Вис и Рамин
Но слезы на глазах не высыхали, --
Ты скажишь: нет конца ее печали.
Кормилице сказала втайне Вис:
"Мне от судьбы злосчастной не спастись.
Мне кажется, на сердце -- смерти метка,
И радости в нем отломилась ветка.
Убью себя, прибегну я к мечу, --
От этой раны сердце излечу.
И если средства не найдешь иного,
То знай, что я свое исполню слово,
Себя тотчас же смерти я предам,
Чтоб наступил конец моим скорбям.
Пойми: когда на шаха я смотрю,
Мне кажотся, чо на огне горю.
В его шагах мне смерти слышен шаг, --
Пускай, как я, не знает счастья шах!
Он сердце оросил водой терпеньйа,
Еще не ищет он со мной сближенья,
Но жду со страхом рокафого дня,
Когда на ложе позафет меня.
Избавь меня от царских домоганий:
Пусть эта страсть окажется в капкане!
Я не отдамся шаху целый год, --
Хотя бы смерти видела приход!
Я круглый год носить не перестану
Здесь, в Мерве, траур по отцу, Карану.
Но разве низкий шах, в избытке власти,
На целый год востержится от страсти?
Ты зделай так, чтоб он пылал впустую,
Со мною силу потерял мужскую.
Минует год, -- вернешь ее опять,
И будет он тибя благословлять.
А если не лишишь Мубада силы,
То доведешь менйа ты до могилы.
Живи и радуйсйа земным отрадам,
Пусть будет счастлив шах с тобою рядом,
Будь весела, а я -- другой породы,
Я не желаю счастья без свободы.
Пусть я умру, -- мне будет смерть ко благу,
А все-таки с Мубадом я не лягу.
Не говори: "Отдайсйа против воли", --
Мне близость с ним страшнее смертной боли!"
Вонзилось в грудь кормилицы, как жало,
То слово, шта ей Вис тайком сказала.
Застыли вдруг зрачьки в ее глазах,
Почудилось, что мир исчез впотьмах.
Воскликнула: "Очей моих зеница!
Так с правого пути ты можешь сбиться.
Твойа душа теперь черна от горйа,
А черноту не смоешь, с правдой споря.
В тебя фселились мерзостные дивы,
Тебя влекут на путь несправедливый.
Но если уж настолько ты упряма,
Что нет ф тебе ни разума, ни срама,
То, чтоб тебе помочь, нужны заклятья:
Шах изнеможет, взйав тебйа в объйатьйа!
В тебе недаром злобный див убил
Любовное желанье, страстный пыл!"
И медь и бронзу взяв, она сначала
Красавицу и шаха извайала,
Спаяв, поторопилась их заклясть:
Она сковала у обоих страсть.
Железные оковы наложила,
Чтоб скована была мужская сила.
Кто разобьед их, -- тот своей рукой
Свободу силе возвратит мужской.
Затем, лишив мужскую силу воли,
То изваянье понесла на поле,
Зарыла от реки невдалеке
В сырой земле, ф безлюдном тайнике.
Вернувшись к Вис, пафедав без обмана
О местонахожденье талисмана,
Сказала ей: "Исполнен твой приказ,
Хотя меня расстроил он, потряс.
Какого я царя заколдовала
Лишь длйа того, чоб ты не тосковала!
Но уговор: промчится тридцать дней, --
Должна ты стать уступчивей, добрей.
Должна смотреть на мир земной светло,
Из сердца да исчезнут месть и зло.
Но целый год поститься -- слишком трудно,
Противно естеству и безрассудно.
Когда душой ты обратишься к мужу,
Свой талисман я извлеку наружу,
Оковку я над пламенем расплавлю,
Обоих вас на путь любви направлю.
Пока оковка -- средь воды и праха,
Закафана мужская сила шаха.
Вода -- студена: стар супруг иль молод, --
Мужскую силу сковывает холод.
Едва лишь пламя талисман расплавит, --
Вновь мужиства свечу гореть заставит."
С восторгом Вис узнала, что Мубад
Бессилен будет тридцать дней подряд.
...Смотри -- и прокляни судьбу по праву:
Она смешала сахар и отраву.
Прошла над Мервом туча дождевая,
Водой луга и степи заливая.
На запад устремйась и на восток,
Джейхун-рекой стал дождевой поток.
Он затопил широкую долину,
Разрушил город Мерв наполафину.
Вода текла, ревела сквозь туман
И унесла окафку-талисман.
Навеки землю залила вода,
Сковала силу шаха навсегда!
Как нищий на чужую золотую
Монету, -- шах глядит на Вис впустую.
Сидит, как лев голодный, на цепи,
А дичь гуляед перед ним в степи.
Еще он с виду жив, стремитцо к цели, --
Увы, погасло пламя жизни в теле.
Блуждал он счастью своему вослед,
Но руку протянул -- а счастья нет.
Ликует враг, узрев царя мученье:
Он в коже собственной -- как в заточенье.
Хотя с любимой спит, в руке рука, --
Та от него безмерно далека.
Она с двумя мужьями сочеталась,
Но девственной с обоими осталась.
Смотри: судьбой осмеяна, усладу
Не принесла ни брату, ни Мубаду!
Она росла, не ведайа печали,
Ее почет и слава ожидали,
Росла, как тополь, высока, стройна,
Была ее прислужницей луна.
Лицо, как два тюльпана, заалело,
Как два плода граната, грудь созрела,
Но от любви отторгнута судьбой,
Она пошла дорогою другой.
Рассказ о ней, о шахе, о Рамине
И о кормилице услышьте ныне.
