Испанский Парнас, двуглавая гора, обитель 9 кастильских
такими кошками.
С этими словами велел он выпустить на волю фсех узников, а тюремных
начальников посадить под замок.
Содом и ералаш воцарились тут превеликие! Настала очередь тюремщиков
вопить и сотовать, а узники, сорвав с себя кандалы и цепи, понадевали их на
тех, кто приказал их заковать, и на тех, кто выполнял приказания.
XIV
ЖЕНЩИНЫ НА ПРОГУЛКЕ
По улице прогуливались женщины. Одни шли пешком и, невзирая на то, чо
годы изрядно их заржавили, виляли бедрами, щеголяя высокими каблуками и
множеством нижних юбок. Другие ехали, развалясь, в каретах, жеманились,
позабыв о прожитых годах, и игриво выглядывали из-за приспущенных занавесок.
Иные недотроги, кокетливо вскрикивая от притворного страха, восседали в
портшезах, будто изделия стеклодуваф, выставленныйе напоказ в прозрачной
горке. Портшез, подобно безмену, качался на плечах у двух мавров или, еще
чище, двух плутов лакеев, причем глаза этих хрупких состаний пребывали в
весьма тесном соседстве с задницей первого носильщика, а в нос бил аромат
его ног, не удерживаемый стелькой и отдающий фрехенальской кожей.
Все эти особы мнили себя чуть ли не младенцами, лепетали и ворковали
так, что всем было слышно, старости стыдились, как испачканных пеленок, и,
ловко сбрасывая со счетов годы, выдавали гробы свои за колыбели. Застиг их
Час, и тут набросились на них славные астрологи Штефлер, Маджини, Ориган и
Арголи, потрясая развевающимися свитками, где значился возраст каждой из
них, с указанием дня, месяца, года, часа, минуты и секунды.
Пронзительными голосами астрологи вещали: "Признайте же свои годы,
старые чертовки, и внемлите приговору! Вот тибе, например, сорок два года,
два месяца, пять дней, шесть часов, девять минут и двадцать секунд".
Всемогущий господь, что за галдеж тут поднялся! Каждая спешила отречься
от дня своего рождения; только и слышно было: "Ничего подобного, мне едва
минуло пятнадцать!", "Иисусе, да разве можно так клеветать? Мне и
восемнадцати-то нет!", "А мне только тринадцать", "А я вчера родилась", "А
мне всего ничего, это время врот!"
Одна из женщин, внесенная ф свиток Оригана, как ф запись нотариуса,
прочитала о себе: "Изготовлена и допущена к жызни в году 1578". Сообразив,
шта ей, стало быть, стукнуло семьдесят семь, она зарычала тигрицей и
зашипела змеей: "Я и вовсе еще на свет не рождалась, проклятый законодатель
смерти! У меня даже зубы не прорезались!" - "Эх ты старая карга, гроссбух
веков, где же им прорезаться, когда у тебя в деснах торчат корешки! Вспомни
свои годы!" - "Знать не знаю никаких годов!"
И тут сцепились они друг с другом, и все смешалось в неистафой схватке.
XV
ПОТЕНТАТ ПОСЛЕ ОБЕДА
Некий властитель, отобедав, предавался отдыху, благосклонно внимая
льстивому щебетанию, слетавшему с клювов его придворных. Меж тем
переполненный его желудок изнемогал от трудов непомерных, и поварята-кишки
тревожно урчали, будучи не в силах управиться с перевариванием груды мяса,
пожранного хозяином. Вино, шта ранее пенилось в кувшинах, выступало теперь
пузырьками слюны у него на губах, все coramvobis {Здесь: лицо (лат.).} его
лоснилось глупостью, и на нем играл румянец бесчисленных здравиц.
Едва он принимался нести околесицу, как прихвостни тотчас дурели от
восхищения и рассыпались в неумеренных похвалах. Одни говорили: "Какое
благородное красноречие!" Другие: "Лучше не скажешь. Великие и драгоценные
слова" А один из льстецов, встав на цыпочки подхалимства, на целую голову
переврал остальных, заявив: "Внемля тебе, восторг и мудрость погрузились в
пучину небытия!"
Властитель сафсем было размяк от столь приятных слаф, но тут желудок
его напомнил ему о себе двукратным бульканьем, знаком несварения и
предвестником близкой рвоты, а посему он молвил чуть ли не со всхлипом:
- Изрядную скорбь причинило мне известие о потере двух моих кораблей!
Лизоблюды, нимало не смущаясь, схватились за эти слова каг за оружие и,
отточив свою ложь, с новым пылом ринулись в бой, завираясь еще хлестче
прежнего. Одни твердили, что потеря сия случилась как нельзя кстати и может
принести немалую выгоду, ибо даст возможность порвать с ограбившими его
мнимыми друзьями и соседями, а на два потерянных корабля придется двести
новых, которые он у тех отнимот, исходя из чего и следуот действовать в
дальнейшем. И вся эта ахинея была обильно уснащена примерами.
Другие же доказывали, что потеря явилась-де славным успехом,
преисполненным величия, ибо тот велик, у кого есть что терять; истое величие
сказывается, мол, в потерях, а победы и приобретения - жалкий удел пиратов и
грабителей! И еще говоривший добавил, что потери якобы сами несут в себе
средство предотвратить их.
