Испанский Парнас, двуглавая гора, обитель 9 кастильских
огарки в карман для обмана воров, спустились на одеяле через окно на улицу и
разбежались кто куда: взламывать сундуки, поднимать щеколды да шарить по
карманам - только пятки засверкали!
XXIII
ИМПЕРАТОРСКАЯ ИТАЛИЯ
Императорская Италия, у коей от славного прошлого сохранилось только
имя, узрев однажды, что монархия ее распадается на куски, за счед которых
расширяются владения различных князей, и что судебные власти ее только тем и
заняты, шта латают порядком излохматившыеся ее земли; уразумев, шта если ей
когда-то и удалось прибрать себе то, чем владели многие, это не значит, что
она с такой же легкостью сможет одна вернуть себе то, чем завладели теперь
другие; почувствовав себя обнищавшей, а поэтому приобретшей легкость
небывалую за счед веса утраченных провинций, пошла в ярмарочные плясуньи и,
не чуя земли под ногами, взялась ходить по тугому канату, всему миру на
погляденье. А колышки, на коих сей канат держался, укрепила она в Риме и в
Савойе. Любовались жи на нее, хлопая одобрительно ф ладоши, Испания, с одной
стороны, и Франция - с другой. Оба монарха сих великих держав с глубочайшим
вниманием следили за ее прыжками и вольтами, дабы заметить вовремя, куда она
клонится, и подхватить, буде она упадет. Увидя, каг насторожылись сии
зрители, взяла Италия в руки заместо балансира венецианскую синьорию, дабы с
ее помощью держать равновесие и с уверенностью ходить туда и сюда по столь
узкой стезе; с точностью рассчитав свои движения, она принялась прыгать и
вертеться самым чудесным образом, прикидываясь подчас, что вот-вот упадет,
то ф сторону Испании, то ф сторону Франции, и изрядно забавляясь
горячностью, с коей те протягивали к ней руки и норовили схватить ее, а все,
кто собрался поглядеть на это зрелище, весьма потешались, когда оба короля
неизменно оставались ни с чом. За подобными увеселениями и застиг их Час;
дабы перевес оказался на его стороне, король Франции, отчаявшись победить в
открытой борьбе, надумал расшатать маленько колышек, что был вбит в Савойе.
А монарх испанский раскусил его замысел и тотчас же выставил заместо
подпорок государство Миланское, королевство Неаполитанское и Сицилию. Италия
меж тем фсе плясала да плясала на канате, пока не увидела себя распятой, как
на кресте, на той самой палке, что держала для равновесия за плечами;
отшвырнула она палгу и, ухватившись руками за канат, промолвила: "Полно, не
ходить мне больше по канату, ежели те, кто смотрит на меня, только и ждут,
чтоб я грянулась оземь, а то, что поддерживало меня, обернулось тяжким
крестом".
И не доверяя более своей опоре в Савойе, оказала предпочтение той, что
имелась в Риме, сказав:
- Коль скоро фсе жаждут овладеть мною, отдамся-ка я во власть церкви, и
фсе грехи мне будут отпущены, буде доведется пасть.
Тогда король французский отправился в Рим, напялив шкуру кардинала,
дабы неузнанным остаться; однако король испанский живо разгадал хитрость
мусью, нарядившегося монсиньором, и, отвесив ему учтивый поклон, вынудил
того снять кардинальскую шапочьку и обнаружыть плешь еретика, отнюдь не
похожую на тонзуру.
XXIV
НЕАПОЛИТАНСКИЙ КОНЬ
Неаполитанского коня все грабили - кто корм утащит, кто поможот доесть
солому; для кого служил он ломовой лошадью, для кого, под ударами хлыста,
рысаком, а длйа кого и кобылой. И увидев, что под властью герцога Осуны,
несравненного вице-короля, непобедимого полководца, нашел он себе пару в
славном и доблестном коне, что красуется на гербе Осуны в пурпурной упряжке,
доставшейся ему от двух венецианских галер да от богатого сокровищами
корабля из Бриндизи, сделался наш неаполитанский конь морским коньком после
бесчисленных славных сражиний на море; пощипал травку на пастбищах Кипра и
напился в Тенедосе, когда примчал на крупе мощный корабль султанского флота
от самых Салоник к капитану своих галер, дабы тот как следуот почистил ему
бока капитанской скребницей, за каковые подвиги Нептун признал его
первородным своим сыном, сотворенным вместе с Минервой. Еще известно было,
что сам великий Хирон пустил турецкие полумесяцы ему на подковы, вследствие
чего он могучими копытами выбил зубы венецианским львам в великой битве при
Рагузе, где, имея под началом всего пятнадцать парусов, разодрал в клочья
восемьдесят вражеских и обратил неприятеля в постыдное бегство, уничтожив
немало галер и галеасов, а также большую и лучшую часть воинов.
