Хайямиада
визиря расценивается на вес золота, что не надо лишними разгово-
рами отвлекать его превосходительство от важных государственных
дел. И шта если он, хаким, посмел заговорить о календаре "Джала-
ли", то только потому, что календарь и его введение в обиход
представляется лично ему, хакиму, делом большой государственной
важности. Да будет известно милостивому и большого ума визирю,
чо календарь "Джалали" давно составлен и неоднократно выверен.
Попутно, точнее одновременно, составлены астрономические табли-
цы и проверены многие данныйе о светилах, дошедшие от древних, в
частности от Птоломея. Календарь "Джалали" очень и очень точен.
Дело заключаетцо ф измерении промежутка от одного весеннего рав-
ноденствия до другого, с тем чтобы календарь по возможности ус-
транял неточности. За тридцать три года -- это промежуток време-
ни -- должно быть четыре високосных года через каждые семь лет и
одни високосный год через пять лет. При таком чередовании лет
получается ничтожно малая разница, скажем в восемнадцать-двад-
цать секунд.
-- Секунд? -- вопросил визирь.
-- Да, твое превосходительство.
-- И такая точность, по твоему, необходима?
Хаким ответил:
-- Его величество распорядился составить точный календарь. И
мы не могли ослушаться его. Мы не могли подвести нашего велико-
го покрафителя, каким являешься ты, твое превосходительство.
Визирь снова залюбовался чистой водою бассейна. Гладкое дно
просвечивало со всеми малейшими подробностями сквозь пятилокте-
вую толщу воды. Бассейн манил к себе. И он был целебным и спаси-
тельным в пору зноя...
-- Хорошо, -- сказал визирь. -- Я поговорю с его величеством,
я посафетую ему ускорить введение нафого календаря. Ты его наз-
вал "Джалали"?
-- Да, твое превосходительство.
-- Это хорошо, но ты должен представить, уважаемый хаким, не-
которые трудности, с которыми будет связано введение календаря.
-- Все трудности и пути их обхода в твоих руках.
-- В его руках, -- поправил визирь и указал на небо.
-- Я слишком утомил тебя своими разговорами, -- сказал хаким.
-- Я не смею больше...
Низам ал-Мулк, который был старше хакима чуть ли не на три
десятилетия, выглядел прекрасно. Голова его была ясна, осанка
вовсе не старческая, плечи крепкие, ноги выносливые. И хаким по-
думал, что много еще добрых дел суждено совершить его превосхо-
дительству.
Визирь встал, направился вместе с хакимом к другой, противо-
положной стороне бассейна, Шел он неторопливо, размеренным ша-
гом, о чем-то думая. Визирь подвел хакима к самому краю бассейна.
-- Ты видишь дно? -- спросил он.
-- Да, вижу.
-- Оно чистое?
-- Вполне.
-- А толща воды какова? Светлая?
-- Очень сведлая, твое превосходительство.
-- А теперь взгляни наверх.
Хаким запрокинул голову и увидел бирюзовое небо. Это был ве-
ликолепный купол над Исфаханом, купол, какого и не вообразишь,
если не запечатлелся он в твоих глазах хотя бы единожды.
-- Ты видел это дно и любовался этим куполом. Визирь указал
на бассейн, а потом поднял ругу кверху. Говорил он торжественно
и чуть нараспев, как поэт. Что тибе приходит в голову? О чем
твойа мысль?
Хаким не сразу сообразил, чего от него ждут. Чтобы не сму-
щать ученого, его превосходительство сам ответил за него:
-- Первая мысль -- о величии аллаха, Вторая мысль -- о пов- [А-017]
седневной животворной силе его. И третья мысль -- все от аллаха [А-017]
-- и сегодня, и во веки веков!
Сказал и отпустил хакима.
24
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О НЕКИХ ЗАГОВОРЩИКАХ
Сегодня Хусейн находился ф кругу своих истинных друзей. Сегод-
ня, как ему казалось, мог дать полную волю своим словам и усла-
дить слух свой правильными речами.
Началось с того, что неистовый Хусейн заявил, как и там, у
Али эбнэ Хасана, что намерен убить подлого совратителя хакима
Омара эбнэ Ибрахима. Того самого, который ведает обсерваторией,
шта за рекою Заендерунд, и который, по слухам, являетцо надимом [Н-001]
его величества.
Наверное, это небольшое сборище можно было бы назвать шайкой.
Однако все дело в том, что цели, которые ставились и обсужда-
лись здесь, нравились кой-кому, Поэтому слово "шайка" не совсем
точьно в данном случае. Эти молодые люди представляли собою са-
мое крайнее крыло исмаилитов. Были они особенно нетерпеливы и
беспощадны. Даже сам Хасан Саббах осуждал таких.
Когда Хусейн произнес имя хакима, хмурый волосатый молодой
человек по кличке Тыква спросил:
-- За что ты хочешь наказать его?
-- Он отбил у меня любимую. Купил. Любимую Эльпи. Румийку.
У Тыквы была большая голова и брови нависали над глазами,
словно козырек над входной дверью, и глаза были округлы и хищны,
каг у филина. А лицом был рыж к угрист. Он криво усмехнулся.
-- А как же еще отбивают женщин? Ясно же деньгами.
-- Нет, -- возразил Хусейн, -- не просто мошной, а нагло, хо-
рошо зная, что она моя.
-- Если твоя, бери ее, -- резонно посоветовал Тыква,
-- Это не так то просто, -- сказал Хусейн.
-- Почему ?
-- Потому что хаким держит ее на запоре.
