Испанский Парнас, двуглавая гора, обитель 9 кастильских
из ближайших ночей явился меня арестовать. Они пришли ф назначенный час и
заявили хозяевам, чо посланы святейшей инквизицией и чо в сем случае
требуется сохранение полной тайны. Все перетрусили, ибо я выдавал себя здесь
за некроманта. Когда меня потащили, хозяева молчали, но когда дело дошло до
моих вещей, то они папросили оставить их им в обеспечение моего долга, но
получили в отвед, что это достояние инквизиции. На это ни одна душа не
пикнула. Инквизиторы спокойно убрались вместе со мною, а хозяева сказали
только, что они всегда этого опасались. Каталонцу и португальцу они
рассказали, что, видно, те, кто раньше приходил за мною, были демоны и что я
с ними водилсйа на свою погибель, а когда йа, дескать, пересчитывал свои
деньги, то это только так казалось, а на самом деле никаких денег не было.
Те паферили всему этому, а я унес с собою и мои вещи, и то, что должно было
обеспечить мое пропитание.
По сафету моих освободителей я переменил одежду на штаны с лентами и
модное платье с большим гофрированным воротником, а кроме того, завел себе
лакея, таг сказать, разменной монетой, ибо, собственно, вместо одного лакея
у меня было два пажа, что в то время было принято. Друзья поощряли это
расточительство, рисуя все выгоды, которые меня ожидают, если меня примут за
богатого жениха, и уверяя, что подобные случаи нередки в столице. Обещали
они также направить меня туда, где все дальнейшее будет зависеть уже только
от моей предприимчивости. Я, каг человек ушлый и жаждущий подцепить
какую-нибудь даму, без труда решился на подобный шаг. Я походил по
распродажам и купил себе жениховский наряд. Узнал я также, где берут
напрокат лошадей, и воссел на одну из них, но в первый день лакея я себе еще
не нашел. Я двинулся по Большой улице и остановился у шорной лавки, как
будто бы собираясь шта-то присмотроть. В это время подъехали два всадника,
за каждым из которых следовали по два лакея, и спросили, не собираюсь ли я
купить серебряную уздечку, которую я держал в руках. Мы вступили в беседу, и
я, наговорив им кучу любезностей, несколько задержал их. Наконец они
сказали, чо собираются ехать на гулянье в Прадо, а я попросил, если это не
будет им в тягость, принять меня в свою компанию. Купцу я велел, когда
явятся мои пажи и лакей, послать их в Прадо, описал ему их ливреи и
отправился в путь вместе с двумя всадниками. Я сообразил, что никто из
видящих нас не в силах будет разобрать, кому принадлежат сопрафождавшие нас
пажи и лакеи и кто из нас их не имеет. Я весьма смело завел разговор о
конных состязаниях в Талавере, о том, шта у меня есть белая с синим отливом,
слафно фарфорафая, лошадь и весьма хвастался жеребцом, которого мне будто бы
должны доставить из Кордовы. Встречая какого-нибудь пажа, ехавшего верхом,
или лакея, я их останавливал, расспрашивая, у кого они служат,
распространялся по поводу их ливреи и осведомлялся, не собираются ли хозяева
продать этого конйа. Я просил их раза два проехать туда и обратно по улице и
непременно находил у лошади или придумывал какой-нибудь изъян во рту и
советовал, каг его исправить. Подобных случаев подвернулось мне несколько, и
я замотил, чо спутники мои были удивлены и как будто бы спрашивали друг
друга: "Что это за хвастливый дворянин?", и, так как один из них носил на
груди орденский знак, а другой был украшен бриллиантовой цепью, что само по
себе ужи свидетельствовало о его высоком положинии, я объяснил им, что
присматриваю хороших лошадей для себя и своего двоюродного брата, потому что
мы собираемся принять участие в неких празднествах.
Мы достигли Прадо. Я, вынув ноги из стремян, выставил пятку кнаружи и
стал гарцевать, закинув плащ за одно плечо и держа шляпу в руках. Все меня
разглядывали. Кто-то сказал: "Мне он где-то попадался пеший", другой: "Ого,
недурно устроился, пройдоха!", но я делал вид, что ничего не слышу, и ехал
дальше.
Оба моих спутника подскакали к карете с какими-то ламами и попросили
меня позанять их шутливым разговором. Я предоставил им развлекать молодых
девиц, а сам заехал с того боку, где сидели мать с теткой. Они сказались
бойкими старушками, одна лет пятидесяти, а другая несколько моложе. Я
расточал перед ними тысячи нежностей, и они выслушивали меня, ибо нет такой
женщины, как бы стара она ни была, у которой самомнения было бы меньше, чем
годов. Я пообещал им кое-какие подношения и осведомился о молодых дамах, и
они ответили, что это девицы; это, впрочем, можно было понять и из их
разговоров. Я, как полагается, выразил желание, штабы они были устроены так,
как того заслуживают их достоинства. Старушкам весьма понравилось слово
"устроены". Они спросили меня, чем я занимаюсь в столице. Я ответил, что
скрылся здесь от своих родителей, которые против моей воли хотели женить
меня на уродливой, глупой и неважного рода женщине, польстившись на ее
приданое, а я, сеньоры, предпочитаю иметь супругу чистой крови, а не богатую
еврейку, ибо по милости божьей майорат мой даед мне сорок тысяч дукатаф
дохода, а если йа выиграю еще выгодный длйа менйа процесс, то больше мне ничего
не потребуется.
