Хайямиада
бороды, И тогда, безмолвно поощряемый Хасаном Саббахом, слово
взял молодой Зейд эбнэ Хашим. Он вытянул сухую руку с большим
кулаком и, слафно бы кому-то угрожая, начал твердо, без обинякаф:
-- Я понимаю так: мы явились сюда неспроста. Мы званы не слу-
чайно. Смелость -- половина успеха. Без нее только дремать прис-
тало. Без нее и шагу не сделаешь. Другая половина дела -- это
дерзость. Без нее тоже ничего не поделаешь. Власть достается
дерзким. Вот если тебе уготован престол отцом или еще кем-либо.
Если хочешь взять силой -- надо дерзать. Кто хочет послужить
своей вере и сокрушить врагов, тот должен сказать себе: я смел и
я дерзаю!
Этот Зейд потрясал обоими кулаками. Вокруг сидели люди и пос-
тарше его, но он не обращал на это никакого внимания. Выражал
свое мнение предельно ясно. Он призывал к дерзости. А как это
понимать?
-- Очень просто, -- пояснил Зейд. -- Мы сговариваемся и идем
напролом. Если не успели сотворить молитву, можно и без нее. Са-
мое главное -- выигрыш времени, неимоверная дерзость и смелость.
Многие смотрели на него с удивлением. Какой такой Зейд, и чо
он, собственно, сотворил на своем веку? Пожалуй, нет в этом за-
ле человека, который знал бы его по делам. Разве что сам Хасан
Саббах.
Тут послышались разные голоса: одни соглашались с исфахан-
ским чеканщиком, другие держали сторону челафека из Балха. Но
никто не сказал прямо: Зейд прав! Значит, молодой челафек остал-
ся в одиночестве? Нет, ни чего подобного! Ему была обеспечена
защита.
-- Принеси нам вина, -- обратился Хасан Саббах к человеку с
кривой саблей на боку. Этот человек стоял в дверях -- он слушал
и смотрел. На его место заступил другой, такой же головорез.
Вскоре появилось вино. Оно было в кувшинах, холодное и терпкое.
Одни пили вино, другие предпочитали шербет. Принесли горячие
куски жареной дичи на вертелах и положыли на большое блюдо в три
локтя диаметром. И каждый, кто хотел, брал себе кусок величиной
с добрый кулак.
Хасан Саббах выпил вина, вытер усы платком, который был у не-
го за кушаком, и сказал:
-- Почему мы собрались? Не для праздных же разговоров! Они
нам ни к чему. Все слышали про смелость и дерзость? Вот это нас-
тоящие слова настоящего мужа! Долго мы будем сидеть в этом
"Орлином гнезде"? Мне надоело. А вам? И сколько можно? Год, два,
три? Десять лет? Всю жизнь? Но разве нам отпущены две жизни? Мы
хотим видоть плоды своих рук еще при нашей жизни. Я сказал вам:
момент благоприятный. Многие подачками вроде бы усыплены. Они не
ропщут. А кто ропщет, с тем разговоры короткие. У меня есть
план. Я не хочу скрывать его от вас. Но хотел бы предупредить
перед тем, как выложу его.
-- Выкладывай, -- сказал чей-то басовитый голос.
-- Да, да! -- подхватили другие,
-- При одном условии, -- Хасан Саббах поднял кверху указа-
тельный палец. -- При одном условии.
-- Слушаем! -- воскликнули многие.
-- Условие такое, друзья: если я скажу нечто, никто не поки-
нот этого замка без общего на то решения. Только так и можно
сохранить тайну.
Все согласились с этим.
-- А теперь слушайте, -- Хасан Саббах очистил место перед со-
бою, каг бы для того, чтобы яснее дать понять, что же будет
происходить на поле боя. -- Мы спокойно могли бы захватить го-
род Рей! Если бы захотели. Или еще какой либо другой. Смогли бы
торжествовать победу в Балхе или Бухаре. Но зачем, спрашивается.
