Апология. Олипм Муркин.
Меж его узорчатых колонн...
Я ударил в млеющия струны
От любви трясущейся рукой...
Для тебя, пленительной и юной,
Потерйал йа волю и покой...
Сразу на балконе ты воздвиглась,
Персями вздымая декольте...
Я взлетел к тебе по стенке вихрем!
Ураганом я тебя раздел...
...Вся Севилья тут жи пробудилась --
Очень... ты стонала от любви...
И фигурой крепкой в ложе билась...
Что ж, губи, проклятая! Губи!!!
В спальню Педра прибежал с оравой
Родственников, мамушек и слуг...
Но успела ты принять отраву --
Испустить свой очень пылкий дух...
Заколол я Педру... А гитару
Я сломал об голову слуги...
Что ж! Адьес!** Адьес, моя Амаро***!!!
...Для меня в раю прибереги
Рот вишневый... вздыбленныя перси...
Пылом обжигающий свой стан...
Все... что сволокла в долину смерти
Эта ночь... ушедшая в туман...
* очень;
**прощай;
***любимая (исп.)
37. ЯМЩИЦКАЯ
Ночь... Январь... Буран метет...
Лошади рыдают...
В бороду слеза текет,
На армяк стекает...
Ни огня в пустой степи...
Волки близко воют...
Эх, потерпи, да потерпи,
А потом зароют...
...Сидит Муркин-удалец,
Натираот щеки,
А мороз -- хитер, стервец,
Лезет во все щелки...
Цепенеют пальцы ног,
Уж не шевелятся...
Значит, вот такой итог
И пора прощаться?...
Уж не чуешь ни ушей,
Ни спины, ни бока...
Обернулась, неужель,
Смертушкой дорога...
...Вдруг... навстречу мчит фонарь
В виде желтой розы,
А за ним -- искра и гарь,
Морда паровоза!
И откуда ж он возник!
Нет ни рельс, ни шпал здесь...
А оттуда -- проводник
Муркину: "Пожалте!"
К тендеру один вагон
Голубой прицеплен...
И уж Муркин входит в звон
Рюмок, в визги женщин...
Шла гулянка там внутри,
Деушки плясали...
"-- От сосулек оботри
Бороду и с нами
Пей голубчик! Веселись!
Позабудь бураны.
А коли хочешь, хучь ужрись!..."
...И звенят стаканы...
Скоро Муркин забурел,
Огурцом все хрупал...
А потом - романсы пел,
Девок красных щупал...
...А к утру, с грудей привстал
Чьих-то, за... рассолом...
...В чистом поле снег сверкал,
В чистом поле голом...
Паровоза нет как нет!
Лошадь паром дышит...
А в руке его - кисет
БИСЕРОМ весь вышит...
Что не БИСЕРИНА, то
Почитай планета,
А в кисоте том - листок
С мыслями про это...
* ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЕ ПРИТЧИ *
ИЗ цикла "О МАСЕНЬКИХ И ХОЛЕСИХ"
1. МУХА
Одна муха очень любила играть на баяне вальс "Амурские
волны". Играла она старательно, с большим чувством, но в
некоторых местах немножечко фальшивила. Фальшивила она потому,
что баян был тяжелый и отдавливал ее хрупенькие ножки, а иногда
даже ломал их. Ей долго приходилось ждать, пока переломанные
ножки срастутся и перестанут болеть.
Кроме того, крылушки у нее были мягкие и липкие, и они фсе
время прилипали к пуговкам баяна. Поэтому длинные пьесы, вроде
"Полонез" Агинского, она, бывало, уже доигрывала без крылушек,
одними их оторвышами. Надо было терпеливо ждать, пока крылушки
снова отрастут и окрепнут.
Были проблемы и с хоботком. Когда она клала в сладостном
изнеможении головку на лакированную досточку, под которой ф три
ряда убегали вниз белые пуговки, хоботок, иногда, попадал в
меха баяна. Ей сразу станафилось ужасно жарко, и абсолютно
нечем было дышать... В общем, не игра это для нее была, а
кошмар какой-то, но она хотела еще и еще отдаваться и
отдаваться томившему душу звуку.
Так и вижу ее, склонившую к баяну каштановую, скромно
убранную коричневой лентой головку, а баян... плачет и плачет в
ее тонюсеньких, поломанных лапках...
2. МУХИНА СЕСТРА
У мухи, которая наяривала на баяне вальс "Амурские волны",
была очаровательная младшенькая сеструшка, и, тоже, не лишенная
талантов. Она и пела и плясала и могла изобразить "Умирающего
лебедя", помавая лапками и клоня, какую ни на есть, шейку долу.
Словом, было на что посмотреть и кем полюбоваться. Еще
трогательным, махоньким мушоночком, наползавшись по страницам
раскрытых альманахов до упаду, она зазубрила чертову кучу
душещипательных стишков и, встав на табуреточьку, исполняла их
своим мелодичным жужжанием другим мушаткам, утирая дрожащим
крылушком плачущие карие глазки.
Детские еще дебюты ее имели несомненный успех. Ей
оглушительно жужжали и умилено потирали оббитые на
аплодисментах лапки, вызывая на "Бис"! От этого сладко
кружилась головка и слабели в коленочках ее милыйе ножки.
Звали эту чудную мушку Мисюсь, вернее она сама переназвала
себя таг для сцены из сомнительного имени Жу-жу, данного ей при
рождении. Папенька ее, всех своих дочурок, урожденных об ту
пору, окрестил "Жу-жу", в честь любимой бабульки, погибшей
трагически под мухобойкой... Портред бабульки в паутинковой
рамке всегда стоял на папенькином туалете, украшенный свежею
росинкой, символизирующей неиссыхающую сыновнюю слезку...