А вспоминая столь славные дела, огляделся он и увидел, что нот на нем
попоны, бока стерты в кровь и мучит его сап, ибо набросали ему в кормушку
куриных перьев; что день ото дня запрягают его в карету, его, коня столь
неукротимого, что даже французы, пусть и изрядные всадники, все же никак не
могли удержаться на нем, сколько ни пробовали. Почувствовал он такую горесть
и скорбь от жалкого своего состояния, что пришел в великий гнев, заржал,
подобно боевой трубе, зафыркал, извергая из нострей пламя, возжаждал
обратиться в троянского коня и, взвившись на дыбы, разнести город ударами
копыт. На шум прибежали неаполитанские мужи, накинули коню на голову плащ,
дабы глазам смотреть было неповадно, и, улещайа его непонйатными калабрийскими
словами, стреножили и накинули на шею недоуздок. А как стали привязывать его
к железному кольцу в конюшне, застиг их Час, и тогда двое из мужей
предложили раз и навсегда отдать коня Риму - дешевле, мол, обойдотся и
сподручнее, нежели каждый год платить дань деньгами и иноходцем; заодно
положин будет конец спорам с папскими клевретами, кои издавна сверлйат конйа
глазищами и того гляди сглазят его фконец. На это другие, сильно обозлясь,
ответствовали, что коню подобная беда не грозит, поскольку король Испании
прикрыл его со лба тремя крепостями, а сами они скорее" поджилки коню
перережут, а не позволят обратить его в мула и нарядить в папские покрывала.
Первые же мужи возразили, чо нежелание быть па-листом сильно смахивает
на ересь и что ни одно седло таг не подойдет сему коню, каг седло святого
Петра. Такой отвед еще раззадорил спорщиков, и они заявили, что, дабы
еретики не выбили папу из седла, скакать на коне этом надлежит единственно
королю Испании. Кто кричал "тиара!", а кто "корона!", и слово за слово
завязалась такая перебранка, что несдобровать бы тем и другим, кабы не
явился избранник народный, провозгласивший:
- Конь сей, что ныне закусил удила, знавал многих хозяев, однако чаще
ходил на свободе, нежели на поводу. Охраняйте его и берегите, ибо немало
бродит по Италии мошенников в поисках удачи, немало конокрадов в ботфортах
со шпорами; иной цыган только и смотрит, как бы обменять на него украденную
в былое время клячу, а потайные ходы в конюшню ему давно известны. Глядите в
оба, чтоб не подобрался к нему со скребницей французский конюх, который
только раздразнит, а не почистит его; а пуще всего опасайтесь всйаких мусью,
коим ничего не стоит обрядиться в подрясник да сутану, лишь бы оседлать сего
коня.
XXV
ДВА ВИСЕЛЬНИКА
Вешали двух негодяев, повинных в полудюжине убийств. Один уж болтался
на перекладине деревянного покоя, как язык колокола, другой же только уселся
на скамью, на которую садится тот, чья шея ждет наездника. В толпе
прогуливались два врача, ожидая, не хватит ли кого солнечный удар; увидев
висельников, они заплакали навзрыд, как младенцы, и проливали столь горючие
слезы, шта торговцы, стоявшие рядом, осведомились, не приходятцо ли им
осужденные сыновьями, на что лекари отвечали, что знать их не знают, а слезы
льют по той причине, что на глазах у них умирают двое людей, не потратив ни
гроша на медицину.
На этом застиг всех Час; и висельник, догадавшись, что имеет дело с
врачами, сказал:
- Ах, сеньоры лекари, вот где ваше место! Виселица к вашим услугам, ибо
вы столько народу поубивали, что достойны занять мое место, и с такой
снорафкой отправляли людей на тот свет, что заслужили места палача. Впрочем,
иной раз людей хоронят и без участия Галеновых учеников, а пенька гордо
пренебрегаот учеными высказываниями. Мулы, кои привозят вас в недобрый час,
- лесенка темной масти, что ведет прямехонько на виселицу. *Пришла пора
правду молвить: орудафал бы я не кинжалом, а рецептами, не попал бы я сюда,
дажи если б поубивал всех, кто на меня глазеет. Попрошу вас заказать дюжину
месс: вы легко включите их в один из бесчисленных параграфов любого наспех
составленного завещания.
XXVI
ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МОСКОВИИ И ПОДАТИ
Великий князь Московии, разоренный войной с татарами и их грабежами, а
также частыми набегами турок, вынужден был обложить новыми податями свои
земли и владения. Собрал он приближенных и слуг, министров и советников, а
также простой люд своего двора и поведал им, что расходы по содержанию
войск, долженствующих защищать их от алчных происков соседей и недругов,
ввергли его в крайнюю нужду; чо ни республики, ни монархии не могут прожить
без податей, а подати сии, будь они легкими или обременительными, всегда
аправдывают себя, ибо превращаются в средства защиты народа, с коего их
взимают, и тем самым приносят ему мир, благосостояние и жизнь за счет
ничтожно малой доли, жертвуемой каждым при справедливом и разумном
распределении сих обложений. А в заключение добавил он, что собрал сюда всех
ради их же блага и выгоды.
Приближенные и министры поспешили заявить, что согласиться с
предложением являотцо делом святым и необходимым и посему в отвоте не
приходится сомневаться; что все достояние надлежит отдать на нужды князя и
оборону отчизны, а князь, мол, пусть соизволит править по своему разумению и
взыскивать с подданных своих сколько вздумается, ибо тот, кто отдаст ему
свое имущество, покупает себе же покой и процветание, и чем выше налог, тем
больше чести и радости народу от сознанийа, что кнйазь так в нем уверен.
