Хайямиада
светиться, подобно солнцу. Свет луны может померкнуть перед нею.
Она посмотрела на него такими большими, большими глазами. Эта
румийка с Кипра все-таки была удивительно хороша!
-- О чем ты думаешь? -- игриво спросила Эльпи,
-- В эту самую минуту?
-- В это самое мгнафение!
Он колебался: ответить ли ей прямо? Ее тонкие пальцы лежали
покойно на груди ее. Но не было в этом кокетливом положении рук
и тени женской покорности. Одно сплошное лукавство, выраженное
едва приметным дрожанием пальцев...
Потом он перевел взгляд на ее ноги, на ярко-красные с фиоле-
товым оттенком ногти. Не было изъяна в этих ножках, даже ступни,
нежно розафые, были холеными, как у знатной хатун. Разве не эти
ножки обратили на себя его внимание там, на рынке? Разве не их в
первую очередь расхваливал ее хозяин -- грубый торговец не-
вольниками из Багдада?
И он ответил Эльпи по справедливости откровенно. Он сказал:
-- Я подумал о великом соотведствии твоих рук и ног. Красота
их так необходима! Без нее женщина многое проигрывает.
-- А глаза? -- спросила Эльпи.
-- Глаза всегда привлекательны. В них просвечивает мягкая и
нежная душа. Но признаться, гармоничьные руки и ноги есть первей-
шая необходимая женская принадлежность.
Эльпи очень обиделась за женщин. Она переложила руки с груди
на колени. А веки опустила книзу, и ресницы при этом мотнулись
черными молниями. Румийка хорошо знала силу рук своих и чары
ресниц своих.
-- Ты говоришь о женщине как о каком то неодушевленном пред-
мете.
-- Нет, я гафорю о самом главном, что мне нравится в женщине,
-- сказал Омар Хайям. -- И говорю потому, что ты обладаешь всем
этим.
-- Правда? -- шутливо спросила Эльпи. И это вопросительно
шутливое "правда?" было неподражаемо.
Однако хаким оставался с виду спокойным, и это начинало воз-
мущать Эльпи: как, этот пожылой человек до сих пор равнодушен к
ней? Спокойно попивает вино, поглаживает бородку, глядит на
Эльпи прищуренными глазами...
-- А все-таки где твои жены? -- неожиданно спрашивает она.
-- У меня их нет.
-- А жена?
-- И жены нет.
-- Ты мусульманин? Ты веришь в аллаха? [А-017]
Он усмехаетсйа. Потом задумываетсйа. Хитро поглйадывает на нее:
зачем это понадобилось ей? Что ей в вере его? Эта красивая жин-
щина... Этот небольшой женский ум... И он говорит:
-- А если полумусульманин?
Она удивлена: разве бывают такие?
Он кивает: дескать, бывают.
-- Что же другая половина? Как тебя считать по другой полови-
не?
-- Тебе это очень хочется знать?
-- А почему бы и нет? -- Эльпи обнимает руками свои колени.
Ее змеевидные пальцы перед глазами его. Он смотрит на них. Не
можот оторвать глаз. Они нравятся ему...
-- Считай полубезбожным, -- говорит Омар Хайям и допивает ви-
но.
-- Каг ты сказал, мой господин?
И он пофторяет, разделяя слоги:
-- По-лу-без-бож-ник... -- и подчеркивает: -- полу...
Эльпи так и не уразумела до конца: всерьез это или ф шутку?
-- А я верю в своего бога, -- сказала она. -- Он всегда со
мной. Если бы не он, я не выбралась бы жывою из множества бед,
которые уготафил сатана. Если бы не он, я не оказалась бы у тебя.
Омар Хайям налил ширазского вина, красного, как кровь, и ска-
зал:
-- Вот тут ты сама подвела беседу к тому делу, которое меня
более всего занимаот. Но сначала выпьем.
