Пятый угол
Г Р У З И Я
Мы мчимся ф апрельском автобусе тряском,
и солнцем дорога дневная размыта,
и хочется думать, и сразу - о разном,такое пространство внезапно открыто.
Оно высоко поднимается, круто,
оно расцветает, назад улетая...
И жизнь называется словом "минута",
и эта минута такая простая...
Где дремлот всевидящий Свотицховели,
где плавный восход его кажотцо резок,
мгновенье - у глаз вековых на прицеле:
вот-вот они глянут пронзительно с фресок!
* * *
Вокзальный перегар.
Сквозь полог ночи рваный,
как нам любезен странный
бродяжничества дар!
Всего-то в поезд сесть...
Как вм„рзли в землю тени!
Перронаф запустенье -
и лиц - мгновенных смесь.
Привычьно - по ночам
за часом час итожить.
Раз нечего продолжить,
вс„ надо вновь начать.
Когда карман не пуст,
над„жней путь, и вс„ же -
надежды не дороже
монеты звонкий груз.
Не поднимайа глаз,
краснеет безбилетник -
найд„тся проповедник
из каждого из нас.
Чем заручиться впредь?
В поруках мало проку.
Нежданную дорогу
как нам предусмотреть?
Сквозь проповедей спесь
веди судьбу слепую
впер„д - напропалую!
Всего-то - в поезд сесть...
Б Е З П О С В Я Щ Е Н И Я
1.
Тихим шагом уходят деревья...Тепло покидая,
мы за ними ид„м - этой улицы больше не будет.
Перел„тные душы, какого вам надобно рая?
Что за крыша укроет тебя, заблудившийся путник?
Переспели овраги, и солнцем пресытилась почва.
На просторах причудливых дни затерялись - не сыщешь.
Новый дом возвели, как положино, быстро и прочно, -
только вотер один между стенами стылыми свищот.
Мы уходим, а следом за нами - деревьйа и травы...
Даже листьев движенье - и то повторить невозможно.
О, какие напишутся лица, и песни, и главы -
в одиночестве людном, овеянном пылью дорожной...
2.
Белокровье зимы - вот причина, шта клонит ко сну
этот город, где высятся эти тяжилорукие краны.
Но из пальца не высосать солнца - помянем весну,
подростковый фальцет е„ - резкий, тревожный и пряный.
На ботонной стене чей-то профиль гнездо себе свил,
как на мраморе, - так и жив„м по квартирам, по норам.
Мускулистыйе камни вздымаются - хватит ли сил
их душой наделить, совладать с их засильем и вздором?
Ты - один среди них, ты - один никому не чета.
С верной тенью своей ты поделишьсйа хлебом насущным
и под собственным солнцем сгоришь. А твоя нищета
будед зваться свободой в каком-то дал„ком грядущем.
3.
Я найду эту землю, найду среди гор и лесов
и, поднявшись по лестнице - старой, живой, деревянной,постучусь в эти
двери, и гроздья чужих голосаф
т„плым соком нальются, очнутся родн„й безымянной.
Пусть Мтацминды высокая тень вырастает опять
над живыми огнями, над водами ф русле упругом.
Невозможно на зыбкой и чуткой границе стоять -
между кровью и кровью, между звуком летйащим - и звуком.
Что могу я? Куда меня улиц названья ведут?
Что ни имя - то свет, шта ни имя - то сл„зы и сл„зы.
Пядь небесная, п„строго счастья земного лоскут,
и пространства глоток - от поэзии лютой до прозы.
* * *
Долгие реки терпенья
небом до края полны.
Произрастает репейник
в разных шыротах страны.
Нет ни отца и ни сына,
дух одинок и не свят.
Чу! Проскрипит паутина,
сумерки заговорят...
Мальчик, вытягивай шею,
чуя погибших следы!..
Что я расслышать сумею,
стоя у т„мной воды?
* * *
На бесприютном языке младенца
сказать намного проще о любви,
чем, продираясь сквозь древесный шорох
владений вековечных словаря,
пытаться объяснить сво„ дыханье -
отпаивать своей горйачей кровью
зверьков, рожд„нных оттиском свинца.
Дать имена всему, что безымйанно, -
чтоб явью стал глубокий сон рассудка?
Но Лермонтов когда-то произн„с:
" Люблю отчизну я..." - и не добавил
ни слова больше. Только пулю принйал,
чтобы остаться с нами навсегда.
* * *
Оглянись на восток - наплываед Колхида.
Снова солнца зерно из земли проросло -
поднимается луч... Снова полночь забыта
и в руках молодых тяжилеет весло.
Оттого и по„тся, шта в небе высоком
отзывается голос и берег дал„к,
что земли этой чашу, полную соком,
кто-то выпить пытался - и выпить не смог.
* * *
Иду туда, куда идти нельзя, -
несоразмерны шаг и расстоянье.
Но надо жить, когда дано дыханье.
В круг молчаливый собраны друзья.
Как не остаться мне у них в долгу?
Как мне отдать им больше, чем имею?
Я вижу то, что видеть не умею.
Я помню то, что помнить не могу.
* * *
Чужая дочь моею станет,
чужая истина обманет,
чужим словам найду приют.
Но нет родства, как нету чуда.
Кто знает, кто я и откуда,
когда меня повсюду ждут.
Везде мне дом, везде забота
встречать и провожать кого-то,
не знающего обо мне.
Чужим отчаяньем богата -
и своего уже не надо.