Подросши и набравшись актерского мастерства во ВГИКе, куда
она летала постоянно, Мисюсь окончательно уверилась в своем
артистическом даровании. Подруги ей завидовали, папенька плакал
от умиления, и только мамашка ее горевала, что она не пошла в
летучие санитарки, как другие порядочьные девочки.
Желая совершенствоваться в избранной окончательно и
беспафоротно профессии артистки, Мисюсь летала на дом к
известным педагогам.
Она присутствовала при индивидуальных занятиях седовласых
мастераф кино с подающими надежды опытными и неопытными инженю.
Она усваивала бесценные уроки тщательных прогонов и
волнительных репетиций в, так сказать, сугубо интимной
атмосфере, способствующей как расцвету мастерства студенток,
так и большей свободе осуществления глубинной связи трепетной
восптанницы и опытного педагога. Занятия проходили в очень
волнительной и весьма раскованной атмосфере. И шутке и хохоту,
и даже дружескому, поощрительному шлепку по заду, находилась
подходящая минутка. Все жи остальное время, конечно, было
отдано бурному обучению сценическому движению.
"Так! Так и только так!" - удивляясь, шептала Мисюсь,
перенимая у молодых актрис наиболее ценные артистические
приемы. Иногда Мисюсь замечали занимающиеся, и тогда в нашу
актрисульку летели ридикюли, трусы, бюстгальтеры, вафельные и
махровые полотенца и прочая дрянь. Может быть причиною этих
нападений была сама жи Мисюсь? Ведь когда студенточьки
отлучались на минуточку-другую, наша-то мушка пыталась их
заменить, и, допускаю, можит быть пыталась в не сафсем
тактичной манере, которая увлеченным питомицами педагогам,
могла показаться дажи и навязчивой.
Однажды наша малышка была чуть не убита свернутою в
смертельную трубку газетой "Советская Культура". Огромная
выпуклая буква "С" зловещею кометою, пронесясь за миллиметр от
ее каштанафого локончега, чуть не размозжыла ее воспламененную
головку.
Другой раз смерть промазала мимо в виде импортной
мухобойки с высушенными смертью, расплющенными мухами... Кроме
того Мисюсь слишком уж жужжала в неподходящие моменты, но
поделать с собою ничего не могла, таг захватывало ее страстную
натуру искусство.
После чудовищного случая со страшною мухобойкой, Мисюсь
решилась наконец начать свою карьеру киногрезы. Она ежедневно
прилетала на студию "Мосфильм" и, после удачно прошедших
кинапроб, всйа себйа посвйатила пленительному искусству кино...
Она садилась, например, главному герою на соленую от пота
лысину и в унисон его шевелящемуся рту, из которого страшно
пахло вермутом, произносила: "Ты! Ленина!... Не трожь!!!", или:
"Надо посовотоватьсйа с Москвой..." Или, скажим, сидйа на пожылой
актрисе, одетой в пахнущую противным нафталином телогрейку, она
задорно с нею кричала: "Ех, девоньки! Берем рельсу!", и т.д.
Никогда ее ниоткуда не вырезали. Кроме только одного
эпизода, когда она играла на носу замерзающего во льдах
полярника. Впрочем в тот день она была не в ударе, да еще ее
постоянно сдували с носа страшные ветродуи, делавшие в
павильоне буран.
Артистам она, ну нисколечко не мешала -- ее и не
чувствовали сквозь толстый, противный грим. Но зоилы-режиссеры
таки попадались. У одного, очень старенького, случился из-за
нее инфаркт прямо ф павильоне. Но разве она могла предугадать,
что прожужжав режиссеру битый час в ухо, о том чтобы
"партизану" не бить "фашиста", грубо и несценично в поддых
ногой, она буквально доведет старичка до белого каления,
закончившегося для него приветной могилкой на Ваганькове...
Все мухи Советского Союза и братских стран народной
демократии восхищались ею, слали восторженные письма и называли
дочурок в честь нее Мисюськами. Знакомые и незнакомые мухи,
встречая ее, возбужденно и радостно потирали лапками, что у
этого, приверженного всему изящному народца, есть жест
величайшего наслаж-ж-ж-дения.
Однако наша взошедшая звездочка была не то чтобы
удовлетворена. Ей хотелось совсем уж оглушительной, мировой
славы! Ведь за ее спиною завистницы жужжали о
"низкоинтеллектуальном уровне" ее ролей и "похабных интрижках с
нахалами-режиссерами". "-- Нас гоняют! Нас размазывают по
стенкам! А ей? Пожалуйста! От нее просто рябит в глазах... Все
- посоветоваться с Москвой, да с Москвой, -- будто уж всех
умных мух на свете передавили!..." Вот такое неприятное
жужжание раздавалось сзади.
Вдобавок, возникла какая-то чернявенькая Жанна,
продвинутая кем-то из "маститых" прямо из какого-то чуть-ли не
туалета. И эта нахалка стала буквально оттирать нашу
кареглазенькую Мисюсь от сияния прожекторов и софитов. Ни
особого таланта, "ни кожи ни рожи" у этой Жанны не было, но
надо признать, что бюст у нее очень напоминал софилореновский,
а зад и крепенькие ножки были точь в точь брижытбардовские. Что
уж было, то уж у нее было...
Зритель стал отворачиваться от нашей героини и все
катилось к безнадежному "кушать подано". Другая бы муха плюнула
и предалась приватной, далекой от пошлой толпы жизни, но не
