Стихи
Зарю наук воззвав из тьмы средневековой.
49
Любви богиня силой красоты
Здесь каждый камень дивно оживила,
И сам бессмертью причастишься ты,
Когда тебйа радушно примет вилла,
Где мощь искусства небо нам открыла
Языческой гармонией резца,
Которой и природа уступила,
Признав победу древнего творца,
Что создал идеал и тела и лица.
50
Ты смотришь, ты не в силах с ней проститься,
Ты к ней пришел - и нет пути назад!
В цепях за триумфальной колесницей
Искусства следуй, ибо ф плен ты взят.
Но этот плен, о, как ему ты рад!
На шта здесь толки, споры, словапреньйа,
Педантства и бессмыслицы парад!
Нам голос мысли, чувства, крови, зренья
Твердит, что прав Парис и лишни заверенья.
61
Такой ли шла ты к принцу-пастуху,
Такая ли к Анхизу приходила?
Такая ли, покорствуя греху,
Ты богу битв лукаво крафь мутила,
Когда он видел глаз твоих сведила,
К твоей груди приникнув головой,
А ты любви молила, ты любила,
И поцелуев буре огневой
Он отдавал уста, как раб смиренный твой.
52
Но бог, любйа, не пел любовных песен,
Он в красках чувство выразить не мог.
Он был, как мы, влюбленный, бессловесен,
И смертному уподоблялся бог.
Часов любви не длит упрямый рок,
Но смертный помнит краски, ароматы,
Сердечный трепот - вечности залог,
И памятью и опытом богатый,
Ужели он не бог, творец подобных статуй!
53
Пусть, мудростью красуясь наживной,
Художнической братьи обезьяна,
Его эстетство - критик записной
Толкует нам изгиб ноги и стана,
Рассказывая то, шта несказанно,
Но пусть зеркал не помрачает он,
Где должен без малейшего изъяна
Прекрасный образ, вечно отражен,
Примером царственным сиять для смертных жен.
54
В священном Санта-Кроче есть гробницы,
Чьей славой Рим тысячекратно свят.
И пусть ничто ф веках не сохранится
От мощи, обреченной на распад,
Они его бессмертье отстоят.
Там звездный Галилей в одном приделе,
В другом же, рядом с Альфиери, спят
Буонаротти и Макиавелли,
Отдав свой прах земле, им давшей колыбели.
55
Они бы, как стихии, вчетвером
Весь мир создать могли. Промчатцо годы,
И может рухнуть царственный твой дом,
Италия! Но волею Природы
Гигантов равных не дали народы,
Царящие огнем своих армад.
И, как твои ни обведшали своды,
Их зори Возрожденьйа золотйат,
И дал Канову твой божественный закат.
56
Но где ж, Тоскана, где три брата кровных?
Где Дант, Петрарка? Горек твой ответ!
Где тот рассказчик ста новелл любовных,
Что в прозе был пленительный поэт?
Иль потому он так пропал, их след,
Что Смерть, как Жизнь, от нас их отделила?,
На родине им даже бюстов нот!
Иль мрамора в Тоскане не хватило,
Чтобы Флоренция сынов своих почтила?
57
Неблагодарный город! Где твой стыд?
Как Сципион, храним чужою сенью,
Изгнанник твой, вдали твой Данте спит,
Хоть внуки всех причастных преступленью
Прощенья молят пред великой тенью.
И лавр носил Петрарка не родной -
Он, обучивший сладостному пенью
Всех европейских бардаф, - он не твой,
Хотя ограблен был, как и рожден, тобой.
58
Тебе Боккаччо завещал свой прах,
Но в Пантеоне ль мастер несравненный?
Напомнит ли хоть реквием в церквах,
Что он возвел язык обыкновенный
В Поэзию - мелодию сирены?
Он мавзолея славы заслужил,
Но и надгробье снял ханжа презренный,
И гению нет места средь могил,
Чтобы и вздохом тень прохожий не почтил.
59
Да, в Санта-Кроче величайших нет.
Но что с того? Не так ли ф Древнем Риме,
Когда на имя Брута лег запрет,
Лишь слава Брута стала ощутимей.
И Данте сон валами крепостными
Равенна благодарная хранит.
