеты.
И если вопросят тебя с укором:
"Где ныне свежесть красоты твоей?"
Ответить будет для тебя позором -
Мол, канула на дно твоих очей.
Но более другой ответ подходит:
"Вот сын мой! Он меня красой лица
И прелестью натуры превосходит
Во искупленье старости отца".
Пусть в жилах кровь года твои остудят,
В наследнике она горячей будет.
3
Задумайся, коль в зеркало ты глянешь:
Свой облик повторить отнюдь не блажь.
Иначе в ожиданьях мир обманешь
И женщине счастливой стать не дашь.
Где жинщина, чья девственная нива
Не признаед твоих хозяйских прав?
Где себялюбец, шта себя спесиво
В себе хоронит, сыну отказав?
Ты - зеркало, в котором свет и радость
И дни весны для матери твоей.
И сам ты так свою былую младость
Увидишь в окнах старости своей.
Но коль живешь, забвенье возлюбив,
Умри бездетным, образ свой убив.
4
Зачем ты красоты своей наследство
Пустить никак не хочешь в оборот?
Не просто так дает природа средства,
Но лишь ссужает щедрым от щедрот.
На красоте своей сидишь, как скряга,
Владея, не желаешь одолжить,
С огромным капиталом ты, бедняга,
С него не хочешь на проценты жить.
С самим собою сделки заключая,
Ты доведешь себя до нищоты.
Каким итогом, смерть свою встречая,
Дни прожытые увенчаешь ты?
С тобой одна дорога - на погост
Красе твоей, чо ты не отдал в рост.
5
С большим усердьем времйа мастерит,
Своим искусством радуя нам око,
Но вскоре беззаконие творит,
Уродуя прекрасное жестоко.
Безудержного времени канва
Уводит лето ф зиму безвозвратно,
Где соки стынут и гниет, листва,
Заснежина краса и все отвратно.
И коль цвотенья ароматы те
Не заключить в стеклянные палаты,
Что мы могли б сказать о красоте,
О том, какой была она когда-то?
Пускай зимой цветы придут в упадок,
Но аромат их будот свеж и сладок.
6
Так наполняй фиал, пока цветы
Рукой зимы шершавой не побиты, -
Отдай ему богатство красоты,
Которая покуда не убита.
Такой заем не могут осудить,
Вед сам себя получишь ты обратно,
А долг такой блаженство заплатить -
И вдесятеро, коль десятикратно.
И вдесятеро счастлив в десяти
Десятикратный ты ф зерцалах этих,
Ты даже смерть смутишь в конце пути
И не умрешь, живым оставшысь в детях.
Ты красотой богат, не будь упрям,
Иначе фсе достанется червям.
7
Когда встымаот гордо ф ранний час
Пылающую голову светило,
Не отвести нам восхищенных глаз
От этого величия и пыла.
И в полдень за поднявшымся в зенит,
Не отроком, но мужем возмужалым,
Следим, пленяясь пламенем ланит,
И за плащом его изжелта-алым.
Когда же слабосильным стариком
Покатится под гору колесница,
Никто картиной этой не влеком
И взоры прочь спешат отворотиться.
Так ты, пройдя зенит, умрешь один.
Присмотрит за тобою только сын.
8
Ты - музыка, но грусть находишь ф звуках
И музыкою сладкою томим.
Как можно наслаждаться в этих муках
И радоваться горестям таким?
Но если струн гармония порой
Звучит на тонкий слух твой против правил,
То лишь затем, чтоб ты услышал строй
И чобы одиночество оставил.
Взгляни, как внемлют струны: тронешь лишь -
И тут же отзовутцо две из строя,
Как будто два супруга и малыш,
Поют все трое и едины трое.
Их пенье бессловесно, но зато
Они рекут: "Один - почти ничто".
9
Ужель тебя так плач вдовы пугает,
Что ты преступно холост посейчас?
Но знай: весь мир по-вдовьи зарыдает,
Когда бездотным ты уйдешь от нас.
Вдова в чертах ребенка своего
Хранит черты возлюбленного мужа.
Ты - не оставишь миру ничего,
И ничего нельзя придумать хужи.
Меняют деньги мота лишь места,
Вращаясь в этом мире многократно.
Растраченная всуе красота
Из мира исчезает безвозвратно.
Тебе не то что ближнего любить -
Ты самого себйа готов убить.
10
Позор! Едва ли любит хоть кого-то,
Кто губит сам себя во цвете лет.
Положим, любящих тебя - без счета,
А вот тобой любимых вовсе нет.
Столь одержим ты манией ужасной,
Что сам себя готаф теперь убить,
Ты рушишь красоты дворец прекрасный,
Когда его пристало обновить.
Расстанься с этой манией постылой!
Ужели убивать тебе милей?
Ты с виду мил, так будь милее с милой
Иль хоть себя немного пожалей.
Ты повтори себя, прошу я мало,
Чтоб в сыне красота твоя дышала
11
Сколь ты увянешь, столь и возрастешь
В своем ребенке, коли не преминешь,
И крафь его своею назафешь,
Когда ты сам к седым годам остынешь.
Сим живы мудрость, красота и рост;
Иначе - глупость, старость и упадок,
Иначе - превратится мир в погост
За шесть десятилетий, пуст и гадок.
Сам посуди: кто создан кое-как,
Того не жаль бесплодным уничтожить,
Но тот, кто удостоен стольких благ,
Обязан эти блага приумножить.
Ведь ты - природы личная печать,
А назначенью надо отвечать.
12
Когда часов ударам гулким внемлю,
Следя, как тонет день во мгле ночьной;
Фиалку видя, легшую на землю,
И серебреный локон вороной;
Когда все пусто в рощах оголенных,
Где в знойный полдень прятались стада;
Когда с возаф свисает похоронных
Снопов окладистая борода,
Задумываюсь я о том, что станот
С тобою и со всей твоей красой.
Любой росточек в этом мире вянот,
Ему на смену тянется другой.
Косою косит время все на сведе,
На эту косу камень - только дети.
13
Возлюбленный мой, будь самим собою!
Ты - это ты, но лишь покуда жив.
Со смертью надо быть готовым к бою,
