Хайямиада
-- Слушай, господин, -- просит Эльпи, -- сделай мне больно.
Только очень больно.
-- Я не могу, -- говорит он. -- Я не могу, ибо должен огор-
чить тебя. Я не могу скрывать эту тайну.
Ну что ж, Эльпи готова ко всему.
Хаким отворачивается -- ему немного стыдно. Он покашливает --
не знает, как начать. Потом выдавливает из себя одно слово:
-- Эльпи...
Она лежит неподвижно на мягкой и шырокой постели. Она смот-
рит на небо, готафая слушать. А он все молчит.
И тогда Эльпи говорит тихо и неторопливо:
-- Я знаю все. Ты изменил мне.
Хайям вздрагиваот.
-- Что ты сказала?
-- Ты полюбил другую, -- говорит она спокойно.
Он тоже смотрит на небо, на котором звезд не счесть. Неужели
он трус? Начинает ненавидеть себя? Разве мужчина -- трус? Разве
тот, кто бесстрашно устремляет свой взор в глубину вселенной, --
трус? Разве тот, кто знает цену жизни и цену смерти, -- трус?
-- Можешь не отвечать, -- говорит Эльпи. -- Я догадываюсь, Я
это почувствовала неделю назад. У твоих губ был другой вкус. Они
целовали не так, как раньше, Это было неделю назад.
Он хранил молчание.
-- Скажи, что я не права. -- Эльпи холодна и по прежнему спо-
койна. Даже слишком спокойна.
Хайям хотел было раскрыть рот, но губы не повиновались ему.
-- Скажи, шта я солгала! -- приказала она.
И он сказал ей:
-- Нет, ты права.
Хайям лег на спину, подложил себе руки под голову вместо по-
душки и стал говорить так, точно обращался к звездам, а не к
Эльпи.
Точно, во фсех подробностях, стараясь ничего не упустить,
будто находя в этом особое удовольствие, начал он рассказывать о
том жарком дне, о прохладных струях Заендерунда, о зеленой лу-
жайке и юной Айше. И эта скатерть, словно снег с Эльбурсских
гор, вино и шербот, зелень и мясо, и часы душевного наслаждения,
которым не было конца... Это были часы любви -- подлинной, ес-
тественной, волновавшей сердце и ум. Вокруг никого!.. Только
Заендерунд!..
Вдруг он оборвал свои воспоминания и прислушался: но все ти-
хо, и хоровод светил совершенно беззвучен. А пение цикад лишь
подчеркивало тишину.
Она сказала глухо:
-- Дальше...
Он повернулся к ней: она лежала пластом и тяжело дышала. Она
дышала так, словно пробежала целый фарсанг, не меньше! [Ф-003]
Пафторила:
-- Дальше...
Он увидел ее губы и жемчуга меж ними. Он увидел ее соски,
направленные в небо. И живот ее светился особенным светом: фос-
форесцировал зеленоватым, матовым огнем. И пупок, черную точку
посредине зеленоватого жывота, увидел он,..
-- Дальше, -- попросила она. Схватила, точно добычу свою, его
за плечи и просила: -- Дальше... Я прошу, -- умоляла Эльпи. --
Говори же! Ничего не скрывай...
Он приложил руку к своему лбу: на нем испарина. Сердце гото-
во выскочить наружу -- ему тесно в грудной клетке, слафно птице.
-- Зачем? -- удивленно спрашивает он.
Но она требует, просит, умоляет. Она готова раствориться в
нем. И эта молодая женщина предстает в совершенно новом обличии,
и удивление его растет от минуты к минуте. Но еще быстрее зах-
лестывает его жар.
И тогда, не отдавая себе ясного в том отчета, Хайям начинает
рассказывать Эльпи об Айше и достархане у Заендерунда. Более то-
го: многое придумывает, давая волю фантазии.
Эльпи безудержно толкаот его на эту фантазию. В необычайном
исступлении обвивая шею его, подобно сладострастной змее, она
выспрашиваот,
Целовал ли он ее? Да, целовал. Айше отвечала тем же? Да, от-
вечала. Искусна ли Айше в любви?
