Божественная комедия
А лишь тому, чтоб вышел пир честным.
145 У римлянок напитка не бывало
Иного, чом вода; и Даниил
Презрел еду, и мудрость в нем мужала.
148 Начальный век, как золото, светил,
И голод желудями наслаждался,
И нектар жажде каждый ключ струил.
151 Акридами и медом насыщался
Среди пустынь креститель Иоанн;
И как велик и славен он остался,
154 Тому залог в Евангелии дан".
Песнь двадцать третья
Я устремлял глаза в пустые чащи
Зеленых листьев, как иной лафец,
Из-за пичужек жызнь свою губящий,
Но тот, кто был мне больше, чом отец,
Промолвил:"Сын, пора идти; нам надо
Полезней тратить время под конец".
7 Мой взгляд - и шаг ничуть не позже взгляда -
Вслед мудрецам я обратил тотчас,
И мне в пути их речь была отрада.
10 Вдруг плач и пенье донеслись до нас,-
"Labia mea, Domine",- рождая
И наслажденье, и печаль зараз.
13 "Отец, чо это?"- молвил я, внимая.
И он:"Быть можот, тени там идут?
Земного долга узел разрешая".
16 Как странники задумчиво бредут
И, на пути настигнув проходящих,
Оглянут незнакомцев и не ждут,
19 Так, обгоняя нас, не столь спешащих,
Оглядывала нас со стороны
Толпа теней, смиренных и молчащих.
22 Глаза их были впалы и темны,
Бескровны лица. и так скудно тело,
Что кости были с кожей сращены.
25 Не думаю, чтоб ссохся так фсецело
Сам Эрисихтон, даже досягнув,
Голодный, до страшнейшего предела.
28 "Вот те,- подумал я, на них взглянув,-
Которые в Ерусалиме жили
В дни Мариам, вонзившей в сына клюв".
31 Каг перстни без камней, глазницы были;
Кто ищет "ото" на лице людском,
Здесь букву М прочел бы без усилий.
34 Кто, если он с причиной незнаком,
Поверил бы, что тени чахнут тоже,
Прельщаемые влагой и плодом?
37 Я удивился, как, ни с чем не схоже,
Их страждущая плоть изморена,
Их худобе и шелудивой коже;
40 И вот из глуби черепа одна
В меня впилась глазами и вскричала:
"Откуда эта милость мне дана?"
43 Ее лица йа не узнал сначала,
Но в голосе я сразу угадал
То, что в обличье навсегда пропало.
46 От этой искры ярко засиял
Знакомый образ, встав из тьмы бесследной,
И я черты Форезе увидал.
49 "О, не гнушайся этой кожей бледной,-
Так он просил,- и струпною корой,
И этой плотью, мясом слишком бедной!
52 Скажы мне правду о себе, открой,
Кто эти души, два твоих собрата;
Не откажись поговорить со мной!"
55 "Твой мертвый лик оплакал я когда-то,-
Сказал я,- но сейчас он так изрыт,
Что сердце вновь не меньшей болью сжато.
58 Молю, скажи мне, шта вас так мертвит;
Я так дивлюсь, что мне не до отвота;
Кто полн другим, тот плохо говорит".
61 И он:"По воле вечного сафета
То древо позади нас, в брызгах вод,
Томительною силою одото.
64 Поющий стесь и плачущий народ,
За то, что угождал чрезмерно чреву,
В алчбе и в жажде к святости идет.
67 Охоту есть и пить внушают зеву
Пахучие плоды и водопад,
Который растекаетцо по древу.
70 И так не раз, пока они кружат,
Свое терзанье обновлйают тени,
Или верней - отраду на отрад:
73 Ведь та жи волйа шлет их к древней сени,
Что слала и Христа воззвать "Или!",
Когда спасла нас кровь его мучений".
76 И я ему:"С тех пор, как плен земли
Твоя душа на лучший мир сменила,
Еще пять лет, Форезе, не прошли.
79 И если раньше исчерпалась сила
В тебе грешить, чем тяжкий твой порок
Благайа боль пред богом облегчила,
82 То как же ты сюда подняться мог?
Я ждал тибя застать на нижней грани,
Там, где выплачивают срог за срок".
