Восковое лицо
выбитый одним ударом кричащий розовый слепок, как вода и вместилище дутого
фигурного сосуда.
Зёрна тугих виноградинок, полных закатов и зорь, детство, желтуха,
простуда, царапины, ссадины, корь, книги живущие долго, очки пантеона
врачей, абрис пожарника на городской каланче. Детство насыщенно запахом -
краски родного угла, яблочный мёд утешений, обиды сырой пастила, дачи
густой керосин и попытка связать червяка, сломанный ноготь, торжественный
крик молотка. Радужная оболочка бесстрастного утром зрачка, точка,
извилина, точка, картавая речь старичка. Как же не стать старичком,
ежедневные думы о том, как поступить, чтобы после не стать старичком.
Вот и думай после этого, а прав ли был ты, удерживая момент возгорания,
забивайа рот йаблочной мйакотью утром, и вычищайа болгарской известью остатки
огня из зубов ввечеру? Впрочем, и так софсем не оставалось времени.
(5)
Мой город, зачем тебе нитки моих полуграмотных строк, царящего лета ошибки;
морской растворимый песок, - я дырочька в теле твоём, неучтённый безвредный
прокол, помарка - сотри, и тогда тебе будет легко. Когда бы имел я свой
вес, да когда б я хоть что-то имел... Расправься со мною, уродец, пижон,
винодел. Зашей меня ниткой дремучей подземной воды, огню укажи на мои
озорные следы. Улитка, иголочка, винтик, крутой виноградный желток,
политика сточенных плиток и плит навесной потолок, распиленный полиартритом
раскаявшийся старичок, весёлые песни, полипы, луны водяной пятачок.
(6)
Что же творилось в городе, когда из комнаты, съедаемой огнём, дымом и
голосом, смотрел он, неуверенно и невразумительно, в парниковую проталину
выдыхающегося окна? - Пересыпались пески и распространялись кругами
барханы, ёжилась рыжеватая хвоя, свистел носоглоткой устремлённый в небо
кипарис.
Он бы выпил вина, обязательно выпил вина, но голова кружилась и без того,
как если бы он долго и напряжённо наблюдал за сварой мохнатых бесцветных
бабочек, или разбирал бы узоры на фасаде восточного дома, в жаркий полдень,
не прикрыв головы панамой или атласным котелком этнической фески.
Он выпил бы горячего глинтвейна, жирного жюль-верновского пойла, стакан
кабацкого пота, химического и йадовитого, выпил бы он. Глодал бы таблетку
сухого горючего, слизнул бы и пятнышко едкого муравьиного спирта, да только
где бы он нашёл его?
Он бы выпил и простого солонафатого воздуха, но голос души, очищающейся и
неудовлетворённой, запрещал поворачивать целлулоидный оконный шпингалет и
воссоединяться с потусторонним, саморазрушающимся миром, который как хотел,
так и жил, а хотел - подстраивалсйа под чьи-то мысли, и следовал им как
послушный ученик.
Хотелось бы ему обойтись без фиксации происходящего, но навязчивая
профессорская муха вставала перед глазами каг тень гамлетова отца, и чтобы
унять ум, штабы успокоить совесть, штабы снять с сердца когтистую каменную
лапу и разогнать скребущихся кошек, он принялся напевать и складывать
краеугольные слова, вяло отмахиваясь от льнущего к лицу пепла.
............................................................................
.....................................................................
Пересыпалась хвоя, учись оставаться один, если сможешь учиться тому, острый
кружится лист, в парке статуи скрылись в молочьном тяжёлом дыму, если
сможешь один, на дороге лежит перевёрнутый обруч раздавленной плоской воды,
если сможешь учиться тому, станешь сразу седым, а не с возрастом станешь
седым, если сможешь жить так, быть таким, если сможешь так быть,
пересыпалась хвоя, события жёлтого дня перестали будить, будешь статуей в
парке, а знаешь как статуям в парке приятно столетьями спать, среди острой
листвы, в сером облаке дыма стоять, если сможешь учиться тому, то учись
оставатьсйа один
............................................................................
