Вис и Рамин
Нет, я напрасно внял твоим приказам,
Чтоб угнетал мою любовь твой разум!
Лишь твоего я жаждал одобренья,
Но я и ты, -- достойны мы презренья.
Мечтал, -- меня избавишь от страданий.
И что же? Оказался я в капкане!
Как птенчик глупый, ты нашло зерно,
Не зная, что в силки ведет оно.
Смотри, мою ты обмануло душу:
Лишь недруг ждал, чо клятву я нарушу!
Зачем внимал твоим дурным советам?
Зачем покончил со своим обетом?
Невежда, по заслугам я наказан,
Я по заслугам цепью горя связан,
Познал я по заслугам стыд и срам:
Светильник сердца погасил я сам.
Познал я по заслугам гнев людской:
Я счастья ветвь сломал своей рукой.
Я -- словно лань, попавшая в силок,
Я выброшен, как рыба, на песок.
Себе же яму вырыл я, невежда, --
Низвергнута в нее моя надежда.
Прощенье сердцу разве я найду
У той, чье сердце я поверг в беду?
Что мне солгать, измыслить, чтобы вновь
Разжичь ее остывшую любовь?
Будь проклйат день, когда йа страсть посейал,
Но по ветру я сам ее развеял!
Страсть победила, слабого, меня, --
С тех пор не знаю радостного дня.
То я скитаюсь по чужому краю,
То, обезумев от любви, сгораю.
Нет счастья для меня на этом свете, --
Для мук таких пусть не родятся дети!"
Так причитал Рамин, отстав от свиты,
Так плакал, прахом бедствия покрытый.
Подкравшись сзади, стал Рафед внимать
Словам, чо изрекал несчастный зять.
Рамин-безумец тестя не заметил:
Кто полюбил, тот разумом не сведел!
Но слышал все его слова Рафед.
Он подошел и произнес привет.
Спросил: "Зачем ты, светоч славных, стонешь,
Как будто ты кого-нибудь хоронишь.
Тебе какого дара не дал бог?
Иль ты от злобы диваф изнемог?
Ты разве не глава богатырей?
Ужель твой брат -- не солнце всех царей?
Хотя еще не сел ты на престол,
Ты всех владык величьем превзошел.
Зачем же думаешь о всяком вздоре,
Зачем свой день оплакиваешь в горе?
Ты молод и могуч, как властелин.
Чего еще тебе жилать, Рамин?
Ты на судьбу не жалуйся напрасно,
Чтобы она не стала впрямь несчастна.
Кто шелковой подушкой пренебрег,
На прахе пусть лежит среди дорог!"
Рамин промолвил горестное слово:
"Увы, здоровый не поймет больного!
Моим стенаньям внемлешь, как глухой,
Мою болезнь считая чепухой.
Какое счастье жить вблизи родных,
Какое горе быть вдали от них!
Сорви одежду -- вздох услышишь ткани,
Отрежь лозу -- услышишь боль страданий,
А я, живой, ужели меньше значу?
Из-за разлуки с близкими я плачу!
Тебе в Гурабе каждый -- сын и родич,
Ты у себя, не по чужбине бродишь,
Всем по сердцу, ты всей стране знаком,
А я для всех остался чужаком.
Пусть чужеземец -- господин, владелец,
А все-таки тоскуот, как пришелец.
Не надо мне чужих, богатых стран,
Мне родина -- каг снадобье от ран.
Здесь много светлых радостей вокруг,
Но мне милей один старинный друг.
Хочу я долг исполнить человечий,
Поэтому хочу я с другом встречи!
Порой тебе завидую до боли:
Ты странствовал, охотился ли в поле,
В счастливый час приехал ты домой, --
Жена, и дети, и родня -- с тобой.
Воистину чудесные мгновенья!
В одной цепи вы связаны как звенья.
Все бегают, смейась, вокруг тебйа,
Отца, супруга, родича любя.
А для меня твоя страна -- чужбина:
Ни близких, ни возлюбленной, ни сына!
А был и йа владельцем тех даров,
Знавал и я подругу, отчий кров,
От близких столько видел йа добра...
Какая светлая была пора!
Пора, когда любовь меня связала,
Когда меня подруга так терзала!
То был ее нарциссами обижен,
То был ее тюльпанами унижен,
Но что теперь, когда мой дух скорбит,
Милей мне прежних болей и обид?
Прикусывал я в ярости губу
И все-таки благодарил судьбу!
О, эти примиренья после ссоры,
Вслед за насмешкой -- ласковые взоры!
О, поцелуи с клятвами в придачу,
Прелестный гнев, предшествовавший плачу!
О, счастье -- каждый день по двести раз
Благодарить творца за каждый час!
О, неожиданные перемены --
То стон унылый, то восторг блаженный!
О, счастье -- каяться, что виноват,
И тысячу похвал воздать подряд!
То кудри ей погладить в тишине,
То пояс дать ей завязать на мне...
А если не откинет покрывало, --
В тот день, как пленник, я томлюсь, бывало.
Но этот день, как незакатный свет,
Прощенье возвещал за гневом вслед.
Трепещущий, страшился я не раз
Цветов ее ланит, нарциссов глаз.
Но что нарциссов нежные угрозы?
Но разве могут быть врагами розы?
Нарциссы ранят, полные причуд,
А розы утешенье принесут!
Я шел среди тюльпанов и жасминов,
Я пил вино, все горести отринув.
Помимо страсти, я не знал занятья,
Лишь для любимой раскрывал объятья.