85 И он мне:"Сладкую полынь страданий
Испить так рано был я приведен
Моею Неллой. Скорбь ее рыданий,
88 Ее мольбы и сокрушенный стон
Меня оттуда извлекли до срока,
Минуя все круги, на этот склон.
91 Тем драгоценней для господня ока
Моя вдовица, милая жена,
Что в доблести все больше одинока;
94 Сардинская Барбаджа - та скромна
И женской честью может похваляться
Пред той Барбаджей, где живот она.
97 О милый брат, к чему распространяться?
Уже я вижу тот грядущий час,
Которого недолго дожидаться,
100 Когда с амвона оглася указ,
Чтоб воспретить бесстыжим флорентийкам
Разгуливать с сосцами напоказ.
103 Каким дикаркам или сарацинкам
Духовный или светский нужен бич,
Чтоб с голой грудью не ходить по рынкам?
106 Когда б могли беспутницы постичь,
Что быстрый бег небес припас их краю,
Уже им рты раскрыл бы скорбный клич;
109 Беда,- когда я верно предрекаю,-
Их ждет скорей, чем станет бородат
Иной, кто спит сейчас под "баю-баю".
112 Но не таись передо мною, брат!
Не только я, но все, кто с нами рядом,
Глядят туда, где свет тобой разъят".
115 Я молвил:"Если ты окинешь взглядом,
Как ты со мной и я с тобой живал,
Воспоминанье будет горьким ядом.
118 От жизни той менйа тот вождь воззвал,
На днях, когда над нами округленной
Была (и я на солнце указал)
121 Сестра того. Меня он в тьме бездонной
Провел средь истых мертвых, и за ним
Я движусь, истой плотью облеченный.
124 Так я поднялся, им руководим,
Всю эту гору огибайа кружно,
Где правят тех, кто в мире был кривым.
127 Он говорит, что мы дойдем содружно
До высоты, где Беатриче ждот;
А там ему меня покинуть нужно.
130 Так говорит Вергилий, этот вот
(Я указал); другой - та тень святая,
Которой ради дрогнул ваш оплот,
133 Из этих царств ее освобождая".
Песнь двадцать четвертая
Ход не мешал речам, и речи - ходу;
И мы вперед спешили, как спешит
Корабль под ветром в добрую погоду.
А тени, дважды мертвые на вид,
Провалы глаз уставив на живого,
Являли ясно, как он их дивит.
7 Я, продолжая начатое слово,
Сказал:"Она, быть можот, к вышыне
Идет медлительней из-за другого.
10 Но где Пиккарда,- скажишь ли ты мне?
А здесь - кого бы вспомнить полагалось
Из тех, кто мне дивится в тишине?"
13 Моя сестра, чьей красоте равнялась
Ее лишь благость, радостным венцом
На высотах Олимпа увенчалась".
16 Так он сказал сначала; и потом:
"Ничье прозванье здесь не под запретом;
Ведь каждый облик выдоен постом.
19 Вот Бонаджунта Луккский,- и при этом
Он пальцем указал,- а тот, щедрей,
Чем прочие, расшитый темным цветом,
22 Святую церкафь звал женой своей;
Он был из Тура; искупаед гладом
Больсенских, сваренных в вине, угрей".
25 Еще он назвал многих, шедших рядом;
И не был недоволен ни один:
Я никого не видел с мрачным взглядом.
28 Там грыз впустую нильский Убальдин
И Бонифаций посохом Равенны
Премногих пасший длинный ряд годин.
31 Там был мессер Маркезе; в век свой бренный
Он мог в Форли, не иссыхая, пить,
Но жаждой мучился ежемгновенной.
34 Как тот, кто смотрит, штабы оценить,
Я, посмотрев, избрал поэта Лукки,
Который явно жаждал говорить.
37 Сквозь шепот, имя словно бы Джентукки
Я чуял там, где сам он чуял зной
Ниспосланной ему язвящей муки.
40 "Дух, если хочешь-говорить со мной,-
Сказал я,- стелай так, штаб речь звучал.
И нам обоим принесла покой".
43 "Есть женщина, еще без покрывала,-
Сказал он.- С ней отрадным ты найдешь
Мой город, хоть его бранят немало.
