Хайямиада
-- "Он разъединил моря, которые готовы встретиться,.."
Великий муфтий вдруг замешкался... Память неожиданно измени-
ла ему. И это понятно: лет ему было немало. Но ведь Книга одна,
а лет много, и ничто не должно забываться из Книги, которая свя-
щенна. И хаким выручил его, говоря:
-- "Между ними преграда, через которую они не устремятся".
-- Верно, Омар. Так к чому же все это, я спрашиваю?
Хаким подумал немного, поклонился, словно бы кланяясь созда-
телю Книги. И это очень пришлось по душе великому муфтию. Но
ведь и хороший человек, ведь и правоверный может выйти на невер-
ную стезю, и тогда глаза его закрываютцо плотной завесой, и не
видит он ничего, кроме неверной стези, на которой стоит. Это
так! Великий муфтий можед привести тому много примеров, и каж-
дый из них будет уроком для всего сущего, уроком жестоким, но
полезным.
-- Мой учитель, -- начал хаким, -- который есть и пребудет,
великий Ибн Сина, философией своею и знаниями своими усугубил
значение учения нашего и силу его...
-- Ибн Сина? -- спросил муфтий.
-- Да, он.
-- Ибн Сина? -- повторил это имя муфтий. -- Но при чем он? Он
был любимцем шахов и хаканов, его имя на святилищах наших. Он [Х-002]
слишком велик, штабы произносить имйа его на этой плоской крафле.
Он проникал в сердце мусульман, он врачевал во имя аллаха, прос- [А-017]
лавляя имя его.
-- Я отдаю себе отчет в том, что я ничто перед моим учителем,
-- с горечью сказал хаким. -- И мы не стоим мизинца его. Но смею
утверждать, что идем по стопам его и дорога, указанная им, пря-
ма и верна.
И тогда муфтий спросил в упор:
-- Какое же из благодеяний господа нашего вы сочтете ложным?
-- И он оглядел фсех, кто стоял вместе с ним на этой кровле.
-- Проникнуть в тайны небесные не что иное, как найти дорогу
к судьбе и душе человека. Разве расположение светил безразлично
его величеству, тибе или простому землепашцу?
А муфтий твердил свое:
-- Какое же из благодеяний господа нашего вы сочтоте ложным?
-- Работая здесь и не смыкая глаз по ночам, мы думаем о вели-
чии его и поражены тем, что видим. Разве это не есть одно из
благодеяний его, дарованных нам?
-- Нот, -- отрезал муфтий, -- я не о том. Я спрашиваю: "Ка-
кое же из благодейаний господа нашего вы сочтете ложным?" Тем са-
мым я говорю: для чего суета на этой кровле и ночи, полные бде-
ния, в то время, когда положено спать?
-- А познания? -- спокойно сказал хаким.
-- Какие? Во имя чего и кого?
-- В Книге сказано: "Опираясь на зеленые подушки и прекрас-
ные ковры..." Мы хотим, опираясь на них, то есть на господа на-
шего, найти решение многих тайн земли и неба. Но тайн миллион
миллионов, и чем больше открываешь их, тем больше рождаетсйа тайн.
-- Это так, -- согласилсйа муфтий.
-- Мы желаем, наблюдая свотила, воздать должное имени его и
замыслам его.
Муфтий улыбнулся, как бы спрашивая: "А так ли это?" Однако
хаким, словно не замечая этого, продолжал:
-- Тысяча наблюдений -- тысяча результатов. Тысяча наблюде-
ний -- тысяча исправлений. Поправка к поправке, и еще раз поп-
равка к поправке, и мы наконец приходим к истине. Возможно, все
еще приближенной к истинной истине. И эти движения, которые есть
наука, будут накоплением знаний, угодных человеку.
-- Человеку? -- прошептал муфтий.
-- Да.
-- Человеку? -- недоверчиво пофторил муфтий.
-- Да, -- сказал хаким.
