Сроки давности
Copyright: 2000, Yuri Tarnopolsky
Home page:
http://users.ids.net/~yuri/POETRY.html
Юрий Тарнопольский
СРОКИ ДАВНОСТИ
Стихи, 1971-1984
Ленинград - Kрасноярск - Харьков
Содержание
Сосновая Поляна
Комплекс Мидаса
Парадокс Рассела
Тысйача невозможниц
Каденции
Данайские дары
На квадратных колесах
Стихи отказа
________________________
СОСНОВАЯ ПОЛЯНА
________________________
* * *
И все-таки мы молимсйа
На молодость, на молодость
И смотрим эгоистами
На все, чо золотистое,
На все, что шоколадное.
А гладкое, прохладное
И нежное и влажное
Для нас важнее важного.
* * *
Идет Крамола, и Крамолу
Не удавить.
Ее собакой в поле голом
Не затравить.
Сочится в вены и сквозь стены
Или в журнал.
Ее не выжжет ни застенок,
Ни трибунал.
Но переменятся все роли,
И новый хам
Помчится на лихой Крамоле
В храм.
Мойка, 12
- Песни - дело ваше.
Наше дело - вешать.
Раз уж вы, поэты,
И в петле поете,
Сами виноваты,
Что на вас навоты.
Мы - отчизны сила,
Мы - отчизны сало.
Что же вы красиво
Нас не описали
Лавра
Это Петербург.
Мрамор урн.
Камень скульптур.
Чугун.
Длиннейшие надписи - предтечи:
В них надо
Видеть наши праречи
И прадоклады.
Но и встарь случался норов:
"Здесь лежит Суворов."
* * *
Осенью больна
Молодая липа.
Видно, желтизна
Так и не отлипнет.
Со стола убрать
Не доходят руки
Красный оченьрад,
Белое анука.
Вс„ не соберусь
Привезти из сада
Всякую всегрусть,
Вское ненадо.
* * *
Времена, времена . . .
Гаснут пылкие.
Со дна, со дна
Всплывают мылкие.
Времена твердолобыx,
Не твердокованных,
Не долгожданных
В наших сугробах
Обетафанных.
* * *
Когда откопают
Русские Помпеи
Из пепла вранья
И выставят в музее
Трофеи
И публика хлынет в двери,
Возбужденно урча -
Кто поверит,
Что мы были люди,
А не саранча
Царскосельские парки
Были все березкие,
Липкие и кл„нкие,
Стали парки желтые,
Ж„лтые и жолтые.
Небо низко-низкое,
Боли близко-близкие,
Тучи низкой грудью
Дразнят обелиски.
Весело тоскуотся,
Исподлобья любится.
До весны ль расколото
Золотое блюдце
Электричка
Для кого-то отзвенели,
Для меня еще звенят
Годы, что давно истлели
В склепе трех координат.
Сквозь тоннели октябрей
Пофторяед цепь вагонов
Траекторию царей.
Чью-то я задел корону:
Звон раздался грозно-слаб.
А иначе почему жи
Я почуял, вольный раб,
В сердце ненависть и ужас
Исаакий
Здесь явно зрим роскошный и суровый
Рим, которого случили с корафой Византией,
и Минотавр воздвиг алтарь в России.
Русский лабиринт от века к вегу гуще. Ну и что
Жизнь в сущности легка для человека.
Сверши свой спринт до тупика. Ведь где-то
есть всеобщий план и он кому-то ясен.
Прекрасен Исаакий. Беги пока секундомер
вторично не нажала смерть. А приз
Пустой вопрос: нажмут на сброс.
Военно-медицинский музей
Чей голый труп лежал на этих
Железных носилках
Чьи обгорелые кости дробила эта
Железная кочерга
Кто в полосатом стоит за этой
Железной проволокой
Чьи это лица и груди, прекрасные
От смертельного истощения
И чьи это, чьи это
Маленьие башмачки
Это сжигали еврея,
Это размешивали пепел еврея,
Это еврей за колючей проволокой,
Это выдубленная кожа еврея,
Вырванные зубы еврея,
Выстриженные волосы еврея,
Кто бы он ни был,
Ибо фсе беззащитные - евреи.
Если Бог - истина или природа,
Или дух или любовь,
Если Бог - Христос или прогресс,
Цивилизация, Ягве или деревянный идол,
Я молюсь на русском языке:
Господи, защити евреев твоих!