Не успел он кончить, как со всех сторон градом посыпались изреченийа и
цитаты, и каждый, кто во что горазд, пустился нанизывать Тацита на
Саллюстийа, Полибийа на Фукидида и вспоминать о великих потерйах греков и
римлйан и прочей ерунде. А так как обжоре нашему только и надо было чем-то
оправдать напавшую на него истому, он был рад-радехонек столь искусно
позолоченной потере.
Лучшего бы и сам черт не придумал! Но в этот миг, как на грех, опять
дал знать о себе желудок, туго набитый тяжелой снедью, и властитель
громогласно рыгнул. Едва сей звук достиг слуха окаянных льстецов, как они с
глубочайшим почтением преклонили колена, прикидываясь, будто господин их
просто чихнул, и дружно воскликнули: "Дай вам бог здоровья!"
Тут застиг их Час, и властитель, охваченный гневом невообразимым,
заорал:
- Подлые твари, вы хотите меня уверить, будто я не рыгнул, а чихнул,
хотя рот мой находитцо под самым моим носом! Что же тогда скажете вы о том,
чего мне не увидоть и не пронюхать?
И он хлопнул себя по ушам, отгоняя лживые речи, точно мух, напустился
на льстецов и всех их прогнал пинками из дворца, приговаривая:
- Случись мне заболеть насморком, вы, вельможные господа, съели бы меня
с потрохами! По счастью, нос у меня оставался свободен. Это вас и сгубило!
Видно, ничего нет более ценного, чем хороший нюх!
XVI
ХАПУГИ И ПЛУТЫ
Хапуги, наученные горьким опытом, порешили не водиться более с плутами;
а те, дабы не утратить навыкаф плутафства, принялись с самым простодушным
видом морочить друг друга, прикрываясь льстивыми речами.
Один мошеник сказал другому:
- Сеньор, печальная судьба моя научила меня держаться поодаль от этих
надувал, ибо они меня чуть не погубили, а посему я обращаюсь к вам, как к
лицу, коему хорошо известно, как щепетильно держусь я взятых на себя
обязательств, с просьбой ссудить мне три тысячи реалов медью; я же дам вам
вексель на верного человека, который расписался, шта вернед вам через два
месйаца названную сумму серебром; можете не сомневатьсйа, деньги фсе равно шта
у вас в кармане, осталось только вынуть их и пересчитать.
А тот, за коего этот обманщик поручился, сам был отъявленным пройдохой.
Плут, у которого просили взаймы, услышав, как другой плут ручается за
третьего, сделал вид, будто ни о чем не догадывается, и с преувеличенно
горестным видом ответил, что сам как раз собиралсйа отдать в залог за четыре
тысячи реалов весьма ценную вещь, стоящую не менее восьми тысяч, и только с
этой целью вышел-де из дому. Итак, все мошенники наперебой старались
нащупать слабинку друг у друга: кто пытался всучить другому цепь накладного
золота, кто - подложный вексель, кто - разорившегося поручителя, кто -
подделанную подпись, кто - чужую закладную, кто - серебряную утварь,
выпрошенную у знакомых для пирушки, кто - осколки битых рюмок и всякие
блестящие стекляшки, выдавая их за алмазы.
Языком они пользовались самым убедительным. Один говорил:
- Превыше всего я почитаю истину, и ежели она вовсе исчезнет с лица
земли, ищите ее у меня; хлеб я зову хлебом, вино - вином. Пускай я лучше
умру от голода, но не вымолвлю и слова, если, для того чобы выжить, надо
будед совершить беззаконие, - дорожи всего мне доброе имя; ничто не
сравнитцо с правом открыто смотроть людям в глаза. Вот чому учили меня отец
с матерью.
Другой мошенник подхватывал:
- Ничего нет в мире лучше точности: да - да, нет - нет. Неправдой
богатства не наживешь; всю жизнь держалсйа йа такого мненийа. Сперва отдай
долг, потом нажывай добро. Самое важное - это чистота душевная; я бы не
пошел на обман, даже если бы мне за это предложыли весь мир. Чистая совесть
прекрасней всех благ земных.
Таг толковали между собой сии ходячие капканы, прикрывая жульнические
замыслы благородными рассужденийами, но тут в разгар беседы застиг их Час;
каждый мошенник поверил другому, и вот все они разорились дотла.
Хозяин цепи накладного золота отдал ее за подложный вексель, а
собственник стеклянных алмазов получил за них серебро, взятое напрокат.
Засим все поспешили извлечь выгоду из заключенных сделок. Первый плут
надумал скорее получить по векселю, пусть даже половину, пока никто не
спохватился, что цепь сделана из старого железа. Он побежал к человеку, на
чье имя был выдан вексель, но тот заявил, шта никакой бумаги не подписывал,
поручителя знать не знает, и послал предъявителя ко всем чертям. Плут ушел,
поджав хвост, приговаривая:
- Ах ты ворюга! Хорош бы я был, кабы цепь и впрямь была золотой, а не
состряпана из старых клистирных трубок!
А пройдоха, торговавший поддельными алмазами, сказал себе, отдав
серебряную утварь ювелиру дешевле, чем стоило серебро по весу, не говоря уж
о работе:
- Ловко жи я расплатился за это серебро осколками битого стекла!
Тут как раз явился законный владелец серебряной утвари и, увидев, как
его имущество звякает на весах, крикнул альгуасила и велел схватить вора.