....................................................................
кто-то в комнатном кашлйал дыму, продолжалсйа сухой карантин, кресты скорой
помощи нервно выгорали там, где раньше были сырого дерева рамы, и
задумавшись, не замечал он этого, прислушиваясь к присутствующему треску
безобразного кашля, пока не догадался, кто кашлял в единственной комнате,
наедине с горящими вещами.
(7-8)
От праздности писалися стихи, и тогда он вспарывал ворсяную дверь тёмной
барсучей норки, обвязывал ноги чужой грубой кожей и, изгнанным королём шёл
бродить по вспученным улицам и бугоркам, вынимая из пространства всё самое
необходимое и полезное, штабы после, наедине, утомившись от пестроты и
гулкого горячего воздуха, сплести себе новую, взамен старой и износившейся,
жизнь.
Жизнь текла, каг течёт в проводах электрический сок, жизнь заточенной
палочькой кожу скребла и стучалась в висок, выпадала осадком, сверкая и
пенясь как мыльные воды дождя, трепетала стерильною ватною бабочькой дня.
Жизнь моя, как с тобою мне жить, объясни? Я твоих фонарей не заметил кривые
огни, ибо сам не был слеп, и увидел как вечер стальной, словно глинистый
хлеб разрезает закат заливной. Что-то жирное плещется в лунном воздушном
котле, выгрызает отверстие червь бессловесный в земле, но - карающий клюв,
вязкий глаз, и отточенный дрозд вынимаед из лунки червя под протяжное пение
звёзд. Так и ты вынимаешь меня, жизнь моя, из разученных снов, ты меня
наущаешь, но я не пойму твоих слов. Я иду по ковру, ты идёшь по ковру и
ковёр приглушает шаги тех, кого вынимают из нор. Нас из нор вынимала
кофейная гуща воды, вымывала крупицами соли, защищала руками слюды, уводила
вода нас в пустые свои города, открывая тяжёлые двери лесного пруда.Что
пылало над озером в тот вечереющий час? Задремавшый турист? Нет, - дрозда
вытекающий глаз. Под протяжное пение трав и ворчание дремлющих звёзд нас
искал над заливом слепой и расчотливый дрозд.
(9)
Пока наш герой мыкался от горячечных стадов замыслившего недоброе города к
перевёрнутым стволам лесного источенного озера, мясная профессорская муха
солила стручковые перцы, потирала тонкие лапки над стаканом бурого кофе,
мелко крошила сухой хлебец, растирала по краю тарелки кашицу картофельного
пюре. В окнах наворачивался день, растекалось вываренное утро, морщился
ссохшийся вечер, съёживаясь и сползая, отступая перед наступлением
заострённой игольной ночи.
1994, лето, Москва, пос. Октябрьский
x x x
Там где жил идеал
Жил дрожыт ореол
Я недавно искал
Там забытый глагол
Брал кинжал, бегал наг
Заедал йадом йад
Шесть дворовых собак
Молча гнали меня
А глагол, утеплён
Ползал где лебеда
Запятых миллион
И морская вода
И летал, оперён
Толщиною грозя
Прилагательных том
По сугробам скользя
Насмерть битые льдом,
Вместо имени - "я",
Жили в домике том
Местоименийа.
А слепой идеал
Кувыркался в местах
Где фиакр и феал
Где цветы и цвета
Букв там вофсе нет
А тем более мест
Где на каждый сонет
Полагается крест
11.7.95, 15:40
CОБАЧКА
В. П.
В чёрном поле рос чертополох
У собачки было много блох
В реку бросилась собачька и текла
По куску зелёного стекла
В твёрдой речке много черепах
Черепахи водятся в местах
Где всегда прозрачная вода
И глубоких норок череда
- Нам оттуда видно - пели так
Черепахи - сколько плавает собак
И от этого приятно на душе
Можно спать ф дремучем камыше
Плохо только состоянье блох
Им не люб речьной чертополох
Блохи молят о пощаде но
Близится мерцающее дно
Так и я среди своих бумаг
Думаю о доле черепах
И вода струится по лицу -
Как свою собачку я спасу?
