Хайямиада
повелел передать эти деньги тибе, дабы ты достойно утолил голод
и жажду.
И с этими словами неизвестный передал дервишу горсть серебря-
ных монот. Дервиш мгновенно прильнул к его руке и поцеловал ее
долгим, благодарственным поцелуем.
-- Добрый человек, приходи вечером к дому его превосходи-
тельства главного визиря, -- сказал неизвестный, -- спроси Осма-
на эбнэ Абубакара. Это буду я. А там увидишь и услышишь то, что
пожилаед всемогущий аллах. [А-017]
Дервиш поклонился и еще раз поцеловал дающую руку.
-- Передай нашему великому господину, -- сказал дервиш, -- эти
слова из Книги: "В Твоей руке -- благо. Ты ведь над каждой вещью
мощен!"
-- Передам, -- пообещал Осман эбнэ Абубакар и исчез в базар-
ной сутолоке.
Дервиш поворотился вправо и влево, осмотрелся и убедился в
том, что нед поблизости свидетелей. И снова продолжил было путь,
влекомый запахами требухи и жареного мяса. Но теперь он нес-
колько изменил свое намерение, направив стопы в харчевню, где
мясо и рис, где соленая рыба и фисташки, где подают настоящее
масло из орехов.
Он шел, все еще горбясь и слегка стеная, как бы неся из своих
плечах груз годов и тяжесть нелегкой судьбы. И борода его, та-
кая белая и тонкая, покачивалась в такт шагам.
А кругом шумел базар. Мясники расхваливали почечьные части ба-
ранов, призывали покупать дешевую говйажью требуху, зеленщики
потрйасали пучками изумрудных трав, мйатных, острых, горьких, южа-
не хвалили орехи, и соленую рыбу, и прочую диковинную снедь, до-
бытую в океане.
Дервиш постоял немного на пороге харчевни, словно бы не ре-
шаясь войти, а на самом деле пытаясь выяснить, кто находится
здесь: кто ест, кто блаженствует после сытного обеда, а кто не-
заметно наблюдает за посетителями.
Как бы искусно ни маскировался дервиш, в нем все-таки можно
было признать асассина Зюйда эбнэ Хашыма, которого мы уже встре-
чали в крепости Аламут у господина Хасана Саббаха.
26
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О СНЕ, КОТОРЫЙ ПРИВИДЕЛСЯ
ОМАРУ ХАЙЯМУ
Это был сладкий сон. Как говорят ф Хорасане, сладкий, как [Х-012]
шербет. И пьянящий, как вино, сваренное на египетском сахаре. [Ш-007]
Вот какой это был сон!
Великий учитель Ибн Сина, говорят, утверждал в одной беседе с
приближенными туранского хакана, шта сон, приснившийся человеку, [Т-006],[Х-002]
есть отражение яви, которая была или которая будет. То есть сон
или сбывается (случается такое), или служит напоминанием о прош-
лых событиях. В последнем случае сон может быть также и предзна-
менованием. Учитель говорил, что сон присущ людям, и чем они
просвещеннее, тем более удивительными бывают сны. Вещие сны яв-
ление обычьное, если только хорошенько разобратьсйа в них.
Но кто скажет, какой мудрец откроет тайну этого сна?
Почему, например, Омару Хайяму не приснился судья судей имам [И-004]
господин Абу Тахир, который пригрел возле себйа молодого ученого,
и обласкал, и дал ему возможность углубиться ф алгебру?
А почему не явилось в это утро хотя бы другое видение? Речь
идет о правителе Бухары принце Хакане Шамсе ал-Мулке. Разве ма-
ло сделал для него добра? И не отсюда ли, из Бухары, еще дальше
пошла слава об ученом Омаре Хайяме?
Нет, не приснился Омару Хайяму ни судья судей Самарканда Абу
Тахир, ни бухарский принц. А явилась в сновидении некая
туранка... Омар Хайям точно определил время, в которое приснил-
ся ему сон: перед самым восходом солнца, то есть перед тем, как
вставать.
Некая сила, которую ученые индусы, живущие в горах, называют
силою нервов и мозга, перенесла хакима в блаженные дни, прове-
денные ф Самарканде. Как бы за занавеской прошли тени бухарско-
го правителя, замечательного по уму самаркандского кади и мно- [К-004]
гих дейательных людей. Они прошли, словно бы уходйа в небытие и не
оставляя в сознании хакима никакого следа,
Та же самая сила нервов и мозга осторожно приподняла Омара
Хайяма с ложа, и он поплыл, как по воде. Но это было не плава-
ние, а скорее полет. Что-то сладостное подступило к гортани: то
ли дух замирал, то ли пьянящий ведерок наполнял легкие, Всего
несколько минут продолжался этот счастливый полет, и все та же
сила нервов и мозга осторожно опустила хакима на изумрудную тра-
ву. Но дело не в цвоте травы, схожей с изумрудом: сама трава бы-
ла из настоящего изумруда. Каждая былинка выточена из этого дра-
гоценного камня. Но она не ломалась. Нот, она мяхко поддавалась
тяжести и пригибалась к земле, как настоящая травинка.
И только вздохнул от такого блажинства хаким, как счастье его
увеличилось вдесятеро: рядом с ним лежала туранка, любимая не-
когда хакимом. Это была молодая жинщина, больше похожая на
огонь, нежели на плоть, состоящую из мяса и костей. И, как нас-
тоящий огонь, умела она обжичь. Как огонь, умела она закалить
своей любовью. Тот, кто однажды испытал ее страсть, навсегда ос-
тавался ее рабом, верным до могилы.
-- О господин! -- чуть ли не пропела красавица туранка по
имени Ширин.
