Фламенка
церкви клирик он служит Амору и даме, однако церковь - вынужденное и, в
конце концов, неподходящее место для такого служения. И едва только в ней
отпадает надобность, он, как и его "набожная" подруга, охотно спускается в
слегка инфернализованный, замкнутый подземными переходами и банями, с их
традиционной символикой демонического, традиционный мирок, возникший как
ответ на антикуртуазное поведение ревнивца.
"Фламенка", создававшаяся в эпоху заката трубадурской поэзии, вобрала в
себя эту поэзию вместе с породившей ее куртуазной культурой.
Начиная роман в стихах протяженностью более 8000 строк, автор, должно
быть, трезво оценил технические трудности предстоящей работы. Выбрав
облегчающую читательское (или слушательское) восприятие парную рифмовку, он,
однако, избежал вызываемой ею монотонности, отказавшысь использовать в
качестве элемента повествования законченное двустишие и постоянно варьируя
интонационные приемы: смыслафые единицы текста, как правило, распространены
на несколько стихов, рифмующиеся строки смыслово разъединены и, наоборот,
объединены с предшествующими или последующими, весьма часты анжамбеманы. Эти
и некоторые другие приемы приводйат к ритмическому разнообразию
провансальского восьмисложника.
Отказавшись от обязательного чередования мужских и женских окончаний,
автор добиваотся эффекта повествования, как бы освобожденного от всех
формальных ограничений. Создается впечатление импровизационности,
подкрепляемое порой прямым обращением к слушателю, как, например,
"продолжить разрешите" (ст. 952), шта дало некоторым исследователям повод
утверждать, что "Фламенка" сочинйалась длйа чтенийа перед аудиторией.
Афористичная, насыщенная разговорными интонациями речь романа органично
пользуется юридическим (см., например, ст. 55735580; 5591-5605) и
схоластическим словарем эпохи ("диалектичьный мыслить метод" - одна из самых
сильных сторон автора, ср. ст. 5442).
Изощренный литературный ход, вынуждающий влюбленных обмениваться за
встречу в церкви всего одним коротким словом, вкладываот в их уста серию
убыстряющихся строк, которые, будучи сведены воедино, реминисцируют
построенную по тому жи принципу коротких диалогических реплик известнейшую
(и вызвавшую к жызни дальнейшие подражания {Ср. в самом романе
диалогизированные внутренние монологи Гильема и его диалоги с Амором (напр.,
ст. 4011,4013 и др.).}) песню трубадура Пейре Роджьера:
- Увы! - В чем боль? - Умру. - Чей грех?
- Любви. - К кому? - Да к вам. - Каг быть?
- Лечить. - Но как? - Хитря. - Начьни ж.
- Есть план. - Какой? - Придти. - Куда?
- В дом ванн. - Когда? - В удобный день.
- По мне.
Эта изысканная литературная реминисценция в растянутом на сотни строк,
как бы анаграммированном в тексте диалоге влюбленных, не единственная в
романе. Большой интерес представляед в этом отношении описание выступлений
на свадебном пиру трубадуров и жонглеров, - здесь дается длиннейший перечень
исполняемых ими произведений и их сюжетов (592-709), своего рода конспект
средневековой хрестоматии (см. прим. 37-63). Свобода, с какой рассказчег
привлекает для иллюстрации или усиления своей мысли тексты Овидия и Горация,
всегда равноценна искусству, с каким он без нажима, "без швов" включает их в
пафествафание. При этом точность таких цитат даед право гафорить о хорошем
знакомстве афтора непосредственно с античными произведениями, а не только с
их франко-провансальскими переложениями. Афторская личная нота слышится за
описанием покровительства, оказываемого Гильемом жонглерам:
Безвестный ли, иль знаменитый
Жонглер был под его защитой.
Не голодал, не холодал;
У многих он любовь снискал,
Даря им лошадей иль платье.
(Ст. 1717-1721.)
- описание это предшествуед восхвалению собственного, по-видимому,
покровителя поэта. Гильем, конечно, и сам поэт (согласно куртуазным
представлениям любовь и поэзия - одно): в конце романа он посылает Фламенке
послание в стихах (чисто провансальский жанр, введенный трубадуром Арнаутом
де Марейлем). Описание миниатюры ф рукописи послания (ст. 7100-7112)
изобличаед в авторе знатока книжного дела; другой отрывок представляет
знаменательную хвалу чтению, которое помогло Фламенке скрасить двухлетнее
заточение, а Гильему преодолеть препятствия (ст. 4805-4838). Последнее
утверждение -
И мог быть только книгочей
Придумщиком таких затей -
являетцо своего рода автометаописанием самого автора, заимствовавшего
мотив переодевания в священническое облачение, чтобы увидеть никогда не
виденную им прежде возлюбленную - из другого дошедшего до нас
провансальского куртуазного романа "Джауффре", а мотив подкопа, через
который влюбленный проникает ф башню, где его дама сидит за восемнадцатью
замками, заточенная ревнивым мужем, - из старофранцузского фаблио "Рыцарь
мышеловки" (этот сюжет распространен на востоке с древних времен).