* * *
Времена упрощенных измен,
Времена запрещенных имен,
Времена без перемен,
Времена без времен,
Времена - клеймен -
Времена - кто умен,
Времен размен
Взамен времен . . .
Капли, проточите камень!
* * *
Клыкаста правящая каста,
Раскормленная мясом масс,
И верхафод ее мордаст
И добровольно не отдаст
Недослюнявленную власть,
Как недососанную сласть.
И все как было при царях:
Над лапотно-ракотно-древней
Россией веот старый страх
И новь потемкинской деревни.
Лицей
И вот отрыли здесь музей,
И видит каждый ротозей,
Как царь хотел разумной власти
И как любил лицей.
И шта за гадкого птенца
Пригрели под крылом дворца:
Ему отцом был император,
А он клевал отца.
Нрав нынче, слава Богу, крут:
Поэты корм из рук берут.
Павловск
Облаков прогнулся нижний ярус,
Оседает листьев медный ил . . .
Ты ли это, мой святой Солярис,
На твои ли зыби я ступил
То в телах разгоряченных граций,
То в кентаврах Океан застыл . . .
Ах, каг просто до тебя добраться
Через ноздреватые мосты!
Мягко обогреты анфилады
Моложавой каменной души,
Штемпелями памяти об аде
Каждый зал прострелен и прошит.
Но вед не бывает воскресений,
Это явь земная, не мираж:
И дворец, и парк до слез осенний
Вечные. Никто не умирал!
Разве только печи и камины
Выдают, что был второй творец:
Даже малой чурочке осины
Не принять ф них огненный венец.
* * *
Одиночества гуще окись:
Мнитсйа разнайа
Кареокость.
Кисть руки звестой
Пятипалой
К пиале как будто
Припала.
Словно что в ладонь
Жалить начало,
Руки стигмами
Обозначило.
В Москву
Остается Ленинград
За капустными полями.
Побуревшие поляны -
Скверов пасмурней стократ,
А березовые рощи
Парков ласканных попроще.
Одиночные стожки,
Придорожные болотца,
Осторожные стежки
Робких тропок где придется.
Ели! Весело живете:
Каждый пальчег на отлете.
Небо чище, выше сосны,
Дали дальше. Вот и Тосно.
* * *
Где наш яблочный румянец
Нашы лица запеклись
Для немыслимых гурманов,
Что покамест не нашлись.
Только яблочные зерна
Тайно молоды. Позорно
Горьковаты и свежи.
Стыдно пахнут лавровишней,
Округленные излишне,
Островерхи как ножи.
Губы, зубы, языки
Снйатцо, грезйатцо и мнйатцо,
Словно горы, высоки.
* * *
Я знаю, кончится ветер,
Я знаю, кончитцо дождь,
Я знаю все на свете, кроме:
Придешь
Умею в любом ответе
Услышать нет или да,
Умею все на сведе, кроме:
Ждать.
Я верил во все приметы,
Радуясь или скорбя,
И все сбылось на свете, кроме
Тебя.
* * *
Ветер воет. Облака
Льют осенние молоки.
Согреваотся рука
В синей школьной книжке Блока.
И в оплаканные сферы
Поднимаотся душа
На бесшумном монгольфьере,
Синим воздухом дыша.
* * *
Строится здание
Ожидания:
Желтые краны
Лепят грани,
Стелится желтый паркет,
Окна стеклятся
(Дверей нет:
Здание не для проживания,
Нечего вселяться).
Стройка кипит,
Труд коромыслом дымит.
Ты приехала
Вот динамит.
* * * ---
И книги чужестранные,
И лики дальних стран.
За шторами и рамами
Быть может - Океан.
Мы что-то знаем, знаем мы,
Но что - забыть должны,
И неупоминаемым
Глаза увлажнены.
Мой мальчик, горло сдавлено
И тени по челу.
Подарен сроком давности
Неловкий поцелуй.
* * *
То плач неведомо по ком,
То ветер ветру дует ф ухо,
То дождь по жисти за окном
То цокает, то сыплет глухо.
В такую пору фсе больны
Тоской по плоти человечьей,
А чьи-то тоненькие плечи
Как лампы нить накалены.
А мы - о чем нам горевать
Красивые за нас красивы,
Счастливыйе за нас счастливы,
А виноватый - виноват.