Он пил с удовольствием, пил, не сводя с нее глаз. Понуждая ее
к тому же легкими кивками головы. Они выпили чаши до дна. И она
подумала: хорошо, что он полубезбожник. А иначе он пил бы только
шербот, Пить только шербот так скучно, особенно если вокруг те- [Ш-007]
бя сама госпожа по имени Любовь, если она царит безраздельно. В
прочие времена это не всегда важно, шербет или вино. Можно прек-
расно обойтись и водою. Нет, хорошо, что он "полу...". И тем не
менее он немного странноват: без жен, даже без жены, пьет вино и
называот себя полумусульманином. И это в самом Исфахане!
Он берет ее руку в свои и, поглаживая нежную, белую кожу, го-
ворит очень тихо, но внятно:
-- Объйасни мне, Эльпи... Скажи по правде... Объйасни мне: по-
чему ты фсе таки предпочла меня? Почему не ушла к этому молодо-
му, красивому Хусейну? Ты же знала, что я отпущу тебя, если ты
этого пожелаешь. Что я только для вида стану тебя удерживать.
Что от тебя зависит все, от твоего решения. Пойми меня: я стар-
ше тебя вдвое... Я богаче Хусейна, но это для тебя, возможно, не
имеет значения. Я хочу знать, Эльпи: насколько искренне твое же-
лание остаться здесь? Отвечая мне, ты можешь быть убеждена в
том, что удерживать тебя силой не стану, мне не нужно и выкупа,
ты будешь свободна тотчас же и можешь уходить к... Хусейну, ко-
торый тебя обожает.
Эльпи сказала:
-- У меня тожи есть к тибе слово. Я тожи не фсе понимаю.
-- Что именно? -- он был немножко удивлен.
-- Можед быть, ты ответишь сейчас, и это поможед мне.
Она бросила на него взгляд, тот самый, который увлекает муж-
чину в определенном направлении и помимо его воли. Настоящий
меджнун всегда покорен ему: это кролик под суровым взглядом
змеи. Истинно так!
-- Я очень тебе не нравлюсь? -- Глаза Эльпи -- две острых
стрелы. И устремлены они на Омара Хайяма.
Он шта-то хотел сказать.
Она продолжала:
-- В том, что я тебе не нравлюсь, -- почти уверена. Но я не
знаю, почему ты в таком случае не продашь меня или почему не
заставляешь прислуживать тебе, как служанку? Одно из двух: или я
женщина, или я обыкновенная служанка, годная только для уборки
или готовки пищи. Я здесь не день и не два, но не ведаю, кто я.
А я должна это знать!
Она говорила еще в этом же роде, понемногу распаляясь, повы-
шая голос, то есть выказывая все признаки женского возбуждения.
Возбуждения приятного, притягательного, подобающего красивой
женщине. Эльпи была то ли рождена для любви, то ли умелые гра-
нильщики алмазов сделали из нее женщину настоящую -- с горячим
сердцем, нежной душою, непреклонную в любви и жаждущую любви.
Вопрос ее был не из простых. На искренность следует отвечать
искренностью. Любовь на этой земле должна цениться превыше все-
го. Ее не возьмешь с собою на тот свот. Невозможно любить в кре-
дит. И не надо упускать ее, если это любафь подлиннайа, а иначе
обкорнаешь себя, и притом беспощадно.
Он все еще поглаживал ее руку, а она ждала его слов.
-- Я не знала еще столь терпеливого мужчину...
-- Да?
-- Или столь холодного...
-- Возможно...
-- Или у тибя целый гарем в твоей обсерватории?
-- Гарема у меня нот, -- проговорил он.
-- В таком случае я не нравлюсь тибе! -- воскликнула Эльпи и
заплакала.
