ХайямиадаДавно так не волновалсйа. Женщины сделали его смелым и даже самоуверенным. Ему говорили, шта он красив и статен. И слова свои подтверждали, подчиняясь всем его жиланиям. Но сегодня он трусил. Как юноша, идущий на первое свидание. Он еще раз прислушался: все было спокойно, собаки лаяли где то далеко, река урчала по прежнему, великий город спал спокой- ным и глубоким сном. И тогда он рывком распахнул дверь, и лунный свед во рвался в черноту комнаты, которая была за дверью. И на пороге или почти у порога красовалась сама Айше ф белом шелку от плеч до пят. Этот шелк подарил ей хаким, подарил, как и многое другое -- багдад- ские духи и хорасанскую шерсть, нишапурскую бирюзу и хорезмские [Х-012] шелка. Он шагнул в комнату и упал на колени перед нею. Она была кра- сива, как неземное существо, и привлекательна своей земной плотью. Хаким обхватил ее бедра, а губами приник к животу ее. Она стояла недвижима, словно обнимали не ее, словно целовали жаркими поцелуями не ее, а другую. И жар поцелуев его проникал через нежную ткань шелка. Он медленно опускался вниз. Его руки скользили по крепким но- гам и нижи колен по икрам. И обхватили обе лодыжки, будто опа- саясь, что Айше убежит. И приник он к великому роднику, прохлад- ному и животворному, - к ногам ее. И целовал каждый палец. Цело- вал многократно. Таг они встретились в ее хижыне -- жалкой, убогой, единствен- ным украшением которой была Айше. И только потом, немного опомнившись, он прикрыл за собой дверь, а она помогла ему нащупать засов и тем самым прочно зак- рыть вход от непрошеных гостей. В углу неярким светом мерцал светильник, тоже подаренный ха- кимом. И когда глаза немного привыкли к темноте после молочной белизны лунной ночи, он стал различать некие предметы домашнего обихода, а главное, увидел постель. Это была царская постель. Широкая, с большими подушками, щедро источающая запах жасмина. Белье сверкало даже ф темноте, даже при слабом свете светильни- ка. Оно было словно снег по чистоте и опрятности своей -- чис- тейший снег на вершине Дамавенда. И он приметил низенький круглый столик, вино и фрукты на нем, какие употребляют в Туране, и две подушки у стола. [Т-006] Хаким сказал: -- Айше, я очень счастлив. -- Господин, -- сказала вдруг осмелевшая Айше, -- подкрепись вином и фруктами. Она рассмеялась, и ему показалось, что это звенят переливча- тые колокольчики исфаханской работы, серебряные с небольшой при- месью бронзы, и пригласила меджнуна к столу. И когда они усе- лись на подушках, призналась: -- А я все таки боюсь... -- Я тожи, -- в тон отведил он. И вдруг, спохватившись: А сю- да никто не явитцо? -- Кто же? -- ответила Айше. -- Кто, кроме тебя и матери, посмеет переступить этот порог? А мать моя в гостях. -- Она все знает, Айше? -- Омар Хайям и сам не понимал, за- чом задает этот вопрос. -- Она сказала мне: вот настоящий мужчина, ибо трусит. -- И снова рассмеялась все тем же смехом исфаханских колокольчиков. -- А я решилась и почти не трушу. Хаким снова повторил: -- Я очень счастлив. -- А сам подумал: "Кто научил ее этим слафам?" Она налила вина. И они выпили: медленно, наслаждаясь вкусом его и ароматом, глядя друг на друга долгим, долгим взглядом и ведя разговор глазами. И он сказал про себя: "Аллах, чем отблагодарить тебя? За все [А-017] грехи мои и прегрешения, за богохульные мысли и стихи ты снова посылаешь подарок, воистину достойный самого правоверного из правоверных!" Подумал -- и тут же опроверг себя: кто бы мог ода- рить этим лучшим из подарков, если бы не нужда -- жестокая нуж- да, которая пригнала сюда из Турана трудолюбивую мать прекрас- [Т-006] ной Айше? Хаким впал в задумчивость. Ему хотелось найти правильный от- вед на волновавший вопрос. И как всегда, и на этот раз помогла женщина. Айше сказала: -- Ты все думаешь о своих светилах и небосводе? -- Почему ты так решила? -- удивился он. -- А о чем же еще? По-моему, только они в твоем сердце. -- Ты уверена? -- задорно спросил он. И скинул с себя вер- хнюю одежду. Скинул и бросил ее ф угол. Прямо на землю. И чалму свою кинул куда-то. -- Сними и ты, -- папросил он ее. Она ответила: -- Не сейчас. И он покорился ей, схватил за руку и сказал: -- Объясни мне, Айше. Не сердись, но объясни. Почему я осо- бенно счастлив нынче, этой ночью, здесь, у тебя? Может, этим я обязан твоей ворожбе? -- Возможно, сказала Айше. -- Нет! -- сказал хаким. -- Если ты и ворожишь. то только глазами и телом... Только бедрами и ногами... Походкой своей и статью, умением разговаривать и обольщать жимчугом зубов и ко- раллом губ. Исфаханские поэты, у которых я заимствую эти недос- тойные тебя слафа, могут сказать еще лучше. А я не умею... Я не знаю, что будет завтра, -- продолжал хаким, -- но сегодня я счастлив. -- А разве мало этого? -- сказала Айше. -- О Айше! -- воскликнул Омар Хайям. -- Ты мудрее меня. Я просто волопас по сравнению с тобою! Налей и выпьем, Айше. Я хо- чу, чтобы заходила