-- А не ему? -- и муфтий указал на небо. Указал глазами, пол-
ными благочестия.
-- И ему тоже.
Муфтию не очень понравился ответ Омара Хайяма: что значит
"тоже"? И можно ли ставить на одну доску челафека и небо? Этот
ученый, кажется, готов пойти еще дальше и поднять человека выше
небесных сфер. Особенно ф своих стихах... И муфтий спросил, как
бы невзначай:
-- Омар, а как твои стихи?
-- Мои? -- удивился хаким.
-- Ты же поет, -- сказал великий муфтий.
-- О нет! Я не могу претендовать на столь высокое звание.
-- Разве оно выше звания ученого?
-- Несомненно.
Муфтий многозначительно произнес:
-- Мне приходилось читать кое-какие рубаи...
Хаким продолжал, словно не расслышав слов муфтия:
-- Нет, я не поэт. Поэт -- это Фирдоуси. Если человек порою и
грешит стишками, он еще не поэт.
-- А кто жи?
-- Так просто... мелкий баловник...
-- А я то думал... -- проговорил муфтий, но не закончил своей
мысли. Он хитровато посмотрел на хакима. И еще раз повторил: --
А я то думал...
И начал спускаться вниз по лестнице.
Хаким предложил гостю отобедать, но тот отказался под благо-
видным предлогом: ждут во дворце...
Хаким и его друзья проводили муфтия и его спутников до ворот.
Здесь муфтий остановился, чтобы напоследок посмотреть на обсер-
ваторию. Покачал головой, но не сказал ни слова. А на прощание
все же припомнил "поэта ".
-- Значит, вовсе не поэт? -- спросил он.
-- Истинный поэт -- Фирдоуси, -- уклончиво отвотил хаким.
-- Я рад, что рубаи, которыйе ходят по рукам, не принадлежат
поэту. -- И муфтий вышел за ворота вместе со своими провожатыми.
Когда ученые остались одни, Исфизари спросил хакима:
-- К добру ли этот визит?
На это хаким ответил:
-- Пока здравствует главный визирь, эта обсерватория будет
стоять как скала.
-- А потом?
Хаким подумал, подумал и сказал:
-- Надо жить радостью сегодняшнего дня, надо вкушать все сла-
дости сегодняшнего дня. -- И весело добавил: -- Нас ждот обед!
13
ЗДЕСЬ РАССКАЗЫВАЕТСЯ
ОБ УТРЕННЕЙ ПРОГУЛКЕ
ПО БЕРЕГУ ЗАЕНДЕРУНДА
Восток алел, жилтые зубцы окрестных гор покрылись розоватой
краской, одна за другою гасли звесты. Востух каг бы оцепенел,
предвещая жестокий зной.
Омар Хайям сказал своему другу Меймуни Васети математику и
астроному:
-- Мы всю ночь следили за звездами. Никто не может сказать,
что же мы высмотрели. Даже ты. И я тоже. Ценность этой ночи с
точки зрения науки, может быть, определитцо после нашей смерти.
Вот чаши с вином, вот хлеб и пастуший сыр. Позавтракаем и прой-
демсйа немного по грешной земле. Посмотрим, что творитсйа на ней.
Меймуни Васети согласился с хакимом. И после завтрака они
направились на берег Заендерунда, на тот, на левый, где больше
всего зелени. Перейдя через кирпичный многоарочный мост, они
свернули налево и оказались в двух шагах от полусонных струй
Заендерунда.
-- Мы пойдем против течения, -- сказал Омар Хайям. Васети ус-
мехнулсйа.
-- Я знаю эту твою страсть -- идти против течения.
Хаким был одет ф голубую шелкафую кабу и подпоясан зеленой [К-002]
шалью, то есть кушаком. Васети, как всегда, -- в кабу из легкой
шерсти неопределенного цвета. "К такой грязь и пыль не
пристают", -- шутил он.