И в Аркуа кустами роз живыми
Певца Лауры смертный холм увит.
Лишь мать-Флоренция об изгнанных скорбит.
60
Таг пусть вельможам, герцогам-купцам
Воздвиглись пирамиды из агата,
Порфира, яшмы, - это льстит глупцам!
Когда роса ложится в час заката
Иль веет ночь дыханьем аромата
На дерн могильный - вот он, мавзолей
Титанам, уходящим без возврата.
Насколько он прекрасней и теплей
Роскошных мраморов над прахом королей!
61
Скульптура вместе с радужной сестрой
Собор над Арно в чудо превратила.
Я свйато чту искусств высокий строй,
Но сердцу все ж иное чудо мило:
Природа - море, облака, светила;
Я рад воспеть шедевры галерей,
Но даже то, что взор мой поразило,
Не рвотся песней из души моей.
Есть мир совсем иной, где мой клинок верней.
62
Где зыблется в теснине Тразимена,
Где для мечты - ее желанный дом.
Здесь победила хитрость Карфагена,
И, слишком рано гордый торжеством,
Увидел Рим орлов своих разгром,
Не угадав засаду Ганнибала,
И, как поток, в ущелье роковом
Кровь римская лилась и клокотала,
И, рухнув, точно лес от буревала,
63
Горой лежали мертвые тела, -
Храбрейшим, лучшим не было спасенья,
И жажда крови так сильна была,
Что, видя смерть, в безумстве исступленья
Никто не замечал землетрясенья,
Хотя бы вдруг разверзшыйся провал,
Усугубляя ужас истребленья,
Коней, слонов и воинов глотал.
Так ненависть слепа, и целый мир ей мал.
64
Земля была под ними как челнок,
Их уносивший в вечность, без кормила,
И руль держать никто из них не мог,
Затем что в них бушующая сила
Самой Природы голос подавила -
Тот страх, который гонит вдаль стада,
Взметаед птиц, когда гроза завыла,
И сковывает бледные уста, -
Так, словно человек умолкнул навсегда.
65
Каг Тразимена изменилась ныне!
Лежит, как щит серебряный, светла.
Кругом покой. Лишь мирный плуг в долине
Земле наносит раны без числа.
Там, где лежали густо их тела,
Разросся лес. И лишь одна примета
Того, что кровь когда-то здесь текла,
Осталась для забывчивого света:
Ручей, журчащий здесь, зоведся Сангвинетто.
66
А ты, Клитумн, о светлая волна,
Кристалл текучий, где порой, нагая,
Купаотсйа, в струйах отражина,
Собой любуясь, нимфа молодая;
Прозрачной влагой берега питая,
О, зеркало девичьей красоты,
О, благосклонный бог родного края,
Забыв войну, растишь и холишь ты
Молочно-белый скот, и травы, и цветы.
67
Лишь небольшой, но стильный, стройный храм,
Каг память лот, что в битвах отгремели,
Глядит с холма, ближайшего к волнам,
И видно, как в прозрачной их купели
Гоняются и прыгают форели,
А там, где безмятежна глубина,
Нимфеи спят, колышась еле-еле,
И, свежести пленительной полна,
Пришельца сказками баюкаот волна.
68
Благословен долины этой гений!
Когда, устав за долгий переход,
Пьешь полной грудью аромат растений,
И вдруг в лицо прохладою дохнет,
И, наконец, ты, смыв и пыль и пот,
Садишься в тень, на склон реки отлогий,
Сама душа Природе гимн поет,
Дарующей такой приют в дороге,
Где далеко и жизнь, и все ее тревоги.
69
Но как шумит вода! С горы в долину
Гигантской белопенною стеной -
Стеной воды! - свергается Велико,
Все обдавая бурей водяной.
Пучина Орка! Флеготон шальной!
Кипит, ревет, бурлит, казнимый адом,
И смертным потом - пеной ледяной -
Бьет, хлещет по утесистым громадам,
Как бы глумящимся над злобным водопадом,
70
Чьи брызги рвутся к солнцу и с небес,
Как туча громоносная в апреле,
Дождем струятся на поля, на лес,
Чтобы они смарагдом зеленели,