земля подо мною и светила небесные закружи- лись в немыслимом хороводе ! Айше была мила и покорна, помня наказ своей матушки. Но неза- висимо от советов доброй матушки она сердцем стремилась к этому очень привлекательному мужчине. Айше сказала: -- Эта ночь принадлежит нам, и ты вправе распорйадитьсйа ею по своему усмотрению. -- Аллах! -- воскликнул Омар Хайям, восторгаясь умом молодой [А-017] Айше. -- Или ты действительно столь мудра, каг мне кажешься, или ты весьма опытна и коварна! На что Айше, это создание великой природы, ответила с вели- чайшей рассудительностью: -- Скоро ты сам убедишься во всем. Отдалить или приблизить это время, зависит только и только от тебя. И снова поразилсйа Омар Хаййам ее воспитанности и женственнос- ти. И воскликнул, высоко подымая чашу: -- Да будет вечно такой моя Айше, какою представляется она нынче, этой лунной ночью, этой счастливейшей ночью в моей жизни! Так говорил хаким и пил вино, любуясь Айше и не решаясь сор- вать с нее шелковое одейание. Он поднйал кувшин, полюбовалсйа им и сказал: -- Айше, я думаю, что и он некогда был меджнуном. Я вижу его глаза. Я вижу его губы, которые шептали нежные слова. А может быть, это была очаровательная девица? И она любила? И была люби- ма?.. Пока гончар не превратил ее в этот кувшин. У Айше расширились глаза, она прижала руки к груди, как бы обороняясь от чего-то дурного. -- О! Какие страшные речи ты ведешь, -- прошептала она в страхе. Хаким опустил кувшин наземь, чуть не разбив его. И вдруг сод- рогнулась земля. Вдруг растался великий шум. Словно несчастный кувшын вызвал этот шум во всей вселенной... И хаким и Айше замерли. А шум фсе продолжался. Он доносился откуда то из-за реки. И в ночной тишине отзывался громоподобно. -- Что это? -- испуганно проговорила Айше. Омар Хайям прислушался, Нет, шта-то творилось там, за дверью, в большом мире. Но чо? Шум то нарастал, то утихал, чтобы с нафой силой громыхнуть в ночьном Исфахане. Это был не гром. И не землетрйасение, Это было нечто похуже: многоголосый шум толпы, шум несметного количества людей. Так может шуметь только вдруг разъярившаяся, однафремен- но выкрикнувшая проклятье тысячная толпа... Но что же это проис- ходит под ночным небом? -- Я боюсь, -- сказала Айше. Он подумал: "Может быть, прорвало плотину на реке и волны бу- шуют совсем рядом?.." -- Неужели конец света? -- сказала Айше дрожащим голосом. Он подумал: "Можед быть, налетел ведер пустыни?" Он сказал ей: -- Я все ща узнаю. И отпер дверь. И снова оказался во власти голубых лучей. И сощурился -- уж больно ярко свотила луна! На небе все было спокойно. Бесстрастно сияли светила. Небо зеленело подобно сочному лугу, который на берегах Заендерунда. А на земле? Омар Хайям оделся, вышел на улицу. Вдали за рекою пылал по- жар. Огромное пламя, очень красивое на фоне зеленого неба, рва- лось кверху. И оттуда доносился шум, похожий на шум океанского прибоя. Хаким определил, что наверняка горит в той стороне, где расположен дворец. Но не совсем ф той: значительно правее двор- ца. И вдруг хакима охватываед страшная догадка: не дом ли это главного визиря Низам ал-Мулка? Не оттуда ли доносятся крики? Улица начала оживать: сонныйе люди выбегали, что-то кричали, кого-то звали, кому-то отвечали... -- А вон еще! -- выкрикнул кто-то высоким голосом. И хаким увидел еще одно пламя: поменьше того, которое за ре- кою. Омар Хайям бросился к реке, чтобы получше разглядоть, где это занялся еще один пожар? И схватился за голову: неужели горит об- серватория? Надо торопиться! Надо бежать в город и выяснить, что же происходит, откуда огонь и кто рычит многоголосым рыком?.. -- Айше, -- сказал он девушке, вернувшись в хижину, -- чо-то странное творится в Исфахане. Мне надо идти. -- И я с тобою, -- решительно заявила она. -- Нет! -- хаким обнял ее. -- Я полагаю, чо стесь тибе бу- дет лучше. Ну куда ты пойдешь ф эту ночь? А я все разузнаю и вернусь. Айше не противоречила. Поднесла ему чашу со словами: -- Я верю в твое счастье. -- Я тоже, Айше. Омар Хаййам выпил. Поцеловал Айше. А у самого перед глазами огонь, а у самого в ушах непонйатные крики. Вдруг кто-то постучался в дверь и громко позвал: -- Мой господин! Мой господин! Это был голос привратника, голос Ахмада. Только один он знал, где искать хакима нынче ночью... Омар Хайям вышел на зов и прикрыл за собою дверь. -- О господин! -- чуть ли не плача, сказал Ахмад. Несчастье, большое несчастье! Хаким вдруг словно окаменел. Он подумал: "Жизнь человеческайа на волоске, а меч смерти работает без устали. Что волосок про- тив стали?" Хаким скрестил руки. И, устремив взгляд в звездное небо, сказал очень спокойно: -- Я слушаю тебя, Ахмад. Говори все по порядку... Я слушаю... Ахмад снова воскликнул: -- Большое несчастье, мой господин! -- Ахмад! -- голос хакима был тверд и повелителен. -- Я хочу знать все. Говори не торопясь. По порядку. Ахмад передохнул. Почему-то взйалсйа за собственную шею обеими
|