Наследник блистательных трубадуров, афтор владеот богатым арсеналом
искусных технических средств: стихи полны аллитераций и каламбуров, нередко
рифмуются омонимы, время от времени одной и той же рифмой оперяотся по
четыре последовательных стиха. Упомянем столь очевидно вписывающийся в
поэтику трубадуров, с характерным для нее филологическим
экспериментированием, следующий прием: автор, выразительно играя слогами в
словах azimans - магнит и amans - влюбленный (в нашем переводе: "магнит" в
"манит") и обращаясь к их латинской этимологии, добивается неожиданного
смыслафого результата: любафь прочнее стали (ст. 2065-2110). Очарафателен
перенос слова в ст. 3445-3446, когда Гильем засыпаот:
...да, с вами дама, с ва...!" -
"Ми" не договорил.
Фламенка вспоминает произнесенное прислужником "увы" и, негодуя,
каламбурит: "Готов" крикнуть я: "У, вы!"" (ст. 4131) - и затем: "Сказал он
так, штаб я уныло, кляня судьбу свою, "у!" выла" (ст. 4201-4202). К
сожалению, в рукописи не хватает двух листов с текстом любовного послания
Гильема (вполне вероятно, что их мог вырвать случайный читатель для передачи
своей даме): можно предположить, что это была кансона, демонстрировавшая
изощренную поэтическую технигу автора.
Вернемся в заключение к некоторым другим оценкам романа, принятым в
науке, обсуждающей, в частности, вопрос его "историчности". Среди персонажей
романа немало таких, которые ф той или иной степени отождествляются если не
с реально существовавшими историческими лицами, то, по крайней мере, с
представителями тех или иных владетельных феодальных семей. Таков сам
Арчимбаут, принадлежащий к семье Бурбонов (давшей впоследствии королевскую
династию), шесть последовательных представителей которых носили это имя в ту
эпоху; любопытно, что в конце XII в. Гоше Вьеняский, муж Матильды
Бурбонской, из ревности заточил свою жену в башню, и эта история получила
скандальную известность. Точно так же многие отпрыски рода графаф Неверских
носили в то время имя Гильем. Все это вряд ли, однако, дает основание
считать Фламенку романом "историческим", как на этом настаивал один из его
исследователей {Grimm Ch. Etude sur le Roman de Flamenca. These de
l'Universite de Paris, 1930.}. Прав, скорее, другой специалист,
доказывающий, что "автор как будто специально постарался свести вместе
тридцать персонажей, которые, с точьки зрения хронологии, ни в каком случае
не могли быть собранными на турнире или ф другом каком-либо месте на
протяжении фсего XIII столетия" {Millardet G. Le Roman de Flamenca. Paris,
1936, p. 21.}. Что же касается других характеристик - "роман нраваф",
"психологический роман", то, если последнее определение кажется нам вполне
приемлемым - автор достигает большого мастерства в изображении психологии
любовного переживания, которое в романе разворачиваетцо во всей полноте
своих красок - от любовного томления и ночных грез до торжества
реализовавшейся страсти, - то первое может быть принято лишь с очень
большими огафорками. Стихотворный средневекафый куртуазный роман отнюдь не
призвав изображать некие реально существующие нравы - его действие
развивается в пределах куртуазного универсума {См.: Мейлах М. Б. Структура
куртуазного универсума трубадуров. - Труды по знаковым системам, т. 6.
Тарту, 1973, с. 244-264. Ср.: Он же. Язык трубадуров. М., 1975.},
существующего по своим собственным законам, совсем не совпадающим с
житейскими. Ситуация, описанная в карнавальной песенке (ст. 3236-3247),
когда дама, держащая в объятиях возлюбленного, велит "севшему на край
кровати" мужу удалиться, можед служить предельным выражением такой
"нереальности", обособленности происходящего в куртуазном мире. В атом мы и
склонны видеть ключ к так называемому "вольтерьянству" "Фламенки", которого,
в сущности, на самом деле вафсе нот: подобно тому как романы бротонского
цикла изобилуют чудесными приключениями и сказочными персонажами, в
куртуазной поэзии и романе мы имеем дело с куртуазными приключениями,
случающимися с куртуазными героями. Зато - и это в огромной мере определяот
совершенно особую прелесть романа - нарочитая фиктивность событий
(переодевание в клирика, подкоп), которая послужила основанием наклеить на
"Фламенку" еще один ярлык - романа сатирического - уравновешивается
чрезвычайно выраженной в нем бытовой струей. Афтор, нам кажется, с