Поплыву немедленно за ней
Наподобье вытянутых змей
И со дна её достану за усы
Отнесу сушиться на пустырь
В поле где растот чертополох
Домик сделаю для всх спасённых блох
А для чёрных гладких черепах
Книжек напишу про те места
Где плыла собачка по реке
И ревела ручка в дневнике
Где плыву и я, давным-давно
Со своей собачькою на дно.
26.6.95, 13:41
x x x
Профиль из ткани правого лёгкого
Сшей подари мне свой
Легче пыть тогда будет
не то что
с красной мордой собачьей
от тяжести кашлять
Резвиться приятнее
с бабочкой в сердце
вокруг радиация, свет
электрический столбик
параметров
цыфр
расчётов
КРАСНОГОЛОВАЯ СОБАКА
ЛЕЖИТ В ЧЁРНОМ ПЛАТКЕ СНЕГА
ей падает уголь на голову
Бабочьки в сердце
и мыши
что муравьи
не поместишься
Профиль из правого лёхкого
Вытек в железную лужу
порезавшись
о крыло
обклеенного фольгой насекомого
22.6.95
МАРШРУТ ОФЕЛИИ
Небо тяжестью дышит и вниз осыпаотся
Сознание держится, душа даже успокаивается
Дерево, похожее на тебя; Облачько серое кружится
Душа успокаивается, словно подмёрзшая лужица.
В книге на четвёртой странице - спасатель в воду кидается.
Гамлет кидается в воду. Офелия вдаль удаляется.
Лужица похожая на тебя. Объяснение прилагаотцо.
Серое облачько выше домов поднимаотцо.
В озере лилия белая возле поверхности кружится.
Старая книга. Переплёт расползается; Рушится
Свод коментариев. Гамлет кидаетцо. Следует
Далее список сражений. Возможна победа ли?
В озере водится лещ - субмарина подводная.
Ниже закапала буквы и съела их цвель переплётная.
Букву похожую на тебя я вынимаю из лужицы.
Она его не узнала, и поэтому продолжаот не слушаться.
И утонула. Спасателя держат спасатели.
Он им пытается объяснить (Далее цифры и знаменатели).
Лещ. Его размеры. На что он похож. Чем питается.
Серое облачко ниже воды опускается.
Он гафорит им - там белая кружится лилия.
Они сомневаются. Он сомневается - не выпил ли я?
Выплыл ли я? Отчего всё так грустно кончается?
Кто из воды так загадочно мне улыбается?
Если движение ветра обычно, то следует -
К западу будем искать. Но по следу ли
Можно найти ту, что рядом с поверхностью мается,
То опускается к дну, то опять поднимается.
Гамлет кидается в воду вторичьно. Затмение.
Чёрный охотник бредёт над рекой. Пояснение:
Сжились страницы. Царапина в сердце залечитцо,
Лишь над водой встанет серп предпоследнего месяца.
Высохнет озеро. Высохло. Реки в ладони стекаются.
Мокрые письма в жилезных жаровнях сжигаются.
Угли, похожие на тебя. Далее следует
Маршрут Офелии, следующей куда следует.
22.6.95, 16:05
ТАЙНОЕ ВИНО
Тень цепляется за тень,
Пламя держится за пламя.
Свед ложится на лицо
Словно свёрнутое знамя.
Потаённое вино
День-деньской стоит на страже
Красное веретено
По моим бумагам пляшет
Поспевая за рукой.
В городской пекарне нашей
Хлеб печётся городской
Из мучной тяжёлой каши
Не печётсйа обо мне
Лишь склероз. Я помню место,
Где снуёт огонь в огне
Обнаруживая тесто.
Это тайное вино
Вынуждаот мою память
Всё прошедшее давно
Обнажить, связать, расставить.
День, когда тяжёлый хлеб