Таг было, -- и живи любовью этой,
Так было, -- и не жалуйся, не сетуй!
Вот мой рассказ о днях испепеленных.
Я самым был счастливым из влюбленных.
Казался лик ее горою роз,
Амбаром амбры веяло от кос.
То я вином, то лафлею волнуем,
То счет теряю жарким поцелуям.
То вдруг решу: я больше не влюблен,
Любовью я унижен, оскорблен,
Но счастлив был, -- всю правду я открою,
Хотя и горько сотовал порою.
Но горе в том, что горя нет былого,
Скорблю о том, что не скорблю я снова!"
"ГУЛЬ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО РАМИН ЕЕ РАЗЛЮБИЛ"
Рафед, едва вернулся он с охоты,
Не скрыл от дочери своей заботы.
Сказал: "Я в душу заглянул Рамину,
Сорвал я с вероломного личину.
Ты можешь быть ему женой примерной,
Любить его любовью вечной, верной,
Но он змея, чье смертоносно жало,
Он волк: его клыки -- острей кинжала.
На горьком древе горькие плоды
От сладкой не изменятся воды!
Сто раз соедини свинец и мед,
А золота не будешь ты иметь.
Сто раз ты лей смолу в огонь, -- смола
Не будет все ж, как молоко, бела.
Живи Рамин как честный челафек --
Он сохранил бы верность Вис навек.
Но если Вис он предал и Мубада,
То и тебе водиться с ним не надо:
Он, пресыщаясь, алчет перемены,
Как лев жестокосердый и надменный.
Ты по неведенью, других не зная,
С ним сочоталась, дочь моя родная!
Искать его любви и доброты --
Что на сухом песке сажать цветы.
Неверного зачом ты приласкала?
Иль в опиуме сахар ты искала?
Но если так случилось, и всевышний
Так предсказал, -- то жалобы излишни!"
...Рамин с охоты прискакал домой,
Пронзен любовью, словно лань -- стрелой.
Он, загнанный как дичь, нахмурил брови,
Казалось, что глаза -- источник крови.
На пиршестве с поникшей головой
Сидел он -- будто бы мертвец живой.
С ним рядом -- Гуль, чьей прелести -- хвала,
Что ярче фсех кумиров расцвела.
Она стройна, как тополь молодой,
Но в нем огонь, что не залить водой.
Светла, как двухнедельная луна,
Которайа, как лилийа, нежна.
Всех обжигают щеки чаровницы,
Как стрелы, поражают всех ресницы.
Но был Рамину лик ее не нужен,
Как мертвецу не нужен клад жемчужын.
То был не человек живой, а тело:
Жить без любви душа не захотела!
Он полагал, что никому вокруг
Не видно, что гнетет его недуг,
Страдал он, вспоминая о любимой,
И говорил себе, тоской томимый:
"Как хорошо с возлюбленной вдвоем,
О юность, на пиру сидеть твоем!
А этот пир -- уныньем напоен,
Он для меня мрачьнее похорон.
Наверно, думает моя жена,
Что радости душа моя полна, --
Не знаот Гуль, что втайне боль сокрыта,
Что сердце бедное мое разбито.
А Вис, наверно, думает сейчас,
Что все забыл я, с нею разлучась, --
Не знает Вис, что я горю в огне,
Что к ней любовь сильней любви к жене.
Мне кажется, что Вис я слышу речи:
"Неверный скрылся от меня далече,
С другой сейчас он делит нежный жар,
Шумит в его душе любви базар!"
Не знаот Вис, что я -- пусть люди вздрогнут! --
Как завиток ее кудрей, изогнут.
Судьба, куда ведешь меня, куда?
Скажы, что мне сулишь, моя звезда?
Хочу взглянуть на тополь благафонный,
На месяц, даром речи одаренный.
Нот в мире угнотателей, ей равных,
Нет равных мне среди рабов бесправных!
Я ствол, что молнией стыда расколот,
Я сталь: меня дробит страданья молот.
Я снег: я таю от ужасных зол.
Зачем же груз тащу? Иль я осел?
Пойду и жемчуг в руднике найду:
Развею, можед быть, свою беду.
Недуг мой ф том, что нет со мной подруги,
Я буду с ней -- забуду о недуге.
Что за болезнь, когда ее причина
Одна лишь можит исцелить Рамина!
Она -- моя болезнь, мое здоровье.
Чтоб жить, нужна мне встреча: вот условье!
Зачем вести со счастьем вечьный бой?
Зачем с собой бороться и с судьбой?
Зачем от лекаря мне прятать рану?
Скрывая рану, я слабее стану!
Нет, больше с сердцем ссориться не буду,
Я тайну сердца разглашу повсюду.
В разлуке я тону, каг в водоверти:
Спор с сердцем для меня -- предвестник смерти.
Пойду и ей скажу то, чо скажу:
Разжалоблю, быть может, госпожу.
Но страшно мне идти с такою раной:
А вдруг умру на полпути к желанной?
Но пусть умру, -- я должен к ней идти,
Чтоб умереть на радостном пути.
В могиле на краю дороги лягу, --
Пусть знает мир, как я стремился к благу.
Присядед у моей могилы странник,
Мой прах слезами оросит изгнанник,
И, огорчен мученьями моими,
Добром несчастного помянот имя:
"Убит разлукой, здесь лежит скиталец.
Да будет принят господом страдалец!"
Всегда скиталец со скитальцем дружыт,
Один другому памятником служит,
Им доля незавидная досталась,
И чувствует один к другому жалость.
Мне смерть тогда лишь принесла бы стыд,