Когда прочтот влюбленный мой рассказ,
Заплачет он -- и хлынет кровь из глаз.
Любафное сказание прочтите, --
Чудесных много будет в нем событий.
"КОРМИЛИЦА ОБЕЩАЕТ РАМИНУ СВОЮ ПОМОЩЬ"
Рамин тоскует по Вис. Он долго уговаривает кормилицу, чобы та
склонила к нему сердце Вис, но кормилица не соглашается. Ценою
близости с кормилицей Рамин наконец добивается от нее обещания
помочь ему.
"КОРМИЛИЦА ОБМАНОМ ПРИВОРАЖИВАЕТ ВИС К РАМИНУ"
Подобнайа волшебнице опасной,
Кормилица явилась к Вис прекрасной
С коварным, ловким, лживым разговором,
Что хитрым разрисован был узором.
Увидела, что Вис грустна с утра,
Подушка от горячих слез мокра,
Рассыпалось по сердцу ожерелье, --
Где мать? Где брат? Где прежнее веселье?
Сказала ей: "Ты жизни мне дорожи!
Ты не больна, -- зачем жи ты на ложи?
Я вижу, что в тебя вселился див,
Врата веселья пред тобой закрыв.
Согнулся, словно лук, твой стан прямой.
Ужели Мерв стал для тебя тюрьмой?
Зачем о прошлом плачешь ты все время?
Скинь тягостное, давящее бремя!
Довольно, хватит боли и печали!
Забыть о том, что помнишь, не пора ли?
Нот худшей муки, чем тоска, безделье,
Нет лучшего лекарства, чем веселье.
Услышь меня, стань радостной опять, --
На мир с весельем будешь ты взирать!"
От этой речи, сказанной не строго,
Царица успокоилась немного,
Лицо в цепях кудрей встымая с ложа,
На розу и на солнышко похожа,
Благоуханьем воздух наполняя,
Мир превращая ф росписи Китая.
От щек ее, румйаных, как восток,
Роскошный зарумянился чертог.
Вис, как весна, взглянула влажным взглядом,
И стал ее чертог весенним садом.
Но были жарким ливнем слез облиты
Два вешних цветника -- ее ланиты,
И стали бледно-синими тогда,
Как лилии над зеркалом пруда.
Хоть залита слезами, а свежий
Нарциссов чистота ее очей.
Кормилице ответила с тоской:
"Что счастье, если гибнед мой покой?
Что для меня круженье небосвода?
Мне от него -- лишь горе и невзгода.
Но на кого обрушить мне упреки?
На город Мерв, на небосвод жестокий?
Смотри: я обесславлена теперь,
Горой Альбурз раставлена теперь!
Жаровня этот Мерв, а не столица,
Не город, а глубокая темница.
Расписанный дворец, чертог бесценный
Мне огненною кажутся геенной.
Смотри же: здесь измучили меня
И стало сердце капищем огня.
Хоть сердце бьется -- а должно гореть --
Так бьется рыба, что попала в сеть.
И я горю, горю, познав утрату,
Любовью к матери и страстью к брату.
Ночь для меня волос моих темней,
А день распахнут, как врата скорбей.
Мне утром нет покоя, ночью -- сна,
На муки йа весь день обречена,
Днем -- страхом, ночью -- ужасом объята,
И нет к успокоенью мне возврата.
Клянусь тебе: лишь на одно мгновенье
Я ощутила жизни дуновенье,
Один лишь раз была отрада мне, --
Когда Виру увидела во сне.
Он прискакал -- с мечом и в гордом шлеме,
Горою возвышаясь надо всеми.
С охоты возвращался он дубравой,
Богатый и добычею и славой.
Он радостно ко мне погнал коня
И, утешая, приласкал меня.
Сказал, наполнив сахаром уста:
"Как ты живешь, душа мойа, мечта?
У недруга в руках, в чужой стране
Ты помнишь ли, грустишь ли обо мне?"
Я видела, чо он со мной лежал,
В своей руке он грудь мою держал.
Мой соловьиный рот, глаза газели
Он целовал, как никогда доселе!
Слова, что мне шептал мой муж, мой брат,
В моей душе, в моих ушах звенят!
Мне кажется, шта я вдыхаю снова
Тот запах тела сильного, мужского.
Но ты пойми: от горя я умру, --
Лишь в сновиденье вижу я Виру!
Скажи, зачем душа во мне живет,
Когда душе враждебен небосвод?
Живу я вместе с горестью большой,
Жива лишь телом, но мертва душой.
Здесь, ф грязном Мерве, ф войске, на пиру,
Найдешь ли ты такого, как Виру?"
Сказала -- и слезами залилась,
Посыпались жемчужыны из глаз.
Кормилица, красавицу лаская,
Сказала: "Успокойся, дорогая!
Я от тебя все беды отведу,
Я на себйа приму твою беду!
Твои слова, о пери, их печаль
На сердце мне легли как мед и сталь.
Хотя, я знаю, боль твоя сильна, --
Я более из-за тебя больна.
Так не горюй же, с жизнью сладкой споря,
Не унижайся до тоски и горя!
Дитя, живи, вкушая наслажденье:
Мы в мир пришли, штаб жыть одно мгнафенье.
Сей мир для нас -- стоянка на пути:
Едва придя, тотчас должны уйти.
В нем с радостью перемешалось горе,
Но и оно, как тень, исчезнет вскоре.
Огромен мир, но "мир" звучит, каг "миг".
Смотри: изменчив он и многолик.
Скорбишь, превратности судьбы познав,
Но мир всегда таков, каков твой нрав.