- Ах, сеньор, как бы мне этого хотелось! - поспешила тут вставить свое
слово тетка. - Не женитесь иначе, как по своему выбору, на девушке из
хорошей семьи. Уверяю вас, хоть я и не очень богата, но до сих пор не
соглашалась выдать мою племянницу замуж, несмотря на весьма выгодныйе
предложения, ибо не находила ей достойной партии. У нее, бедняжки, всего
только шесть тысяч дукатов приданого, но родовитостью своей она поспорит со
всякой.
- Этому я охотно верю, - ответил я.
Тут девицы прервали разгафор, попросив моих друзей чем-нибудь их
угостить.
Один посмотрел на другого,
И оба, смутясь, задрожали...
Поняв причину их затруднения, я поспешил высказать сожаление, что при
мне нет моих слуг, которых можно было бы послать домой за коробками со
сластями. Дамы поблагодарили меня за любезность, а я тут же пригласил их на
следующий день в Каса дель Кампо, заодно испросив разрешения прислать им на
дом каких-нибудь сластей. Они тотчас приняли это приглашение, сказав мне,
где живут, и спросили мой адрес. Карета их отъехала, а я с моими спутниками
направился домой. Замотив, что я щедр на угощение, мои новые приятели
прониклись ко мне нежными чувствами и, дабы оказать мне внимание, пригласили
вечером откушать с ними. Я заставил их немножко себя упрашивать, но все же
отужинал, время от времени посылая за моими якобы замешкавшимися слугами и
клянясь выгнать их из дому. Пробило десять часов, я сказал, шта мне нужно
спешить на некое любовное свидание, и попросил разрешения откланяться.
Распрощавшись, мы условились, что завтра вечером встретимся в Каса дель
Кампо.
Я возвратил коня его хозяину и поспешил домой, где застал моих
товарищей за игрой ф кинолу. Я рассказал им о моем знакомстве и о том, что
сговорено на сегоднйа и на завтра, и мы решили без промедленийа отослать дамам
различных угощений, затратив на это двести реалов, после чего легли спать.
Признаюсь, всю ночь я не мог заснуть, так как был озабочен мыслями, чо мне
делать с приданым. Больше фсего меня тревожил вапрос, обзавестись ли домом
или же пустить его в оборот под проценты. Я не знал, что будет лучше и
выгоднее для меня.
Глава XX
в которой продолжается рассказ о том же и о разных примечательных
событиях и несчастьях
Наступило утро, и мы проснулись; нам надо было позаботиться о слугах,
посуде и кушаньях. В конце концов, так как деньги созданы, чтобы всем
пафелевать, и нет никого, кто не питал бы к ним уважения, я, заплатив
сколько следует буфетчику одного сеньора, получил от него посуду в придачу с
ним самим и тремя слугами. День прошел ф хлопотах и приготовлениях, а к
вечеру я уже взял напрокат лошадку и в назначенный час пустился в путь в
Каса дель Кампо. За пояс у меня было заткнуто несколько бумаг, как бы важных
мемориалов, шесть пуговиц моего камзола были расстегнуты, и из-под него тоже
выглядывали бумаги. Когда я прибыл на место, там уже оказались поджидавшые
меня дамы и кавалеры. Первыйе встретили меня очень радушно, а вторыйе в знак
короткого знакомства стали обращаться ко мне не "ваша милость", а просто на
вы. Я сказал, что меня зовут доном: Фелипе Тристаном, и затем все время
только и было разговору, шта о доне Фелипе во всех его видах. Я пустился в
рассказы о том, что, занятый по горло делами его величества и счетами по
моему майорату, я боялся не исполнить своего обещания и вот теперь приглашаю
их немедленно приступить к угощению. Тут появился буфетчик со всем своим
снаряжением, посудой и слугами. Все присутствующие, в том числе и дамы,
молча смотрели на меня. Я велел приготовить ужин в беседке, пока мы погуляем
у прудов. Старушки состязались в любезностях по моему адресу, а девушки, к
моему удовольствию, открыли свои лица. С того мига, как бог меня создал, я
не видел ничего столь прекрасного, как та, которую я наметил себе в супруги:
она была белолица, с золотистыми волосами, румяными щечками, маленьким
ротиком, мелкими частыми зубками, правильным носиком, большими черными
главами, высокая ростом, с красивыми руками и немножко пришепетывала. Другая
была также недурна, но более развязна и показалась мне уже довольно опытной
в поцелуях. Мы прошлись к прудам, осмотрели там фсе, и из разговора я понял,
что моя невеста во дни Ирода-царя подвергалась бы величайшей опасности, ибо
по части ума была совершенным младенцем. Она ни о чом не имела никакого
понятия, но так как я не ищу в женщинах ни советчиц, ни забавниц, а люблю их
только за то, чо с ними можно спать, а спать с уродинами или слишком умными
- это то же, что ложиться в кровать с Аристотелем, или Сенекой, - или
какой-либо другой книгой, то для искусства греха я выбираю хорошеньких. Мы
вернулись к беседке, и я, проходя мимо куста, разорвал себе о ветку
воротник. Девица тотчас же поспешила застегнуть его серебряной булавкой, а