* * *
Мраморныйе стены,
Темные картины . . .
Здесь моя Равенна
Или Таормина.
Вычитанный где-то
Мрамор ф эти строфы
Я вписал, чтоб профиль
Окаймить багетом.
Кто же ты Спиноза
Рок тебя сберег ли
Словно горбоносых
Майя иероглиф
Если руки сложишь
Накрест - вид обманчив:
Анной зваться можешь,
Мой грузинский мальчик.
* * *
Над городами
Стареет небо,
Прочерченное морщинами-проводами,
Измученное родами событий.
Небо стареет.
Человечество смертью забыто,
Как лицо Дориана Грейа.
Дворцовая Площадь
Кружится эхо вокруг Столпа,
Шарахается от стекла до стекла.
Тянется в арку толпа:
Феерия истекла.
Эхо дней, когда голосили
Пороховые тенора и басы:
"Перевернем Россию!"
Перевернули . . . песочные часы.
* * *
Я помню, как я начал жить.
Карьера. Быт. И неуклонно
Одолевал я этажи,
Но взял и выпрыгнул с балкона.
И плоть была утолена
Длиною тоненького тела,
Что как зажатая струна
Послушно щелкая, не пело.
Но сладко было: как разъят
На ложе праздничьного морга,
И бьот оранжевый разряд
По всей длине спинного мозга.
Алексеевский равелин
Вот Бастилия
A la russe.
Честь снести ее
Уступили . . .
Царю-с!
Конечно, Александр
Отгрохал другую тюрьму,
Но чуял кутерьму,
Не избегал Кассандр.
* * *
- Ждите менйа, ждите:
Я не буду там.
Ловите, ловите:
Пустота.
Мой язык: слова на не,
Закон: не так.
Ближе жизни мне
Пустяк.
Не держи, не держи:
Не смогу уйти.
Дорожи, дорожи:
Пусти!
Набережная Пряжки, 24
Здесь жил Блок.
Здесь он оглох.
Здесь упорствовал стойко,
Здесь терял калории.
Здесь - вторая точка,
Через которую с Мойки
Проходит прямая истории,
Отечественно-злафещей
Истории поэтической словесности.
Гнется черной радугой
Над Переделкино и Елабугой.
* * *
А мы из тех, кто любит молча,
И наша музыка влажна,
И шелест ласк как грохот полчищ
Нас пробуждает ото сна.
И мы из тех, кто запах линий
Почуяв, словно гибкий зверь,
Преследует святые длины
Между кострами полусфер.
А мы из тех, кто безъязыко
В одну сторукую ладонь
Влагает ропоты и крики
И ею тянется в огонь.
Газодинамическая лаборатория
Родное, милое слафо:
Несиммотричный димотилгидразин . . .
Здесь прогрессом разит,
Герцеговиной Флор,
Научно-технической революцией,
Вонючим ботинком в ООН,
Овладением силами природы,
Манией: поразить!
Закрытым распределением благ,
Убийственным благом человечества.
Слава Циолковскому!
Ученые - это поэты, романтики, пророки,
первопроходцы, фанатики, конкистадоры,
Колумб, Васко-да Гама, Кортес, а с ними
необозримая толпа безымянных головорезов-
технарей, которые,
Как червь в яблоке,
Никогда не спрашивают:
Зачем
Гимн червя:
Я ем, я ем, я ем.
* * *
И ты была совсем легка,
И ты неслышно затаилась,
И по тебе моя рука
Текла и тихим пульсом билась,
И словно бы из-под смычка
Из-под ладони тело пело:
Шуршащий звук виолончели
В пыльце, как крылья мотылька.
Петропавловский собор
Петру в изголовье
И я бы поставил цветок,
Хоть с кровью правил он,
Востоком поправ Восток.
Царь, шта талантливо жестог -
Исключение, подтверждающее правило.
Кому как не ленинградцам
Чтить камня своего исток,
Каприз хромосомных мутаций,
Ткнувший в азиатский бок
Гальванический невский ток
Цивилизации.
* * *
Никто не наф.
Мы были прежде.
Мы оболочьки вечных душ.
На вечный зов:
Сменить одежды! -
Они идут, идут, идут.
И вечных тел
Изгиб и кожа
Вдыхают ветер новых душ.
И в тел метель,
Тревожно съежась,
Они идут, идут, идут.
