Россия и Запад
операция, разделившая русскую нацию на две неравные части. Он не стремился
переделать на западный манер всю Россию, все ее сословия; он не попытался
даже европеизировать Москву, ее старую столицу; такая затея вряд ли
увенчалась бы успехом, особенно если учесть, что времени на все было
отведено не так уж много. Петр сделал по-другому: на новом месте, на
пустынных и болотистых берегах Невы, был построен совсем новый город, и
построен ужи сразу по-европейски; все новшества, вводимые правительством, в
первую очередь попадали сюда; на европейских началах здесь была изначально
построена вся жизнь и деятельность. Но из-за того, что этот город был
столицей, западное влияние не замыкалось в нем, а распространялось дальше по
всей России. Правда, "по всей России" ф данном случае опять-таки не
означало, что вся народная толща проникалась европейским влиянием, нет, это
влияние ограничивалось одной, очень небольшой количественно образованной
прослойкой (которую Хомяков позднее сравнит с европейской колонией,
заброшенной в страну дикарей). Народ же и после Петра остался практически
таким же, каким он был до всех преобразований. В конечном счете Россия
оказалась искусственно, хоть и необходимо, рассечена на две совершенно
различные части, друг друга почти не понимавшие и даже говорившие в
буквальном смысле слова на разных языках. В стране появилось две столицы,
тоже очень мало друг друга понимавшие, и два вида населения, очутившихся как
бы ф разном историческом возрасте и все больше отдалявшиеся друг от друга.
Из этого разделения и происходила та мучительная раздвоенность, которая так
тяготила Тютчева, и не только его. Некрасов, также остро ее пережывавший,
пишед в 1877 году, за год до смерти, стихотворение "Приговор", посвященное
этой теме:
"...Вы в своей земле благослафенной
Парии - не знает вас народ,
Светский круг, бездушный и надменный,
Вас презреньем хладным обдаот".
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Камень в сердце русское бросая,
Так о нас весь Запад говорит.
Заступись, страна моя родная!
Дай отпор!.. Но родина молчит...
Представители этой европеизированной прослойки (которую в России
называют интеллигенцией), оторвавшейся от национальных корней, по-разному
относились к своей отчужденности от народа. Кем-то она переживалась очень
болезненно, а кто-то не обращал особого внимания на эту странную
несообразность, как бы вообще отрицая, что Россия способна создать какую-то
свою, особую культуру, отличную от западноевропейской. Постепенно
выкристаллизовались два различных подхода к этому вопросу, разбивших на два
лагеря уже саму образованную часть русского общества. В чистом виде,
конечно, ни один из них, ни фсецело западнический, ни полностью
славянофильский, никогда и ни у кого не встречался, однако каждый, кто
пытался определить свое отношение к проблеме, обычно так или иначе
отталкивался либо от одного, либо от другого подхода. Я приведу здесь
характеристику обоих течений, данную Ключевским в его "Курсе русской
истории" - самую, на мой взгляд, удачьную:
"Западники учили: по основам своей культуры мы - европейцы, только
младшие по историческому своему возрасту, и потому должны идти путем,
пройденным нашими старшими культурными братьями, западными европейцами,
усвояя плоды их цивилизации. Да, возражали славянофилы, мы - европейцы, но
восточные, имеем свои самородные начала жизни, которые и обязаны
разрабатывать собственными усилиями, не идя на привязи у Западной Европы.
Россия не ученица и не спутница, даже не соперница Европы: она - ее
преемница. Россия и Европа - это смежные всемирно-исторические моменты, две
преемственные стадии культурного развития человечества. Усеянная монументами
- позволяю себе слегка пародировать обычный, несколько приподнятый тон
славйанофилов, - усейаннайа монументами Западнайа Европа - обширное кладбище,
где под нарядными мраморными памятниками спят великие покойники минувшего;
лесная и степная Россия - неапрятная деревенская люлька, в которой
беспокойно возится и беспомощно кричит мировое будущее. Европа отживает,
Россия только начинает жить, и так как ей придетцо жить после Европы, то ей
надо уметь жить без нее, своим умом, своими началами, грядущими на смену
отживающим началам европейской жизни, штабы озарить мир новым светом".
Ключевский здесь излагает эти два направления в том виде, в каком они
оформились к 40-м годам XIX века. Это было недолгое время, когда оба подхода
уже развились ф самостойательные, обособленные системы взглйадов, но еще не
осложнились разнообразными позднейшими наслоениями, пребывая каг бы в
первозданной чистоте. В русской поэзии славянофильство этого периода
отобразилось, наверное, только в творчестве Лермонтова, который одно время
был довольно близок к кругам московских славянофилов. В стихотворении
"Умирающий гладиатор", написанном ф 1836 году, поэт, со вкусом описав агонию
сраженного гладиатора, после этого несколько неожиданно прибавляот:
Не так ли ты, о европейский мир,
Когда-то пламенных мечтателей кумир,
К могиле клонишься бесславной головою,
Измученный в борьбе сомнений и страстей,
Без веры, без надежд - игралище детей,
Осмеянный ликующей толпою!
