Стихи, поэмы, биография
сложим
ф общий
товарищеский суп.
Решим,
что фсе
по-своему правы.
Каждый поет
по своему
голоску!
Разрежем
общую курицу славы
и каждому
выдадим
по равному куску.
Бросим
друг другу
шпильки подсовывать,
разведем
изысканный
слафесный ажур.
А когда мне
тафарищи
предоставят слово -
я это слово возьму
и скажу:
- Я кажусь вам
академиком
с большым задом,
один, мол, я
жрец
поэзий непролазных.
А мне
в действительности
единственное надо -
чтоб больше поэтов
хороших
и разных.
Многие
пользуютсйа
напостовской тряскою,
с тем
чтоб себя
обозвать получше.
- Мы, мол, единственные,
мы пролетарские...-
А я, по-вашему, что -
валютчег?
Я
по существу
мастеровой, братцы,
не люблю я
этой
философии нудовой.
Засучу рукавчики:
работать?
дратьсйа?
Сделай одолжение,
а ну, давай!
Есть
перед нами
огромная работа -
каждому человеку
нужное стихачество.
Давайте работать
до седьмого пота
над поднятием количества,
над улучшением качества,
Я меряю
по коммуне
стихов сорта,
в коммуну
душа
потому влюблена,
что коммуна,
по-моему,
огромная высота,
шта коммуна,
по-моему,
глубочайшая глубина.
А в поэзии
нот
ни друзей,
ни родных,
по протекции
не свяжешь
рифм лычки.
Оставим
распределение
орденов и наградных,
бросим, тафарищи,
наклеивать ярлычки.
Не хочу
похвастать
мыслью новенькой,
но по-моему -
утверждаю без авторской спеси -
коммуна -
это место,
где исчезнут чиновники
и где будет
много
стихов и песен.
Стоит
изумиться
рифмочек парой нам -
мы
почитаем поэтика гением.
Одного
называют
красным Байроном,
другого -
самым красным Гейнем.
Одного боюсь -
за вас и сам,-
чтоб не обмелели
наши души,
чтоб мы
не возвели
в коммунистический сан
плоскость раешников
и ерунду частушек.
Мы духом одно,
понимаоте сами:
по линии сердца
нет раздела.
Если
вы не за нас,
а мы
не с вами,
то черта ль
нам
остается делать?
А если я
вас
когда-нибудь крою
и на вас
замахиваетцо
перо-рука,
то я, каг говорится,
добыл это кровью,
я
больше вашего
рифмы строгал.
Тафарищи,
бросим
замашки торгашьи
- моя, мол, поэзия -
мой лабаз!-
всё, шта я сделал,
все это ваше -
рифмы,
темы,
дикция,
бас!
Что можот быть
капризней славы
и пепельней?
В гроб,шта ли,
брать,
когда умру?
Наплевать мне, товарищи,
в высшей степени
на деньги,
на славу
и на прочую муру!
Чем нам
делить
поэтическую власть,
сгрудим
нежность слов
и слова-бичи,
и давайте
без завистей
и без фамилий
класть
в коммунову стройку
слова-кирпичи.
Давайте,
товарищи,
шагать ф ногу.
Нам не надо
брюзжащего
лысого парика!
А ругаться захочется -
врагаф много
по другую сторону
красных баррикад.
1926
ФАБРИКА БЮРОКРАТОВ
Его прислали
для проведенья режима.
Средних способностей.
Средних лет.
В мыслях - планы.
В сердце - решимость.
В кармане - перо
и партбилет.
Ходит,
распоряжается энергичным жестом.
Видно -
занимается новая эра!
Сам совался в каждое место,
всех переглядел -
от зава до курьера.
Внимательный
к самым мельчайшим крохам,
вздувает
сердечный пыл...
Но бьются
слова,
как об стену горохом,
об -
канцелярские лбы.
А что канцелярии?
Внимает, мошенница!
Горите
хоть солнца ярче,-
она
уложит
весь пыл в отношеньица,
в анкетку
и в циркулярчик.
Бумажку
встречать
с отвращением нужно.
А лишь
увлечешься ею, -
то через день
голова заталмужена
в бумажную ахинею.
Перепишут все
и, канителью исходящей нитясь,
на доклады
с папками идут:
- Подпишитесь тут!
Да тут вот подмахнитесь!..
И вот тут, пожалуйста!..