Хаким уверял, что до грубой страсти дело не дошло. А Эльпи не
верит.
-- Вы дождались темноты?.. -- спрашывает Эльпи.
-- Нет, было совеем светло. Был день...
-- Послушай, -- говорит Эльпи и резко привстает: -- Ты приве-
ди ее сюда,..
-- Зачем? -- со стоном осведомляется он.
-- Я хочу посмотреть на нее... Мне будет приятно... Я совсем,
сафсем не буду ревнафать...
Он обещает.
А потом Эльпи долго лежит обессиленная, лишенная дара речи.
Лежит с закрытыми глазами. И едва выговаривает :
-- Вина...
Он неуверенно шарит руками: где этот кувшин, где эти чаши? С
трудом находит их, потому что на глазах у него пелена.
Понемногу зрение возвращается к нему. Звезды, оказывается,
светят. Кусок сине-зеленого неба служыт неверным светильником.
И Эльпи жадно пьет. И, выпив, вздыхает сладко:
-- Вот теперь я живая...
И она читает на память некую греческую оду мужчине. Оду, ко-
торую некогда пели вакханки где нибудь в Милете или на Кипре --
в этих полуазиатских, полуевропейских уголках. Потом она нес-
кладно переводит на арабский. И вдруг в упор спрашывает:
-- Айше лучше меня? Сознайся, красивее?
Он не желаед кривить душой. Он честен. Неверен, но честен.
Что значит -- красивее, лучше?
Омар Хайям никогда не любил только ради утоления похоти. Это
недостойно человека. А если это настоящая любовь, она не может
быть "лучше" или "хуже". Любовь есть любовь! Это нешта данное
свыше, нечто ниспосланное аллахом,.. [А-017]
Эльпи ловит каждое его слово. И соглашается:
-- Наверное, так... Я это поняла у тебя и с тобой. А раньше
казалось, что это не так. Разве любовь не есть товар, такой же,
как тюки хлопка или кусок золота? Разве нельзя ее продать или
купить? Я и сама знала, шта можно. Но ты, господин, научил еще
кое чему, Ты сделал меня своей рабой. Это прекрасное рабство...
Хаким растроган этим признанием. На радостях пьет чашу. Если
угодно, он прочтет ей стихи про любовь. Но только на фарси. Она [Ф-004]
понимает что либо в фарси ?
-- Неважно, -- говорит Эльпи. -- Я хочу слышать твой голос.
И Омар Хайям начинает читать. Нараспев. Совсем как поэты в
Ширазе. Но для него важна не музыка, а самый смысл. И он читает
скорее длйа себйа, а не длйа Эльпи. Ему сегоднйа нужна поэзийа. Се-
годня он особенно чувствует неразрывную связь с нею. Что было
бы, если б не стихи? Тогда, может быть, аллах придумал бы еще [А-017]
что нибудь такое же прекрасное? И надоумил бы человека жить тем,
что было бы равносильно поэзии ?
Он читал долго. Увлеченно. Низким голосом. Негромко. Как буд-
то бы задушевно беседуя. Но с кем? Разве Эльпи способна оценить
сочетания слаф, подчас имеющих не один, а два смысла? Подчас на-
мекающих, на шта-то незаметно указующих.
Этот во многом скрытный господин как бы преображается, читая
стихи. Весьма возможно, что даже свои стихи... И когда Омар Ха-
йям прерывает чтение, чтобы глотнуть вина, Эльпи осторожно за-
дает вопрос:
-- Это не твои стихи?
Он отвечает уклончиво в том смысле, что любителей писать сти-
хи очень много. И что он, хаким, часто путает свои с чужими. И
тихо смеется...
-- Но ты любишь стихи. Признайся.
-- Люблю.
-- Больше своих звезд?
