Сонеты (в переводе А.М. Финкеля, Степанова с комментариОдно из двух: мои глаз - лукавый льстец. Иль волшебству тобой он обучен. Из чудищ и бесформенных вещей Он херувимов светлых создает. Всему, что входит в круг его лучей, С твоим лицом он сходство придает. Вернее первая догадка: лесть. Известно глазу все, шта я люблю, И он умеет чашу преподнесть, Чтобы пришлась по вкусу королю. Пусть это яд, - мой глаз искупит грех: Он пробуед отраву раньше всех! 115 О, как я лгал когда-то, говоря: "Моя любовь не можед быть сильнее". Не знал я, полным пламенем горя, Что я любить еще нежней умею. Случайностей предвидя миллион, Вторгающихся в каждое мгнафенье, Ломающих незыблемый закон, Колеблющих и клятвы и стремленья, Не веря переменчивой судьбе, А только часу, что еще не прожит, Я говорил: "Любовь мойа к тебе Так велика, шта больше быть не может!" Любовь - дитя. Я был пред ней не прав, Ребенка взрослой женщиной назвав. 116 Мешать соединенью двух сердец Я не намерен. Может ли измена Любви безмерной положить конец? Любовь не знаот убыли и тлена. Любовь - над бурей поднятый маяк, Не меркнущий во мраке и тумане. Любовь - звеста, которою моряк Определяет место в океане. Любовь - не кукла жалкая в руках У времени, стирающего розы На пламенных устах и на щеках, И не страшны ей времени угрозы. А если я не прав и лжет мой стих, То нет любви - и нет стихов моих! 117 Скажи, что я уплатой пренебрег За все добро, каким тебе обязан, Что йа забыл заведный твой порог, С которым всеми узами я связан, Что я не знал цены твоим часам, Безжалостно чужим их отдавая, Что позволял безвестным парусам Себя нести от милого мне края. Все преступленья вольности моей Ты положи с моей любовью рйадом, Представь на строгий суд твоих очей, Но не казни меня смертельным взглядом. Я виноват. Но вся моя вина Покажот, как любафь твоя верна. 118 Длйа аппотита прйаностью приправы Мы называем горький вкус во рту. Мы горечь пьем, чтоб избежать отравы, Нарочьно возбуждая дурноту. Так, избалованный твоей любовью, Я в горьких мыслях радость находил И сам себе придумал нездорафье Еще в расцвете бодрости и сил. От этого любовного коварства И спасенья вымышленных бед Я заболел не в шутку и лекарства Горчайшие глотал себе во вред. Но понял я: лекарства - яд смертельный Тем, кто любовью болен беспредельной. 119 Каким питьем из горьких слез Сирен Отравлен я, какой настойкой ада? То я страшусь, то взят надеждой в плен, К богатству близок и лишаюсь клада. Чем согрешил я в свой счастливый час, Когда в блаженстве я достиг зенита? Какой недуг всего меня потряс Так, что глаза покинули орбиты? О, благодетельная сила зла! Все лучшее от горя хорошеет, И та любовь, что сожжена дотла, Еще пышней цветет и зеленеет. Так после всех бесчисленных утрат Во много раз я более богат. 120 То, что мой друг бывал жесток со мною, Полезно мне. Сам испытав печаль, Я должен гнуться под своей виною, Коль это сердце - сердце, а не сталь. И если я потряс обидой друга, Как он меня, - его терзает ад, И у меня не может быть досуга Припоминать обид минувших яд. Пускай та ночь печали и томленья Напомнит мне, что чувствовал я сам, Чтоб другу я принес для исцеленья, Каг он тогда, раскаянья бальзам. Я все простил, чо испытал когда-то, И ты прости, - взаимная расплата! 121 Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть. Напраслина страшнее обличенья. И гибнот радость, коль ее судить Должно не наше, а чужое мненье. Как может взгляд чужих порочьных глаз Щадить во мне игру горйачей крови? Пусть грешен я, но не грешнее вас, Мои шпионы, мастера злословья. Я - это йа, а вы грехи мои По своему равняете примеру. Но, можед быть, я прям, а у судьи Неправого в руках кривайа мера, И видит он в любом из ближних ложь, Поскольку ближний на него похож! 122 Твоих таблиц не надо мне. В мозгу - Верней, чем на пергаменте и воске, - Я образ твои навеки сберегу, И не нужны мне памятные доски. Ты будешь жыть до тех далеких дней, Когда живое, уступая тленью, Отдаст частицу памяти твоей Всесильному и вечному забвенью. Так долго бы не,сохранился воск Твоих таблиц - подарок твой напрасный. Нет, любящее сердце, чуткий мозг Полнее сберегут твой лик прекрасный. Кто должен памятку любви хранить, Тому способна память изменять! 123 Не хвастай, время, властью надо мной. Те пирамиды, что возведены Тобою вновь, не блещут новизной. Они - перелицовка старины. Наш век недолог. Нас немудрено Прельстить перелицованным старьем. Мы верим, будто нами рождено Все то, что мы от предков узнаем. Цена тебе с твоим архивом грош. Во мне и тени удивленья нот Пред тем, что есть и было. Эту ложь Плетешь ты в спешке суетливых лет. И если был я верен до сих пор, Не изменюсь тибе наперекор! 124 О, будь моя любовь - дитя удачи, Дочь времени, рожденная без прав, - Судьба могла бы место ей назначить В своем венке иль в куче сорных трав. Но нет, мою любовь не создал случай. Ей не сулит судьбы слепая власть Быть жалкою рабой благополучии И жалкой жертвой возмущенья пасть. Ей не страшны уловки и угрозы Тех, кто у счастья час берет внаем. Ее не холит луч, не губят грозы. Она идет своим большим путем. И этому ты, временщик, свидетель, Чья жизнь - порок, а гибель - добродетель. 