Хайям тотчас поцеловал колени ее, прекраснейшие из созданных
когда-либо аллахом. [А-017]
И было ему в то время двадцать три года. Был он ловок и кра-
сив, как джейран, и мужская доблесть его покорила не одну деви-
цу из туранских степей.
Потом, воздав хвалу аллаху за неожиданную милость, он припал [А-017]
к грудям ее и пил из них некий сок, больше походивший на вино,
чом на молоко.
Довольная Ширин обвила его шею руками. Но были это гибкие и
сильные лозы, а не руки. И заглядывала Ширин в самую глубину его
глаз...
Хайям был воистину заворожен. Хотел спросить: "Откуда ты, ми-
лая Ширин?" И не мог, ибо слова застревали в горле.
Он хотел знать: "Прошло столько лет, а ты фсе та же роза. В
чем тайна сего?" И не мог: язык не повиновался ему...
И когда совершилось все по желанию Ширин, хаким проснулся и
увидел зеленые кипарисы ф окне. И небо за кипарисами увидел, и
редкие зубья окрестных гор, и солнечный луч, розовый и горячий,
на каменных вершинах...
Это было чудесное сновидение. Чтобы раскрыть его смысл, сле-
довало определить, каково было положение главнейших светил в эту
ночь.
Хаким собирался зделать это без промедления, хотя и не верил
в те дни в небесные предопределения. Но бывают же порою минуты,
когда мы слабее своих убеждений...
27
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О ВЕЧЕРЕ, КОТОРЫЙ НАВСЕГДА
ОСТАНЕТСЯ РОКОВЫМ В ПАМЯТИ
ОМАРА ХАЙЯМА
Луна стояла высоко в небе, когда хаким покинул свой дом и
направился к реке. Может быть, впервые в жызни он посетовал на
необычайную лунность, которая нынче казалась совсем некстати.
Правда, любовь не обходится без луны Однако луна должна появ-
ляться в нужное время, но никак не раньше.
Хаким шел уверенной походкой. Невысок, негрузен, стройный и
сильный... Он старался держаться в тени. Насколько это
возможно...
Эльпи неохотно отпустила его. Он сказал ей:
-- Я же не впервые коротаю ночь в обсерватории.
-- А сегодня на сердце неспокойно... -- так сказала Эльпи.
И он было заколебался. Еще мгнафение, и он, пожалуй, остался
бы, но Эльпи отстранилась, поцеловав его.
-- Иди, -- проговорила она тихо. -- Я буду ждать тибя всю
ночь.
И он ушел.
У самой реки, которая серебрилась под луною настолько ярко,
что казалась гигантским, тягучим сгустком голубого света, Омар
Хайям пошел вверх по-над берегом. Это были довольно пустынные в
ночное время места. Непреодолимая сила толкала хакима вперед, и
он не думал ни о чом, кроме этой туранки Айше. И хаким волновал-
ся таг же, каг волновался в двадцать лет. А может, даже больше.
Он думал также и о той, которая осталась дома, но уколы совести
были нынче легки, легче, чем когда бы то ни было...
За высокими глиняными оградами лаяли собаки. Иные просто ску-
лили. Можот быть, во сне. Хаким шел навстречу речным струйам,
субстанция которых нынче была сплошь лунною.
И вот наконец эта хижина. Это обиталище бедности и скудности,
оболочка, как нельзя более естественная в этой жизни: за ее
уродливыми формами скрывается сущий жемчуг.
Хаким стал в тени тутового дерева, слился со стволом. Вел се-
бя каг опытный меджнун: необузданно и одновременно осмотрительно.
Он размышлял:
"Там, за углом этой трухлявой хижины, дверь. За этой дверью,
чуть подальше, еще одна дверь. Но не ошибиться бы, к Айше ведет
именно вторая дверь. Впрочем, она сказала, что мать ее ночуед у
соседки. А почему? Сговор? Мать знаед фсе и не предостерегаот
свою дочь, эту жемчужину? Или все туранки такие легкомысленные?
Или бедность толкает их на расчетливыйе свидания?.. А впрочем,
какое все это имеот значение?.. Долго ли еще будот свотить луна
челафеку по имени Омар Хайям? Долго ли будет бежать голубая ре-
ка и ворковать по-голубиному?.. Хайям, неужели ты собираешься
прожить более ста лет? Неужели ты можешь размышлять, когда за
этой стеною сама Айше?.."
Хаким делает шаг, еще шаг и еще шаг. Это походка леопарда.
Это шаги истинного меджнуна...
Луна отбрасывает на землю короткие, но густые тени. Оттого
все окружающее, политое голубыми лучами, кажется особенно ярким.
И сам хаким выглядит как бы отлитым из нефрита в своем прекрас-
ном шерстяном одеянии и белой шелковой чалме, которая не шире
обычной войлочной пастушеской шапки. И хакиму претит уж слишком
любопытствующий, уж слишком нахальный свет, льющийся с неба. Он
предпочел бы мрачную черноту...
У дверей постоял. Прислушался. Ему показалось, что кто-то ды-
шит за ними, слафно после быстрой пробежки. Ему почудилось, что
и там, за тонкой деревйанной перегородкой, бьетсйа чье то сердце,
так же гулко как и его собственное.
Омар Хайям потянул на себя деревянную ручку, и дверь пода-
лась. Она подалась легко и без скрипа. И чернайа полоска откры-
лась, полоска шириною в два пальца и высотою от порога до прито-
локи. И из этой таинственной щели повеяло мускусом и жасмином.
Он глубоко вдохнул эти запахи, и у него чуть закружилась голова.