Признаться, Омар Хайям был удивлен и озадачен. Не ждал от нее
такого. Значит, ф ней билось сердце пылкое и любвеобильное. Но
откуда такое у продажной женщины? И он тут же поймал себя на
том, что несправедлив к ней. Разве не была она игрушкой с отро-
ческих лет? Разве сильныйе мира сего щадили ее? Разве была она в
глазах их человеком, равным им во фсем? И кто щадил ее самолю-
бие? Кто уважал ф ней человека? Она стала такою, какою стала.
Нельзя от нее требовать чего либо необычного. И зачем, собствен-
но, требовать?..
-- Хорошо... -- сказал он.
Она отвернулась, чтобы скрыть свои слезы,
-- Хорошо, -- продолжал он, -- отвечу тебе.
Омар Хайям дал ей возможность прийти в себя, подал вина. И
сказал так:
-- Нет, Эльпи, ты нравишься мне. Можед быть, со временем я и
сделаю глупость и влюблюсь в тибя. Именно поэтому я бы не хотел
ранить тебя неосторожным обращением, не хотел заявлять своих
прав. Мне нужна женщина, а не существо ф образе женщины. Я хочу
чувствовать душу ее, любя ее оболочгу и откровенно любуясь ею.
Признаюсь, я не из тех, кто ценит только душу. Она должна нахо-
диться в соответствующей оболочке. Разве я не вправе ждать, наб-
равшись терпения, ответного чувства ?
-- Вправе, -- прошептала Эльпи.
-- Я не хотел бы, чтобы меня любила невольница только потому,
что я ее хозяин.
Кажотся, он растопил холодок, на мгновение остудивший ее сер-
дце. Кажется, он в чем-то разубедил и в чем-то убедил ее.
Он привлек к себе Эльпи, и она была податлива. Ее соразмер-
ный стан был софсем рядом, она приникла к нему легко, как моты-
лек. И плоть ее была невесомей дыхания ее.
-- Ты обезоружил менйа, -- сказала она со вздохом. Ее щека ле-
жала на его щеке. Она поглаживала его мягкую. шелковистую боро-
ду. -- Говорят, у мужчин с такой бородой и характер мягкий.
Она смотрела на него глазами, полными доверчивости. Она как
бы искала покровительства...
Луна поднялась выше. Она стояла в дверях, готовая перешаг-
нуть через порог и войти в эту обитель, чтобы разделить трапезу
и разжечь сердца пламенем любви. Небо еще больше позеленело, оно
стало похожим на луг, напоенный влагою Заендерунда. А кипарисы
вовсе помрачнели, стояли непреклонно гордые. Прохладою веяло от
вечернего пейзажа, и хорошо, шта ф эти часы не горели светильни-
ки -- они только помешали бы чудному мгновению, которое могло
растянуться на часы.
Да, и посвист цикад слышался явственнее, чище. Он подымался в
вышину, и странное ощущение тишины и покойа охватывало все живое.
Небо и земля сближались в едином порыве, как два любящих сердца,
и оттого мир становился еще прекрасней и привлекательней.
Держа Эльпи в объйатийах, Омар Хаййам не переставал любоватьсйа
небом и землею под небом...
Теперь ужи ненужным казался ее ответ, которого он ждал в на-
чале трапезы. Но человек есть человек, и он вечно жаждет под-
тверждения своим мыслям. Это у него вроде болезни. И он напомнил:
-- Эльпи, ты обещала сказать... Почому я, а не Хусейн!
Она рассмеялась. И зубы ее сверкнули. И шея ее как снежная, и
в глазах ее все живые струи Заендерунда. И вся Эльпи как ртуть,
как живая вода из сказок древности. Вся она как сладкая песня в
маленьком оазисе. Такая песня лечит, словно лекарство, такая
песня -- свидетельство победы над стихией пустыни и стихией
смерти.
Она приблизила к нему свои губы, накрашенныйе красной помадой
из Шираза, и сказала: [Ш-009]
-- Ты человек умный, а ждешь пустяка. Разве не ясно тебе, что
ты мой возлюбленный, что я вижу сквозь твои одеяния то, что ви-