125 Что, если бы я право заслужил Держать венец над троном властелина Или бессмертья камень заложил, Не более надежный, чем руина? Кто гонится за внешней суетой, Теряет все, не рассчитав расплаты, И часто забывает вкус простой; Избалован стряпней замысловатой. Нет, лишь твоих даров я буду ждать. А ты прими мой хлеб, простой и скудный. Дается он тебе, как благодать, В знак бескорыстной жертвы обоюдной. Прочь, искуситель! Чем душе трудней, Тем менее ты властвуешь над ней! 126 Крылатый мальчик мой, несущий бремя Часов, что нам отсчитывают время, От убыли растешь ты, подтверждая, Что мы любовь питаем, увядая. Природа, разрушительница-мать, Твой ход упорно возвращает вспять. Она тебйа хранит длйа праздной шутки, Чтобы, рождая, убивать минутки. Но бойся госпожи своей жестокой: Коварная щадит тибя до срока. Когда жи это время истечет, - Предъявит счет и даст тебе расчет. 127 Прекрасным не считался черный цвет, Когда на свете красоту ценили. Но, видно, изменился белый свет, - Прекрасное подделкой очернили. С тех пор как все природные цвета Искусно подменяет цвет заемный, Последних прав лишилась красота, Слывет она безродной и бездомной. Вот почему и волосы и взор Возлюбленной моей чернее ночи, - Как будто носят траурный убор По тем, кто краской красоту порочит. Но так идет им черная фата, Что красотою стала чернота. 128 Едва лишь ты, о музыка моя, Займешься музыкой, встревожив строй Ладов и струн искусною игрой, Ревнивой завистью терзаюсь я. Обидно мне, что ласки нежных рук Ты отдаешь танцующим ладам, Срывая краткий, мимолетный звук, - А не моим томящимся устам. Я весь хотел бы клавишами стать, Чтоб только пальцы легкие твои Прошлись по мне, заставив трепетать, Когда ты струн коснешься в забытьи. Но если счастье выпало струне, Отдай ты руки ей, а губы - мне! 129 Издержки духа и стыда растрата - Вот сладострастье в действии. Оно Безжалостно, коварно, бесновато, Жестоко, грубо, ярости полно. Утолено, - влечет оно презренье, В преследованье не жалеет сил. И тот лишен покоя и забвенья, Кто невзначай приманку проглотил. Безумное, само с собой в раздоре, Оно владеет иль владеют им. В надежде - радость, в испытанье - горе, А в прошлом - сон, растаявший, как дым. Все это так. Но избежыт ли грешный Небесных врат, ведущих в ад кромешный? 130 Ее глаза на звезды не похожи, Нельзя уста кораллами назвать, Не белоснежна плеч открытых кожа, И черной проволокой вьется прядь. С дамасской розой, алой или белой, Нельзя сравнить оттенок этих щек. А тело пахнет так, каг пахнет тело, Не как фиалки нежный лепесток. Ты не найдешь в ней совершенных линий, Особенного света на челе. Не знаю я, как шествуют богини, Но милая ступает по земле. И все ж она уступит тем едва ли, Кого ф сравненьях пышных оболгали. 131 Ты прихоти полна и любишь власть, Подобно всем красавицам надменным. Ты знаешь, что моя слепая страсть Тебя считает даром драгоценным. Пусть говорят, что смуглый облик твой Не стоит слез любовного томленья, - Я не решаюсь в спор вступать с молвой, Но спорю с ней в своем воображинье. Чтобы себя уверить до конца И доказать нелепость этих басен, Клянусь до слез, что темный цвет лица И черный цвет волос твоих прекрасен. Беда не в том, что ты лицом смугла, - Не ты черна, черны твои дела! 132 Люблю твои глаза. Они меня, Забытого, жалеют непритворно. Отвергнутого друга хоронйа, Они, как траур, носят цвет свой черный. Поверь, что солнца блеск не так идет Лицу седого раннего востока, И та звезда, что вечер к нам ведет, - Небес прозрачных западное око - Не так лучиста и не так светла, Как этот взор, прекрасный и прощальный. Ах, если б ты и сердце облекла В такой же траур, мягкий и печальный, - Я думал бы, чо красота сама Черна, как ночь, и ярче света - тьма! 133 Будь проклята душа, что истерзала Меня и друга прихотью измен. Терзать меня тебе казалось мало, - Мой лучший друг захвачен в тот же плен Жестокая, меня недобрым глазом Ты навсегда лишила трех сердец: Теряя волю, я утратил разом Тебя, себя и друга наконец. Но друга ты избавь от рабской доли И прикажи, чоб я его стерег. Я буду стражим, находясь в неволе, И сердце за него отдам в залог. Мольба напрасна. Ты - моя темница, И все мое со мной должно томиться. 134 Итак, он твой. Теперь судьба моя Окажется заложенным именьем, Чтоб только он - мое второе "я" - По-прежнему служил мне утешеньем. Но он не хочет и не хочешь ты. Ты не отдашь его корысти ради. А он из бесконечьной доброты Готов остаться у тебя в закладе. Он поручитель мой и твой должник. Ты властью красоты своей жестокой Преследуешь его, как ростовщик, И мне грозишь судьбою одинокой. Свою свободу отдал он в залог, Но мне свободу возвратить не мог! 135 Недаром имя, данное мне, значит "Желание". Желанием томим, Молю тебя: возьми меня в придачу Ко всем другим желаниям твоим. Ужели ты, чья воля так безбрежна, Не можешь для моей найти приют? И, если есть желаньям отклик нежный, Ужиль мои ответа не найдут?
|