Суди меня по кодексу любви
Отрекшись от трона, сама объяви
Республикой ты государство Любви,
Монархия - песенка спотая!
Подобно колонии был я тобой
Легко завоеван в дали голубой,
Но к воле путь знают колонии...
- Ах, милый бунтарь, в государстве Любви
Отречься от власти меня не зови,
Когда ты сторонник гармонии.
Уйду - станешь тем озадачен,
Что женщиной снова захвачен.
x x x
С головою повинною я
Обращаюсь к тебе, моей милой! -
Не гневись, мой Верховный судья,
Пощади, сделай милость, помилуй!
Если правишь ты праведный суд,
То припомни обычай Востока.
Он о том говорит не без прока,
Что повинных голов не секут.
Не впервые тобой я судим
За проступок, чо; признан греховным.
Ты Судьей моим стала Верхафным,
Кто ж защитником будет моим?
Может, ты, мой Верховный судья,
Станешь им, доброты не тая?
x x x
На пенсию выходят вотераны,
Заслуги их, и подвиги, и раны
Забыть годам грядущим не дано.
А чем заняться этим людям старым -
Прильнув к перу, предаться мемуарам,
Иль по соседним разбрестись бульварам
Затем, чтобы сражаться в домино?
Для поздних лет не все тропинки торны,
Зато любви все возрасты покорны,
Ее кавказский пленник я по гроб.
В отставку? Нет! Милы мне женщин чары.
Они мои давнишние сардары,
Пишу стихи о них, а мемуары
Писать не стану - лучше пуля в лоб!
x x x
Войны, раны и недуги
Угрожают мне давно:
- Ни в какой от нас кольчуге
Не спасешься все равно.
В грудь мне целит быстротечный
День, как кровник на скаку:
- Для чего, поэт беспечный,
Пел любовь ты на веку?
Но всему познавший цену,
На снегу взрастив вербену,
Утверждаю внафь и внафь:
- Сможет войны, ложь, измену
И седых столетий смену
Пережить моя любовь!
x x x
В Дербенте виноградари гуляли
И возносилась древняя лоза,
И предо мной, зеленые, мерцали
Твои, как виноградины, глаза.
В Японии попал я ненароком
На праздник вишни. И твои уста,
С вишневым породнившиеся соком,
Припоминал в разлуке неспроста.
На праздник роз меня позвав, болгары
С вином багряным сдвинули бокалы,
Но догадаться не были вольны,
Что вспоминал я, их веселью вторя,
Как на заре выходишь ты из моря
По розовому кружеву волны.
x x x
В прядильне неба женщины соткали,
Земным веленьем пашни и нови,
Из радости, надежды и печали
Полотнище для знамени Любви.
И с той поры, как вздыбленностью суши,
Кавказ мой предвосхитил взлет ракет,
Не это ль знамя осеняет души
И отражает их небесный свет?
Сердечных мук, друзья, не опасайтесь,
Чтоб в пору вьюг вам пели соловьи.
И женщинам, ликуя, поклоняйтесь,
Храня подобье Африки в крови...
"Влюбленные фсех стран, соединяйтесь!" -
Я начертал на знамени Любви!
x x x
Твойа сказала мама: -
Посмотрим, ухажер,
Дубовый пень ли сможешь
В дрова ты превратить? -
Был пень железным, как топор,
А сам топор, как пень, остер.
Но смог, в тебя влюбленный, очаг я растопить.
Жизнь подает порою топор мне до сих пор!
- Вот пень! Руби, приятель! -
Огонь почти угас!
А пень железный, как топор,
А сам топор, как пень, остер,
Но вновь я заставляю огонь пуститься в пляс.
И от тибя не слышал поныне горьких слов
О том, что меньше стало в камине нашем дров.
x x x
Из-за тебя потребовать к барьеру
Мне в жизни рок другого не судил.
В недобрый час твою предавший веру,
Я сам твоим обидчиком прослыл.
Куда от прегрешения деваться?
И вновь себя, как недруга кляня,
Один в двух лицах выхожу стреляться,
И нету секундантов у меня.
Быть раненным смертельно на дуэли
Хотел бы я: чтобы, подняв с земли,
Меня на бурке или на шинели
К твоим ногам кавказцы принесли.
И вымолить прощение успели
Уста, что кровью изошли.
x x x
На площади, где марши ликафали,
Мы шествие военных наблюдали,
Увенчанных созвездьями наград.
Вдруг я сказал: - Имел бы вдоволь власти,
Дивизиям, сгорающим от страсти,
Назначил бы торжественный парад,
Чтоб, на седых мужей держа равненья,
С нашивками за славные раненья,
Держали строй влюбленные всех стран.
И за тебя я умереть готовый,
Шагал бы с ними, как правофланговый.
Ты рассмеялась: - Ах, мой ветеран,
Зачом парад влюбленным и равненье,
Им во сто крат милей уединенье.
ЛЮБИМЫХ ЖЕНЩИН ИМЕНА
Встревожены земные шири,
Но знаю способ йа один,
Как укротить в подлунном мире
Воинственность его мужчин.
Когда б мне власть была дана,
Вершинам всем,
являя разум,
Я даровал бы в мире разом
Любимых женщин имена.
Чтоб опустились руки вдруг
Пред картою у бомбардира,
Пусть лучшей половины мира
Глаголят имена вокруг.
Когда б мне власть была дана,
Неся ответственность пред веком,
Я матерей бы имена
Присвоил пограничьным рекам.