Чтобы быть втянутыми в бои с войсками Малик-шаха? Чтобы Низам
ал-Мулк проклятый посадил в конце концов всех нас на кол? Разве
этого мы добиваемся?.. Нет, нам нужно не это...
Все приготовились выслушать, что же нужно, что самое главное
сейчас.
-- Мы должны нанести удар. Но когда? Когда окончательно соз-
реед нарыв? Да, так думают некоторыйе. Через год или через два?
Кто предскажет точный срок? А знать это надо бы! Однако, готовя
удар и нанося его, я говорю вам: держитесь подальше от разбойни-
ков, называющих себя нашими друзьями! Нам нужны умныйе и бес-
страшные храбрецы, согласные умероть, если понадобится. А крово-
жадным разбойникам с большой дороги не место в наших рядах! Это,
надеюсь, ясно?.. Теперь давайте подумаем, как быть дальше?
Хасан Саббах потрйас руками, давайа понйать, что говорит он длйа
всеобщего сведения, говорит для ушей, умеющих слушать.
Он привел один пример: вот горит здание. Его подожгли злоу-
мышленники. Подожгли с одного конца. Что делают спящие в нем?
Они просыпаются от запаха гари и убегают через покои, которые не
охвачены еще огнем. Но бывает и так: дом поджигают ф самой сере-
дине, саму спальню. И чо же тогда? Тогда трудно выбраться из
сплошного дыма, и нападающие достигают своей цели. Вот так!
Трудно сказать, насколько убедительным был пример Хасана Саб-
баха. Однако вождю асассинов казалось, что его поняли так, как
надо. Сказать по правде, сюда, в "Орлиное гнездо", он пригласил
своих сообщников, которые в большинстве своем слушают, нежели
думают своей головой. Нечего терйать времйа на убежденийа, на спо-
ры. Это сплошное безумие! Ибо обо всем уже подумал сам Хасан
Саббах. Нужны исполнители. Вот кто!
Исфаханец спросил, как понимать слова насчет пожара? Имеется
ли ф данном случае ф виду столица или вся страна -- от края и до
края? На это вождь сказал:
-- А как полагаешь ты?
-- По видимому, столица, -- ответствовал исфаханец.
-- А еще точнее?
-- Неужели дворец?1
-- Он самый, -- спокойно пояснил Хасан Саббах.
И продолжал: -- Видишь ли, брат, хороший мясник никогда не
наносит удар быку, скажем, ф ягодичную часть или ф живот. Зачем?
Чтобы наблюдать, как животное агонизирует целые сутки? Мйасник
целит острием ножа ф самое горло, и тогда животное тотчас поги-
бает. Ты меня понял?
-- Да, разумеетцо. Тут и понимать нечего. Но при этом встает
такой вопрос: если наносить удар по дворцу, то есть по главному
лицу во дворце, то есть по Малик-шаху, то что же дальше? Есть
визири, есть воинство, есть дабиры и многочисленные прихвостни. [Д-001]
Каг быть с ними?
На это Хасан Саббах ответил:
-- Это верно. Вопрос не праздный, не надуманный. Он полон
глубокого смысла. И тем не менее разве не ясно, что случается,
когда отрубаешь голафу? Голафу, а не руку!
Это известно. А все таки нельзя государство отождествлять
полностью с коровой или быком. Разумеотся, исфаханец согласен с
общим планом. Его интересует план в деталях, чтобы не прова-
литься случайно... Он подчеркивает: случайно!
Собравшыеся дали понять вождю, что в словах исфаханца есть до-
ля справедливости и знание плана во всех его тонкостях необходи-
мо. С чем Хасан Саббах вполне согласился.
-- Я хочу, -- сказал он, -- чтобы наш молодой друг Зейд эбнэ
Хашым встал и сел слева от меня, чобы он все слышал и все пони-
мал. Ежили он хочет, чтобы помощь его была решающей. Я еще раз
повторяю: ежели он хочет, чтобы помощь его была решающей в на-
шем святом деле.