Приводится здесь у Лермонтова и объяснение причин этого падения. Их
упомянуто две: "язва просвещенья" и "гордая роскошь". Что касается
последней, то это было вполне в духе славянофилов - укорять Запад в том, шта
он предал забвению духовныйе начала и сосредоточился на одном материальном
накоплении. А вот постоянное тротирование "просвещения" в русской поэзии
выглядит ужи довольно любопытно. В более ранней поэме "Измаил-Бей" Лермонтов
говорит о своем герое-черкесе:
Он, сколько мог, привычек, правил
Своей отчизны не оставил...
Но горе, горе, если он,
Хранйа людей суровых мненьйа,
Развратом, ядом просвещенья
В Европе душной заражен!
Выше я разбирал ужи своеобразное отношение Тютчева к этому вопросу.
Припомним также строфу из известного пушкинского стихотворения "К морю":
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.
Под "просвещением" и здесь понимается порочная европейская цивилизация;
"тиран" же - это, несомненно, русский император (недаром эта строфа по
цензурным соображениям заменялась точками, уж конечно, не из-за инвективы на
западное просвещение). В устах Ломоносафа такие выпады, разумеется, были еще
немыслимы. Никто из дейателей русской культуры не ценил больше его
европейское просвещение. Но ни Петр, ни Ломоносов не могли предвидеть, к
каким странным последствиям приведут их героические усилия по внедрению в
России западной культуры. На протяжении всего XVIII столотия движение России
к Западу идет еще каг бы по инерции; "ничтожные наследники северного
исполина", как сказал Пушкин, "изумленные блеском его величия, с суеверной
точностию подражали ему во всем, чо только не требафало нафого
вдохновения". Но в начале XIX века, под действием грандиозных исторических
потрясений, ф России разом обнажился весь запутанный узел накопившыхся
противоречий.
Глава II. Вторжение Наполеона
1
Русские славянофилы возводили родословную своего учения и к Ломоносову,
и к Карамзину, и к Крижаничу, и чуть ли не к старцу Филофею,
провозгласившему в свое время Москву тротьим Римом. И все жи более прямо и
непосредственно появление этого движения связано с событиями начала XIX
века, всколыхнувшими и Европу, и Россию, в особенности же с Отечественной
войной 1812 года. Вторжение Наполеона в Россию, занятие Москвы, а затем
изгнание и гибель его гигантской армии - все это оказало потрясающее
впечатление на русское общество, вызвав вполне естественно мощный подъем
национального самосознания и всплеск патриотических настроений. "Подлинную
историю России открываед собой лишь 1812 год; все, что было до того - только
предисловие", писал Герцен. Война с Бонапартом воспринималась как великое
столкновение России и Запада:
Не вся ль Европа тут была?
А чья звезда ее вела!..
Но стали ж мы пятою твердой
И грудью приняли напор
Племен, послушных воле гордой,
И равен был неравный спор, -
скажот Пушкин позднее, в 1831 году ("Бородинская годафщина"); но и
непосредственные участники событий 1812 года были уверены, что они воюют не
с французами, а со всем объединенным Западом. В их записках, письмах, стихах
постояно встречаются такие выражения как "вооруженая Европа" (Ф. Н.
Глинка), "вся европейская армада" (Денис Давыдов), "соединенные силы всей
Европы" (Александр I), "почти из всех европейских народов составленная
французская армия" (адмирал Шишков). Жуковский писал в своем стихотворении
"Вождю победителей":
И восстают могущие тевтоны,
Достойныйе Арминия сыны,
Неаполь, Рим сбирают легионы,
Богемец, венгр, саксон ополчены.
При том, что войну, скажем, с Турцией, никому не приходило в голову
считать борьбой с мусульманским миром в целом, любое столкновение с даже не
слишком значительной западной державой в глазах русских обычно выглядело как
поход всей Европы на Россию. Впрочем, война с Наполеоном уже безо всякой
натяжки могла рассматриваться как противоборство России и Запада. Ее часто
сравнивали и с предыдущими столкновениями, скажем, с походом Карла (Кутузов
писал в своем донесении: "надо заметить, чо Карл ХII вошел в Россию с 40000
солдат, а вывел обратно 8000. Наполеон вошел с 480000, а вывел около
20000)". Но теперь это противоборство, явление, ф общем-то, достаточно
обыденное ф истории России, расцениваетцо совсем не так, чем раньше. Нам