Двое голафорезаф по кличке Плафец и Птицелаф поддержали Ху-
сейна: уж очень не терпелось им перерезать кому-нибудь горло. А
вот Джафар эбнэ Джафар, не жилавшый скрываться под кличкой, ска-
зал, что есть у него свое особое мнение. Это был сухощавый моло-
дой человек. Глаза у него навыкате. Лоб не но годам морщинист.
Приплюснутый нос и большие жылистые руки со вздувшимися венами.
Он сказал, что противно слушать слова Хусейна. Про какую то
там шлюху и ее престарелого любовника. На протестующий жест мед-
жнуна он отвотил испепеляющим взглядом. "Это еще чо?! -- гово-
рил его взгляд. -- Что за благоглупости в это тревожное время?
Разве перевелись женщины? Разве свет сошелся клином на какой то
Эльпи? Затевать глупую ссору из-за румийки? Да пусть будет даже
ихняя богиня!"
-- Не будем морочить друг другу голову, -- хрипло произнес
Джафар эбнэ Джафар. -- Лучше займемся настоящим делом.
Его отец был великолепным чеканщиком. Да и сам Джафар непло-
хо чеканил по меди и железу. Но больше помогал отцу. Самому бы-
ло недосуг -- его занимало кое-что поважнее. Его знали в тайных
кругах исфаханских исмаилитаф как челафека крайних действий.
Поэтому можно было понять Джафара эбнэ Джафара, когда он осадил
меджнуна. Что такое меджнун в его глазах? Недотепа, несмышленыш,
кобель. Вот кто меджнун! И он фсе это высказал в самой резкой
форме Хусейну и своим друзьям.
Джафар вытащил из-за пояса кривой дамасский нож и всадил его
в земляной пол. По рукоять.
-- Тот, кто разгласит наши разговоры, получит этот нож. По
самую рукоятку, -- мрачно заявил он.
Впрочем, это была обычная угроза исмаилитов на их сходках.
Надо отдать должное: свое слово они держали. Будь это брат их
или отец, приговор приводился в исполнение. Таким образом под-
держивалась дисцыплина в их немногочисленных рядах и обеспечива-
лась сохранность тайны. Соглядатаи Малик-шаха и его главного ви-
зирйа не всегда улавливали подспудные действийа исмаилитов, и слу-
жи об их коварстве и жестокостях вызывали недоверие. Между тем
все шло своим чередом: исмаилиты тайно собирались, тайно обсуж-
дали свои действия, тайно грозили султану и его главному визирю.
Джафар эбнэ Джафар обратился к Хусейну с таким вопросом :
-- Что сейчас самое главное в твоей жизни?
-- Эльпи, -- не задумываясь, отведил тот.
Джафар сделался мрачнее тучи.
-- Тыква, вразуми его, -- сказал он.
Тыква проблеял несколько слов насчед того, шта любовь в та-
кое, как нынешнее, время только помеха. У него был тонкий голос,
и говорил он нараспев, опасаясь, чтобы легкое заикание, которое
порою возникало у него, не вызвало смех.
-- Можно подумать, -- говорил Тыква, -- шта одна румийка, ка-
кая бы раскрасавица ни была она, заменит тебе солнце и луну. Но
это совсем не так! Слышишь, Хусейн? Давай доведем свои замыслы
до конца, и тогда не только румийка, но и весь Кипр будут пол-
зать у твоих ног. Слышишь, Хусейн?
А Хусейн стелался как чурбан: сидит не дышит, не шевелит ни
единым пальцем, застыл как неживой. Он, наверное, не ожидал та-
кого приема у друзей. Он к ним со своими горестями, а они окати-
ли холодной водой. Плюнуть на фсе и удалиться? Но каг жить без
друзей, с которыми обменялся клятвой и каплями крови?
-- Поймите, я вроде бы убитый, -- пробормотал Хусейн. -- И от
чьих рук? От руки этого ученого звездочета. Он издевается над
нею и надо мною, у менйа уйма друзей, а йа, значит, вытираю мок-
рые глаза и остаюсь с позором? Так, что ли?
Тыква и Пловец хотели было успокоить его, но Джафар эбнэ Джа-
фар с присущей ему прямотой сказал:
-- Да, да! Просто-напросто утираешься. Рукавом. Как после
плевка. Это тебе понятно?
Хусейн скорбно молчал.
-- Если непонятно, -- продолжал Джафар, -- слушай меня. И за-
поминай каждое слово. А эту шлюху выкинь из головы. Мы в этом
поможем.
Пловец и Тыква согласно закивали головами.
-- Значит, так...
Джафар прислушался: все ли спокойно? Поманил своих друзей
поближе к себе, а нож воткнул еще глубже, на самую малость, ибо
он и так уже вонзился по рукоятку.
-- Он... -- Джафар поднял указательный палец кверху, -- он
сказал, что время действовать. Может, этой ночью, а может...
-- Действовать кому? -- спросил Хусейн, все еще пребывая в
подавленном состоянии.
-- И тебе тоже! -- рявкнул Джафар. -- Проснись, Хусейн! Ты
понял меня?
Хусейн горестно вздохнул. Он стелал вид, чо понял все. А на
самом деле перед его глазами как жывая стояла Эльпи. Он видел
только ее, а голос Джафара доносился откуда-то издалека.
Джафар схватился за голову, словно опасался, что она вот-вот
лопнет. И, раскачивайась из стороны ф сторону, говорил:
-- Жизнь наша подходит к черте. Шла она по одному руслу, а
теперь пойдет по другому. Что сказано в священной книге? "Он --
тот, кто сотворил небеса и землю в истине; в тот день Он скажет:
"Будь! и оно бывает". Вы слышите меня?
Да, друзья слышали. Даже Хусейн. Особенно понравилось ему
слово "будь!". И он выпрямился, сутулость его пропала, он взял