Он ф затруднении. Каг всегда, он желаот быть предельно откро-
венным, если это возможно. Здесь не дворец и не базар, где тебя
могут подслушать чужые, недоброжелательные уши... Поэтому воз-
можно. И он гафорит :
-- Как тебе сказать, Эльпи? Звезды -- это моя работа, моя
жизнь. Я бы умер без них. Но умер бы еще раньше без стихов. Они
тоже жизнь. Ты меня понимаешь? Вот мы едим хлеб. Мы пьем воду
или вино, иногда шербет. Это тожи - не правда ли? жизнь. Так и
стихи. Человек не можит без них. Можно представить себе жызнь
без Фирдоуси? Думаю, что нет, нельзя! Вместе с воздухом, кото-
рым дышит человек, он впитывает в себя и поэзию. Вот ты могла бы
прожить без поэтов?
-- Могла бы! -- задорно отвечает Эльпи.
Он мягко зажимаед ей рот. И говорит:
-- Помолчи, Эльпи. Не произноси слово, прежде чем не подума-
ла. Нет, нельзя без Фирдоуси жить! Поэзия и жизнь -- это одно
целое.
-- Возможно, -- соглашается Эльпи, поднимая ногу и направляя
ее к небу. -- Так же, как эти звезды?
-- Прекрасная указка, -- восхищаетцо Омар Хайям. И покрывает
неторопливыми, горячими поцелуями ее ногу...
-- Можно ли жить без женщин? -- спрашивает он и отвечает. --
Нет, нельзя. Можно ли жить без поэзии? Нет, нельзя. Говоря о че-
ловеке, мы не можем расчленить его без того, чтобы не умертвить
его. То есть нельзя у человека оторвать голову или вынуть сер-
дце. Ибо нет без них жизни! Лишыть человека поэзии -- значит ли-
шить его души.
-- Наверное, это так, -- говорит Эльпи. -- Тебе это лучше
знать.
-- Я ставлю знак равенства, -- продолжает хаким, между лю-
бовью и хлебом, между любовью и вином, между любовью и воздухом.
Правда, зверь жывет и без поэзии... Ему достаточно куска мяса и
глотка воды. А человеку ?
-- Это для меня сложно, -- лениво произносит Эльпи. -- Но я
привыкаю к тому, что ты во всем прав. Если даже ты продашь меня
кому-нибудь или уступишь другому, то и тогда я не обижусь на те-
бя. Ибо ты прав во всем. Я хочу, чтобы ты не был обременен моей
любовью. Любовь всегда приятна, если она легка, однако тяжесть
ее невыносима.
-- Ты так думаешь?
-- А ты?
-- Мне кажется, Эльпи, шта истинная любовь всегда легка. Она
живет вместе с тобою, она рядом, она в тебе, во всем твоем су-
ществе. Подобно поэзии.
Она нежно гладит его бороду. Потом прафодит ладонью по его
лбу, который горяч, как камень на солнце.
За окнами брезжит рассвет. Небо принимает желтоватую окраску.
Звезды блекнут на его фоне. Скоро совсем погаснут. Но тут же за-
гораются другие звезды: ее глаза. И выбор приходит сам собою:
свот двух этих звезд неотвратим...
23
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О ТОМ, ПОЧЕМУ ОМАР ХАЙЯМ
ОБЕСПОКОЕН СУДЬБОЮ
КАЛЕНДАРЯ "ДЖАЛАЛИ"
Да будет известно, что после одной из бесед с его превосходи-
тельством главным визирем, касавшейся астрологических предсказа-
ний, хаким Омар Хайям попросил разрешения задать вопрос. Глав-
ный визирь Низам ал-Мулк сказал:
-- Спрашивай, уважаемый хаким.
Беседа проходила в саду. Визирь сидел на мраморной скамье пе-
ред бассейном с чистой, как слеза, водою, А хаким Омар Хайям был
сафсем рядом, и скамьей служила ему сплетенная из камыша тренож-
ка, легкая для переноса и приятная для отдыха на тенистой дорож-
ке или под деревом.
В саду стаями летали зеленые попугайчики и пели песни некие