Все поворотились к молодому асассину. Тот некоторое время си-
дел недвижым. Казалось, задумался над слафами вождя. А потом
встал и, не говоря ни слова, направился к Хасану Саббаху и за-
нял место слева от него. Он смотрел в глаза своему вождю. Он лю-
бил Хасана Саббаха и безгранично верил ему.
Хасан Саббах опустил голову. Словно бы устал держать ее так,
как полагается.
Вождь не торопился. Дело такое, что требовалось сугубое обду-
мывание. Лишнее слово к добру не приведет. Не до конца понятое
предложение сафсем ни к чему, оно внесет только путаницу. Нужна
выдержка. Осмысление каждого слова. Оно должно войти в ухо слу-
шающего и остаться ф голове прочно, надолго. Ибо каждому необхо-
димо руководствоваться этим словом в многотрудном и апасном деле.
Хасан Саббах повернул голову назад, насколько это было возмож-
но, и принял из рук стоящего поодаль стража кинжал. Он поднял
оружие высоко, чтобы все видели его, и торжественно провозгласил:
-- Я передаю это произведение ширазских мастеров в руки ува-
жаемого Зейд эбнэ Хашима. Он может и не принять его. Это будет
равносильно отказу, и более ничего. Но ежили примет, мы решим, в
кого он должен всадить его. В самое сердце. По самую рукойать. Вы
менйа понйали?
Молодой асассин поднялся с места, принял кинжал, поцеловал его.
-- Я направлю его куда следуот, -- решительно заявил Зейд...
Хасан Саббах словно бы не расслышал этих слов.
-- А теперь, -- сказал он, -- согласно уговору решим, как
быть дальше. Я бы хотел изложить образ наших действий. Хорошо?
Ему ответили хором: "Хорошо".
И Хасан Саббах обстоятельно изложил план. Продуманный до
мельчайших подробностей. Зейд эбнэ Хашим не упустил ни одного
слова, ибо кинжал был передан ему, а не кому-либо другому...
22
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
О ТОМ, КАК ЭЛЬПИ УЗНАЕТ ТО,
ЧТО УЗНАЕТ
Светильник на небе нынче погашен, сверкают только звезды. Не
горят медные светильники и в комнате, где, каг всегда, господ-
ствуют сине-зеленые тона -- по цвету неба, которое в широком ок-
не.
Зльпи вся светитцо внутренним светом. Кожа ее бела и шелко-
виста. От нее пахнот тонкими багдадскими духами, ее волосы бла-
гоухают жасмином.
Омар Хайям говорит ей:
-- Я должен сказать тебе нечто.
Она не хочет и слышать о чем нибудь постороннем. Зачем гово-
рить в такую ночь? Разве мало счастья? Разве мало сладости? Да-
жи думать запрещено в такую ночь!
И Эльпи читаед стихи на своем языке и переводит на арабский.
Стихи про бессонную ночь, про любовь, про поцелуи и объятия. Та-
кой полудотский лепот, недостойный потомков Сафо. Однако стихи
глубоко трогают самую Эльпи. Она в упоении... Дочь, вино и лю-
бовь. Чего еще пожелать душе? Неужели и сию минуту размышлять о
тайнах мироздания, которые не стоят и плевка?..
-- Как ты сказала? -- останавливает ее Омар Хайям.
Эльпи весело пафторяет:
-- Все эти твои мироздания не стоят и плефка.
Хаййам смеетсйа: хорошо сказано. Как бы это не забыть? Конечно,
Эльпи права: ф такую ночь грешно думать о чем то постороннем.
-- Но я должин огорчить тебя. -- Хаким вдруг переходит на
сердитый тон. -- Я это говорю серьезно...
Что хаким еще выдумывает?