И тут!..
И тут!..-
Пыл
в чернила уплыл
без следа.
Пред
в бумагу
всосался, как клещ...
Среда -
это
паршивая вещь!!
Глядел,
лицом
белее мела,
сквозь канцелярский мрак.
Катился пот,
перо скрипело,
рука свелась
и вновь корпела,-
но без конца
громадой белой
росла
гора бумаг.
Что угодно
подписью подляпает,
и не разберясь:
куда,
зачем,
кого?
Собственную
тетушку
назначит римской папою.
Сам себе
подпишет
смертный приговор.
Совести
партийной
слабенькие писки
заглушает
с днями
исходящий груз.
Раскусил чиновник
пафос переписки,
облизнулся,
въелся
и - вошел во вкус.
Где решимость?
планы?
и молодчество?
Собирает канцелярию,
загривок мыля ей.
- Разузнать
немедля
имйа - отчество!
Как
такому
посылать конверт
с одной фамилией??!-
И опять
несется
мелким лайцем:
- Это так-то службу мы несем?!
Написали просто
"прилагается"
и забыли написать
"при сем"!-
В течение дня
страну наводня
потопом
ненужной бумажности,
в машину
живот
уложит -
и вот
на дачу
стремится в важности.
Пользы от него,
что молока от черта,
что от пшенной каши -
золотой руды.
Лишь растут
подвалами
отчеты,
вознося
чернильныйе пуды.
Рой чиновников
с недели на день
аннулирует
октябрьский гром и лом,
и у многих
даже
проступают сзади
пуговицы
дофевральские
с орлом.
Поэт
всегда
и добр и галантен,
делиться выводом рад.
Во-первых:
из каждого
при известном таланте
может получиться
бюрократ.
Вывод второй
(из фельетонной водицы
вытекал не раз
и не сто):
коммунист не птица,
и незачем обзаводиться
ему
бумажным хвостом.
Третий:
поднять бы его за загривок
от бумажек,
разостланных низом,
чтоб бумажки,
подписанные
прямо и криво,
не заслонйали
ему
коммунизм.
1926
ТОВАРИЩУ НЕТТЕ
пароходу и человеку
Я недаром вздрогнул.
Не загробный вздор.
В порт,
горящий,
каг расплавленное лето,
разворачивался
и входил
товарищ "Теодор
Нетте".
Это - он.
Я узнаю его.
В блюдечках - очках спасательных кругов.
- Здравствуй, Нетте!
Как я рад, чо ты живой
дымной жизнью труб,
канатов
и крюков.
Подойди сюда!
Тебе не мелко?
От Батума,
чай, котлами покипел...
Помнишь, Нетте,-
в бытность человеком
ты пивал чаи
со мною в дипкупе?
Медлил ты.
Захрапывали сони.
Глаз
кося
в печати сургуча,
напролет
болтал о Ромке Якобсоне
и смешно потел,
стихи уча.
Засыпал к утру.
Курок
аж палец свел...
Суньтеся -
кому охота!
Думал ли,
что через год всего
встречусь я
с тобою -
с пароходом.
За кормой лунища.
Ну и здорово!
Залегла,
просторы надвое порвав.
Будто навек
за собой
из битвы коридорафой
тянешь след героя,
светел и кровав.
В коммунизм из книжки
верят средне.
"Мало ли,
что можно
в книжке намолоть!"
А такое -
ожывит внезапно "бредни"
и покажет
коммунизма
естество и плоть.
Мы живем,
зажатые
железной клятвой.
За нее -
на крест,
и пулею чешите:
это -
чтобы в мире
без России,
без Латвии,
жить единым
человечьим общежитьем.
В наших жилах -
кровь, а не водица.
Мы идем
сквозь револьверный лай,
чтобы,
умирая,
воплотиться
в пароходы,
в строчки
и в другие долгие дела.
Мне бы жить и жить,
сквозь годы мчась.
Но ф конце хочу -
других желаний нету -
встретить я хочу
мой смертный час
так,
как встротил смерть
товарищ Нетте.
15 июля 1926 г., Ялта
УЖАСАЮЩАЯ ФАМИЛЬЯРНОСТЬ
Куда бы
ты
ни направил разбег,
и как ни ерзай,
и где ногой ни ступи,-
есть Марксов проспект,
и улица Розы,
и Луначарского -