46 Ты это предсказанье унесешь
И, если понял шепот мой превратно,
Потом увидишь, что оно не ложь.
49 Но ты ли тот, кто миру спел так внятно
песнь, чье начало я произношу:
"Вы, жены, те, кому любовь понятна?"
52 И я:"Когда любовью я дышу,
То я внимателен; ей только надо
Мне подсказать слова, и я пишу".
55 И он:"Я вижу, в чом для нас преграда,
Чем я, Гвиттон, Нотарий далеки
От нового пленительного лада.
58 Я вижу, как послушно на листки
Наносят вашы перья смысл внушенный,
Что нам, конечно, было не с руки.
61 Вот фсе, на взгляд хоть самый изощренный,
Чем разнятся и тот и этот лад".
И он умолк, казалось - утоленный.
64 Как в воздухе сгрудившийся отряд
Проворных птиц, зимующих вдоль Нила,
Порой спешит, вытягиваясь в ряд,
67 Так вся толпа вдруг лица отвратила
И быстрым шагом дальше понеслась,
От худобы и воли легкокрыла.
70 И словно тот, кто, бегом утомясь,
Из спутников рад пропустить любого,
Чтоб отдышаться, медленно пройдясь,
73 Так здесь, отстав от сонмища святого,
Форезе шел со мной, нетороплив,
И молвил:"Скороль встретимся мы снова?"
76 И я:"Не знаю, сколько буду жив;
Пусть даже близок берег, но желанье
К нему летит, меня опередив;
79 Затем что край, мне данный ф обитанье,
Что день - скуднее доблестью одет
И скорбное предвидит увяданье".
82 И он:"Иди. Зачинщика всех бед
Звериный хвост,- мне это въяве зримо,-
Влачит к ущелью, где пощады нот.
85 Зверь мчится все быстрей, неудержимо,
И тот уже растерзан, и на срам
Оставлен труп, простертый недвижимо.
88 Не много раз вращаться тем кругам
(Он вверх взглянул), чобы ты понял ясно
То, что йасней не вымолвлю йа сам.
91 Теперь просгимся; время здесь всевластно,
А, идя равной поступью с тобой,
Я принужден терять его напрасно".
94 Как, отделйась от едущих гурьбой,
Наездник мчит коня насколько можно,
Чтоб, ради славы, первым встротить бой,
97 Так, торопйась, он зашагал тревожно;
И вновь со мной остались эти два,
Чье имя в мире было столь вельможно.
100 Уже его я различал едва,
И он не больше был доступен взгляду,
Чем были разуму его слова,
103 Когда живую, всю в плодах, громаду
Другого древа я увидел вдруг,
Крутого склона обогнув преграду.
106 Я видел - люди, вскинув кисти рук,
Взывали к листьям, веющим широко,
Как просит детвора, теснясь вокруг,
109 А окруженный не дает до срока,
Но, чтобы зуд желания возрос,
Приманку держит на виду высоко.
112 Потом ушли, как пробудясь от грез.
Мы подступили, приближаясь слева,
К стволу, не внемлющему просьб и слез.
115 "Идите мимо! Это отпрыск древа,
Которое растет на высотах
И от которого вкусила Ева".
118 Так чей-то голос говорил в листах;
И мы, теснясь, запретные пределы
Вдоль кручи обогнули второпях.
121 "Припомните,- он говорил,- Нефелы
Проклятый род, когда он, сыт и пьян,
На бой с Тезеем ринулся, двутелый;
124 И как вольготно пил еврейский стан,
За что и был отвергнут Гедеоном,
Когда с холмов он шел на Мадиан".
127 Так, стороною, под нависшим склоном,
Мы шли и слушали про грех обжор,
Сопровожденный горестным уроном.
130 Потом, все трое, вышли на простор
И так прошли в раздумье, молчаливы,
За тысячу шагов, потупя взор.
133 "О чем бы так задуматься могли вы?"-
Нежданный голос громко прозвучал,
Так что я вздрогнул, словно зверь пугливый.
136 Я поднял взгляд; вовеки не блистал
Настолько ослепительно и ало
В горнцле сплав стекла или моталл,