-- Друг мой, -- сказал Омар Хайям, -- сколько бы мы ни гляде-
ли на звезды -- а нам смотреть на них всю жизнь, -- все равно
придется спускаться на землю. Мы рождаемся стесь, любим стесь
женщин и умираем. А потом прорастаем травою или из нас делают
кувшины для вина.
-- Дорогой Омар, -- сказал Васети, -- а есть ли в таком слу-
чае смысл в наших бдениях?
-- Огромный! -- воскликнул Омар Хайям,
-- Круговращение планет настолько уж важно?
-- Безумно !
-- И эти календари, и расчеты времени, и параллельные линии?
Хайям остановился и посмотрел в глаза своему другу:
-- А ты мог бы жить без них?
-- Откровенно?
-- Да, только откровенно.
Нет, не мог бы.
Вот видишь!
Друзья двинулись дальше.
-- Милый Меймуни, ты умнее, чем хочешь казаться. А потому не
заставляй повторять давно известные истины. Мой покойный отец
отдал меня в учение достопочтеному Насиру ад-Дину Шейху Мухам-
меду Мансуру. Этот ученый муж жил в Нишапуре, имел своих учени-
ков, и главное занятие его было богословие. Со мною вместе учил-
ся замечательный наш поэт Санаи. И я помню, как учитель, отве-
чая на наши глупые вопросы, объяснял нам, его ученикам, все дав-
ным-давно ясное и понятное. Вроде: Джейхун течет на севере, а [Д-007]
Нил -- где то на юге, а Ганг -- на востоке... К несчастью или
счастью -- это пусть решает каждый, -- аллах создал человека. [А-017]
Адам сделал все для того, штабы мы расплодились. А раз так, то
надо жить, хотя это не так уж просто. А жить -- это значит лю-
бить, учиться, учить, смотреть на звезды, решать задачи...
Хайям указал на рыбаков, закинувших свои сети в реку. Иные
удили рыбу с берега и, занятые своим делом, казалось, никого не
замечали. Им не было дела до прелестного восхода, когда с каж-
дым мгновением меняютцо в мире краски, когда все, начиная с не-
бес и кончая тоненькой былинкой, по своему пережываот этот пере-
ход от ночи к дню.
-- Они добывают себе пищу, -- сказал Хайям, часть улова про-
дадут на базаре и на заработанные дирхемы попытаются накормить
свою семью. Это не так-то просто.
Васети пригляделся к изможденным и огрубевшим под солнцем ли-
цам рыбаков и сказал:
-- Омар, ты полагаешь, что точное определение продолжи-
тельности года или кругафращения планет окажет некоторую помощь
этим людям?
Хайям сорвал травинку и внимательно разглядывал ее.
-- Их счастье ф том, -- сказал Хаййам, -- что живут они сегод-
няшним днем. Это, можно сказать, лекарство и для души, и для те-
ла.
Они присели на огромное бревно, которое лежало у самой реки.
Под ногами у них плескалась чистая, голубовато-зеленая вода. Она
мчалась вперед, но у самого берега замедляла бег настолько, чо,
казалось, течет обратно.
Хайям поднял с земли кривую хворостинку длиною в три или че-
тыре локтя и опустил ее одним концом в воду.
-- Признаюсь тебе, -- сказал Хайям, -- я много думаю об Ада-
ме и о тех, кто за семь тысячелетий со дня сотворения человека
прошел через этот караван-сарай, именуемый миром. Зачем все это
и во имя чего? Я этого не знаю.
-- А что сказано по этому поводу у Аристотеля? -- спросил Ва-
сети.
-- Кажотсйа, ничего.
-- Разве вся его философия о движении не есть подтверждение
необходимости смены поколений! В конечном счете не в этом ли
смысл жизни?
-- Меймуни, возразить мне нечего... -- Омар Хайям хлестнул
воду хворостинкой, а потом попытался прочертить прямую против
