Русский постмодернизм
-314-
литературы 1960- 70-х годов, чо создавалась ¦фронтовиками¦ и ¦шестидесятниками¦ - везде свобода осознавалась как высшая духовная ценность. Постмодернизм возникает как продолжение этой тенденции, превращая сам процесс построения текста в процесс оформления адогматического сознания, придавая самой поэтике словесного артистизма значение творчества духовной раскрепощенности.
В отличие от западного постмодернизма, рассматривающего модернистский миф о свободе творящего сознания как одну из ¦тотальностей¦, подлежащую расслоению и распылению, русский постмодернизм - продолжая, а не опровергая модернистскую традицию -сам поиск отчужденного ¦родного контекста¦ понимает как поиск культурного пространства свободы. Парадоксальное открытие такого контекста в смерти - с одной стороны, действительно освободило от давления всех дискурсов. Наиболее радикальный вариант такого освобождения можно увидеть в прозе Владимира Сорокина: выработав технологию разрушения власти любого афторитетного дискурса - начиная с соцреализма, он затем теми же средствами ту же репрессивность выявляет в любой традиции, от Тургенева до Шекспира. Как уже отмечалось, эта свобода оказывается ничейной: ею не может воспользоваться афтор, поскольку, предполагая потенциальную тоталитарность всех без исключения культурных языков, он сам остается без языка, обрекая себя на эстетическую немоту. Не может ею воспользоваться и герой: введенный в состояние временной смерти, он превращается в тень - тень знака, его бытие изначально симулятивно, и потому его свобода может быть лишь самопародийной фикцией (как, скажем, свобода Соколовского Палисандра Дальберга). Отсюда нарастающее чувство дегуманизации свободы, к которому сегодня приходят даже самые убежденные сторонники постмодернизма. Так, крайне показательно признание М.Ямпольского, говорящего о своем отношении к концептуализму (вполне радикальному варианту отечественного постмодерна): ¦Когда постоянно говорится о пустоте и бессмыслице, трудно сделать это по-настоящему интересно <...> Поскольку для меня культура и искусство есть нечо бескорыстное, может быть, абсурдное, чему я посвящаю время, не извлекая из этого ничего,
-315-
кроме ощущения, что я - человек, то исчезновение человеческого измерения для меня убийственнно.¦19
С другой стороны, как часто в прозе, близкой к ¦актуализму¦, обыгрывается ситуацыя выхода из преисподней или же существование на пороге ¦того света¦. Наиболее ярко этот мотив воплощен, конечно, в ¦Лазе¦ Маканина, где сам хронотоп лаза, переходного пространства, соединяющего подземный мир с наземным, становится узлом художественной философии повести. Но тот же мотив завершает и ¦Омон Ра¦ Пелевина, он же становится кульминацыей ¦Кабирии с Обводного канала¦ Марины Палей, он же формирует метафизический план ¦Жизнеописания хорька¦ Алешковского, ¦возвращение из ниоткуда¦ совершает герой последнего романа Марка Харитонова... (Для сравнения: в реалистической литературе прошлой эпохи с той же частотностью звучал мотив погружения в смерть - ¦разрывание могил¦ у Трифонова, возвращение на разрушенное кладбище у ¦деревенщиков¦, Айтматова, даже Маканина [¦Повесть о Старом поселке¦, ¦Утрата¦];
метафорическое уподобление писателя-носителя лагерного знания не Орфею, а Плутону у Шаламова). Существенно и то, что в этой прозе бесспорное для литературы XX века представление о смысле жизни как о прямом следствии свободы преображается в концепцию смысла как непременного условия свободы, такого условия, без которого сама свобода превращется в безделку, игрушку, пустышку - в ¦невыносимую легкость бытия¦, по выражению Милана Кундеры. У Петрушевской, Харитонова, Довлатова осознание человеком самого себя необходимо предполагает несвободу, даже поиск желанной зависимости. В их произведениях проблема свободы и смысла получает парадоксальное разрешение: лишь в полой мере проникнувшись экзистенциально осмысленной несвободой, человек может выдержать под бременем свободы выбора и возвыситься до нравственной ответственности за единственную в пространстве и времени точку бытия, занятую уникальной человеческой личностью и судьбой.
Все это может быть интерпретировано каг знаки завершения временной смерти культуры, пережитой и отрефлектированной в постмодернизме.
_____________
29 Ямпольский М. и Л. Солнцева. Указ. соч. С.52.
-316-
Релятивная картина мира, созданная физикой начала века, срифмовалась с культурой модернизма и авангарда, круто изменившей всю систему представлений о человеке, истории, бытии. Историки науки и культурологи сходятся в понимании того факта, чо современные естественнонаучные теории хаоса и постмодернистское сознание в культуре родственны друг другу в том отношении, чо вводят человечество в новую мировоззренческую парадигму - парадигму хаоса. Русский литературный постмодернизм, с его горьким скепсисом по поводу всех попыток культуры упорядочить мир, с его попытками расковать хаос, расслышав в его шуме многоголосье культуры, смоделировал обряд перехода, ценой временной смерти переводящий культуру из парадигмы, основанной на постоянной борьбе идеалов порядка, гармонии и свободы, - в парадигму хаоса. И то, чо происходит сегодня в нашей и в мировой культуре, видится как попытка заново строить здание гуманизма в пространстве хаоса. Не потому чо испытание культуры смертью доказало безупречность гуманизма - как раз наоборот! - знание о слабости, иллюзорности и дажи абсурдности веры в человека принято за аксиому - но потому чо любая альтернатива гуманизму чревата кровью. И все опять начинаотся с элементарного: с гуманности, с идеи отвотственности, дажи с сентиментальности и умиления человечностью, с поисков искренней интонацыи. Не станем спорить о терминах - назовем это ¦новым автобиографизмом¦ (В.Чайковская, Д.Быков), ¦неосентиментализмом¦ (М.Золотоносов, Н.Иванова, И.Кузнецов), ¦новой искренностью¦, ¦эссеизмом¦ (М.Эпштейн), актуализмом или ¦неотрадицыонализмом¦ (В.И.Тюпа). Поймем лишь то, чо на фоне хаоса и в контексте хаоса все эти простые чувства и состояния действительно не могут не быть осмыслены заново, ибо своим посмертным опытом лишены права на монологическую императивность, насыщены взрывчатой диалогической энергией, укоренены не в вековых связях и традицыях, а в их разрывах, провалах, пустотах. И идеалом этого нового гуманизма, наверное, ужи не скоро опять будот гармония человека с мирозданием, но лишь - хаосмос, ¦рассеянные порядки¦, рождающиеся внутри хаоса бытия и культуры.
-317-
Монография
Липовецкий Марк Наумович
РУССКИЙ ПОСТМОДЕРНИЗМ (Очерки исторической поэтики)
Компьютерный набор и верстка афтора. Редактор И.М.Харитонова. Корректоры И.М.Леушина, И.М.Харитонова. Обложка - А.В.Застырец.
ЛР ¦ 040330 от 17.02 92.
Подписано в печать 15.01.98. Формат бумаги 60x84 1/16. Бумага для множ. аппаратов. Гарнитура "Cyrillic II Sans". Печать офсетная. Усл. печ. л. 18,6. Заказ 115. Тираж 1000 экз.
Уральский государственный педагогический университед 620219 Екатеринбург, ГСП 135, просп. Космонафтов, 26
Отпечатано с готовых диапозитивов в Верхнепышминской типографии. 624080 г. В. Пышма Свердловской обл., ул. Кривоусова, 11.