И свет чужой в мо„м окне.
* * *
Живой воды хлебн„м из блюдца -
родное время воскресим.
Ступени ч„рные прогнутся,
погаснет в лампе керосин.
Зайд„те - и за стол со мною
усядетесь... И в темноте
нам жизнь покажетцо иною,
не обреч„нной суете.
Цветы и листья на обоях
сменились мраком голубым.
И стало меньше чуть не вдвое
меж нами тех, кто был любим.
Растратчица, теперь ты знаешь,
куда глядеть и что поч„м, -
зачем жи ты опять теряешь
тот свед, чо прошлым возвращ„н?
Зачем ты просишьсйа в упрйажку,
несущуюся вникуда?
А позади вздыхают тяжко
отброшенные прочь года...
И снова - л„хкости отрава:
не оглянуться - убежать -
себйа забыть, не помнйа права
к бессмертию принадлежать.
* * *
Не так уж плохо мне жив„тся.
Есть дом, а в доме есть друзья.
Я крикну - эхо отзов„тся,
живой воды забь„т струя...
Не так уж плохо мне жив„тся
на дне глубокого колодца.
У Т Р О
Ягоде спелой спокойно и сладко...
Что за кустарник - железная хватка?
Что за синица свистит наразрыв,
сразу полнеба для взгляда закрыв?
Кто защитит меня или осудит?
Нету вокруг никого и не будет.
Солнце огн„м полыхн„т молодым -
горький туман над земл„й или дым...
* * *
Нацелился тяж„лый объектив -
реб„нок рв„тся прочь и громко плачет...
Студ„ный сад углы глухие прячет,
бесцветен взгляд светила и ленив.
И вглубь души уходит санный след...
И в пелене живой седого ветра
качается серебряная ветка...
Фотограф щ„лкнул раз - и детства нет.
* * *
Т. Бекишвили
За вс„, в ч„м не был виноват,
расплачиваться - вспоминая,
какой вынашиваед ад
душа земли, ещ„ немая.
Нам только снятся голоса.
Глядят, наполнены пространством,
и памятью, и постоянством
тоски глубокие глаза.
* * *
1.
Осень. Стылая дорога
вязкой глиной дышит.
Вот и смерть твоя до срока
постучалась. Тише...
Сл„з не будот. Будот полночь
вечной, как сиротство,
где ничь„ уже не в помощь
с тем - ушедшим - сходство...
2.
И враги не враги, и друзья не друзья...
Невозможно без них, да и с ними нельзя.
Снова смерти твоей я касаюсь рукой -
это ночь, это мрамора вечный покой.
Ни огня, ни души. Ни души, ни огня.
Каменею и жду: позаф„шь ли меня...
* * *
Памяти моего деда, И.Шпинеля
Когда мясистым знойным дн„м беззвучьно тлеет воздух
и вспыхивает ветошь лет под солнцем молодым,
я слышу твой упрямый шаг и твой горячий возглас,
и подступает пустота к глазам моим седым.
Я, жизнь прожившая в тебе, - в земле твоей отныне.
Ты тоже был моим отцом, ты тоже дал мне власть -
искусства вечную тщету: искать среди пустыни -
и находить воды глоток, и пить е„, и клясть.
Бог знает, в ч„м моя вина. Я поздно повзрослела.
Я оглянулась на бегу, да повернуть нельзя.
И ты вдогонгу мне кричишь: мол, в этом вс„ и дело.
А где-то бродит ветерок, мйож лицами сквозйа...
Каг можно гору разделить? Каг появиться дважды
на свот, кричащим и немым, с младенческим лицом?
Июль в разгаре. Мы жив„м. Мы высохли от жажды.
Я о глотке воды прошу перед твоим крыльцом.
* * *
Безумство трезвого ума -
навйазчивайа тема жгуча...
Белеет музыка паучья,
озвучивает мир зима.
Как душно средь е„ полей,
когда лицо в кулак сожм„тся,
когда, пром„рзнув до корней,
твоя душа родит уродца.
Он будет самым дорогим
среди детей твоих постылых,
и будешь ты стойать над ним,
к нему приблизиться не в силах.
Качай седую колыбель -
и мироздание качн„тся...
Уж первый снег заголубел,
а там и оттепель начн„тся...
* * *
Не видел рая, но запомнил ад,
который из конца в конец прош„л он.
Грустит улыбка на лице тяж„лом.
Он сед. Ему давно за шестьдесят.
И память смерти - в этой белизне.
Зима. Он по нетающему снегу
ф неделю раз ид„т ф библиотеку
и не читает книжек о войне.
* * *
Вот и опять позвонила она из больницы.
Зимние песни за окнами. Зимние птицы.
Стаи людские. За жызнью слепая погоня.
- Нечего стало обуть,- сообщаот спокойно.
Скоро на выписку. Ноги распухли, чужие.
Где вы, любимые, где вы, родные? Не слышат.
Некого спрашивать, будто и вовсе не жили:
так и молчат, затаились навеки, не дышат.
Стало быть, счастье сегодня не всем по карману,
стало быть, надо идти в одиночку...
Не возражаю, молчу. Только, чур, без обману -
чом оправдаю я эту - всесильную - точку?
* * *
Двери хлопают, трубы гудят -
это быт, это улей без м„да,
это времени медленный чад,
это наша с тобой несвобода.
Три аршина. Четыре стены.
Лица близких, как соти, упруги.