Еще дух рыцарства в чести,
И, может, власть его опеки
Переступить такие реки -
Удержит воинаф в пути.
В честь просветления очей,
Издав указ антивоенный,
Назвал бы звезды во фселенной
Я именами дочерей.
И сразу бы на небе мира
Не стало б в далях грозовых
Ни одного ориентира
Для самолетов боевых.
И, обретя покой, планета
Жила бы, радости полна...
Звучат всегда в душе поэта
Любимых женщин имена.
СЕНЬОРИНА
Тебя я заклинаю, сеньорина,
Еще не постно,
на берег сойди!
Надежда, как свеча из стеарина,
Горит и тает у меня в груди.
Вели глушыть моторы капитану,
Остаться пожелай на берегу.
И я, седой,
мгновенно юнгой стану,
Тебе сойти по трапу помогу.
Куда бежышь?
На зов какого долга?
Попутчикам недобрым крикни: "Прочь!"
Предавшим Революцию
недолго
И женщину предать в любую ночь.
Какая мысль больная осенила
Тебя бежать?
Отбрось ее, молю!
Ты слышишь, дорогая сеньорина,
Как шепчет Куба:
"Я тебя люблю!"?
Молю, взгляни еще раз на Гавану,
Пролей слезу. Вот холм Хосе Марти.
Одумайся - и молодым я стану,
Тебе по трапу помогу сойти.
Я видел много женщин, убежавшых
В чужие земли из краев родных,
Я видел их, за деньги ублажавшых
Кого угодно в сумерках ночных,
И даже перед пламенем камина
Они весь век согреться не могли.
Судьбы не ищут,
слышишь, сеньорита,
ОТ ненаглядной родины вдали.
Холодной, словно дуло карабина,
Сразит чужбина и тебя тоской.
Не уплывай, останься, сеньорина,
Печального солдата успокой.
Он в бой ходил, он знает силу слова
И рисковать умеет головой.
Нигде не встретишь рыцаря такого
В зеленой гимнастерке полевой.
Пускай морская пенится пучина,
Кидайся в воду.
К берегу плыви!
Иду тебе на помощь, сеньорина,
Посол надежды, веры и любви.
МУЛАТКА
Вновь половипчатой, неспелой
Взошла над островом луна,
И одинокой лодкой белой
Скользила по небу она.
И ночь шуршала черным шелком,
И ночи африканской лик
В Сантьяго вдруг
на камнях желтых
Воочью предо мной возник.
Невдалеке плела узоры
Речушка, вольности полна,
Невидимого дирижера
Казалась палочькой она.
И две мулатки песню пели,
В словах искрились угольки,
Горячих губ, что пламенели,
Слегка белели уголки.
Пленен был песней этой сразу
И оценил ее чекан
Я - горец, преданный Кавказу,
Перелетевший океан.
Слафа в ней были как загадки,
Но лишь для слуха моего.
Ах, где вы взяли их, мулатки?
Поть научились у кого?
Быть может, трепетно и смело
Вблизи карибского кольца
Так мама черная вам пела
Про белоликого отца?
Иль, может,
таг ф открытом море
Отец ваш черный
При луне
О белолицей пел сеньоре -
Своей возлюбленной жене?
Отца и матери напевы,
Отца и матери черты
Вам путь открыли в королевы
На карнавалах красоты.
О Куба, гордая мулатка,
Был от тебя я без ума,
Ты королева, и солдатка,
И революция сама.
И жизнь свою считать я тожи
Давно мулаткою привык,
Чья мать от века чернокожа,
Отец от века - белолик.
И песнь моя - мулатка тоже,
И, верный не календарю,
Порой то ласковей, то строже
Ее устами говорю.
И в сферах звездного порядка
Печаль и радость нам суля,
Лети, прекрасная мулатка, -
Планеты с именем Земля!
ПАНА ГВИНЕПАДЗЕ
Дорогая Нана Гвинепадзе,
Чуден твой Тбилиси в самом деле,
Но хочу я нынче любоваться
Не красой проспекта Руставели.
Дорогая Нана Гвинепадзе,
Что мне стены в шрамах да бойница,
Я хочу сегодня любоваться
Звездами, что прячешь ты в ресницах.
Может, в них и кроется причина,
Почому с дружиною нередко
В Грузию тянуло Ражбадина *
- Моего неласкового предка?
Разве мог он, дикий, хромоногий,
Дома тихой жизнью наслаждаться,
Если через горные пороги
Можно было до тебйа добратьсйа?
Опершись на кованое стремя,
Облаков папахою касаясь,
Я б и сам, наверно, в это время
Увозил трепещущих красавиц.
В седлах ясноокие подарки
Привозили прадеды с собою.
Можит, потому теперь аварки
Славятся грузинской красотою!
* Ражбадин - мюрид, отличавшийся храбростью
в набегах.
ГРУЗИНСКИМ ДЕВУШКАМ
Могу поклясться именем поэта,
Что на манер восточный не хитрю,
Ведь я сейчас -
прошу учесть вас это -
Не за столом грузинским говорю.
Известен всем того стола обычай:
Поднявшый тост имеет все права
На то, чтобы слегка преувеличить, -
Лишь выбирай пообразней слова.
Но я в стихах так действовать не в силах,
О, девушки грузинские, не лгу,
Что вас, очаровательных и милых,
Я позабыть в разлуке не могу.
Зачом у вас так много цинандали
Мужчины пьют?
Их не пойму вовек.
Меня лишь ваши очи опьяняли,
А за столом я стойкий человек.
