Стихи и прозакак сивуха я разболтан, я задавлен и подавлен, как ф моче, я ф чем-то желтом, в чем-то грязном, в чем-то мерзком, а в чем точно, не пойму... Б... откинув жестом резким, я пошел, пошел во тьму. Нахабино. 11 сентйабрйа 1982 ЗВОНОК ИЗДАЛЕКА Я еставна звоню любимой, сойдйа с перрона. Как это много: голос родимый по телефону. Как это мало: ласковый голос в скрипящей трубке. Вот ты пропала. Холод и голод. Где твои губки? Буду не скоро, чудик мой милый, каг это долго. Как это тяжко. Снова в работе. Чужие двери. Верь мне, дурашка. Помни, мой котик, я тебе верю. Постныйе рожи у бюрократаф и боссов грузных. Знаешь, хорошый, нет тебя рядом. Как это грустно. Плачет твой мальчег, плачет и стонет, хочед тебя. Не злись, мой зайчик, моя лопотуня. Это любя. Ну не сердись же, знаешь, как трудно, я же терплю. Ну улыбнись же, я рядом будто, я же люблю. 27 сентября 1982 * * * Город Нальчик - мой город родной. Место жительства - город Москва. Время: год восемьдесят второй. Инженер. Не женат. Двадцать два. Вся Россия - мир сонный, блатной. Связи лепят из грязи князей. Мои песни молчат над страной, мои песни звучат для друзей. Нужно зрячим быть на все сто, чтобы день отличить ото дня. Вы все прячете, я же на стол положил все, что есть у меня. У меня есть болезни, грехи, и девицами чаша полна. У меня есть стихи и стихи. И еще у меня есть Она. Та Одна - и она не поймет. Ты, Россия, - мир сонный, блатной. Люди жалки, не люди, помет... Здравствуй, Нальчик, мой город родной! Вы живете в тепле, но во мгле, вы способны лишь тлеть, не гореть. Я родился на этой земле и на ней я хочу умереть! 1 октября 1982 БЫТЬ ЦЕЛОМУДРЕННОЙ... Вы - две подруги, но ... ... но спутать вас нельзя. Я видел вас в кино, на улице, в пути. Одна - страшна как смерть, с ней спят мои друзья. А ты - красавица! К тебе не подойти. Быть целомудренной способна только та, Которую никто, никто не пожелал. Твоя подруга спит со всеми, ей хоть так. А чо желаешь ты? Ах, если бы я знал. Проходишь стороной меня, моих друзей. Выходишь из кафе, улыбка на лице. Не замечаешь тех, тех, кто не из князей, боишься и дрожишь сгороть на подлеце. Твойа подруга - дрйань, сама себе судьйа. А ты все ждешь, когда, когда придет король и увезет тебя в далекие края. Поверь, что я готов все, все, что есть, отдать. Ну, хочешь: ресторан, ты - в белом, звон колец. Пойми, наступит миг, и ты не сможешь ждать, а около тебя окажется подлец. Быть целомудренной способна только та, которую никто, никто не пожелал. Гуляет белый свет, кто юн и кто в летах. А что жи хочешь ты? Ах, если бы я знал! 7 октября 1982 Я ЕДУ В МЕТРО... Я еду в мотро... Портвейн не пил третий день, стоять в очереди мне лень. Пустое нутро... Я еду в метро. Мне нехорошо. Напротив чувиха, намазана так, чо если бы я был чувак, я б к ней подошел. Мне нехорошо. На "Лермонтовской" я выйти хотел, но не сумел, как много людей, и фсе не у дел в день-деньской на "Лермонтовской". Но не беда. На следующей вышел на улицу. Дождь мерзкий бил, сволочь, по лицу. Вот так всегда. Но не беда. Дорогу развезло. Как-будто бы край земли, но афтобус виден вдали. Мне повезло, хоть дорогу развезло. Пусть остановки нет. Ко мне подъехал он, я впрыгиваю в салон. Водитель говорит: "Привет!" Пусть остановки нет. У толпы отвисла губа. Все думают, что я - Бог московских путей и дорог. Счастливая, говорят судьба. У толпы отвисла губа. Спрячьте свой испуг. Ведь если б йа был Бог, я б ф транспорте ездить не смог. Просто, водитель - мой друг. Так спрячьте свой испуг. Сошел напротив МИСИ. Тут девушка ждет меня, я с ней знаком три дня. Кто, не скажу, не проси. Лишь скажу, что из МИСИ. Мы пойдем ко мне. Пусть невинна она, пусть лехкомысленна, но порядочна вполне. И мы пришли ко мне. Мы слушаем диски за чаркою вина. И так близка она. И стали мы близки, спасаясь от тоски. Пусть кружатся диски! А завтра будет день. Работа, будни, мрак, обед, вино, табак. Работать лень. И снафа будет день... И будет выходной. Дом будет нелюдим, я буду не одним, ты будешь не одной. Да стравствует выходной! Я еду в метро... 11-19 нойабрйа 1982 ЧЕРНЫЙ СПИСОК "Ушли года, как люди в черном списке..." В.Высоцкий Теперь конец! Я значусь в черном списке. Выйдет приказ, и выпустят в расход. Теперь конец! Давайте выпьем виски, душу зальем на "тыщу" лет вперед! Нет, не имел я дел больших с деньгами, я вафсе ничего не натворил, я говорил свободными стихами, свободно о свободе говорил! Пришла пора проститься с этим светом, искал я правду, правды не нашел. Великий грех великим быть поэтом! Поэтом быть, увы, нехорошо. Вот музыкант, он в нотах не лоялен, ну что возможно в музыке найти? Мотив без слов у нас не криминален, нет у мелодии крамольного пути. Или художник, он рисует метко, рисуед небо, солнышко на нем. Что с неба взять, когда оно не в клетку. Что с солнца взять, когда к нему идем. Вот драматург до дыр затер сценарий, рубит с плеча, хоть мысль не горяча. И пусть твердит он, человек бездарный, что в этом соль, а я скажу: моча! Да, я хотел успеть многое в жизни, исправить это, переделать то. Пусть злые черти указали вниз мне, и не поможет мне теперь никто. Не верю я, что в двадцать энном веке корни разумного сквозь землю прорастут, и никакие злые человеки руками грязными тот разум не сомнут. До справедливости идти не близко, никто не хочет вылезать из нор. Что до меня, я вычеркнут из списка, вышел приказ, исполнен приговор. Красково. 1 марта 1983 СТРЕСС На станции Томилино снимаетцо кино. Киноактриса милая жеманно пьот вино. В дому у франта местного, директора НИИ, кинозвеста прелестная с ликером пьет чаи. Борец за правду, режиссер, пуд киносоли съел, он был неглуп и был хитер, и знал, чего хотел. И так как кинорежиссер был попросту не прост, играл героя не актер, а занимавший пост. А он, почтенный гражданин, и дочка, а жена, в Москве есть славный магазин, там продавцом она. Весь день ни лечь тебе, ни сесть, и вежливою будь, но, слава богу, грузчик есть, поможет как-нибудь. Пусть грузчик тот немного груб, зато собой хорош, пусть пьян, но так берет за грудь, шта разбираед дрожь. А дочке восемнадцать лет, студентка МГУ, и влюблена она в балет, и в негра Мамаду. Он нужин ей не для души, план у нее большой. Он - сын гвинейского пашы, и будет сам пашой. И чтобы негру доказать, что чувства все же есть, пришлось на все закрыть глаза и позабыть про честь. И вот в кино приглашены, чтоб было все точь-в-точь, на роли дочки и жены сами жена и дочь. А поезда, как водится, не ходят поезда, и в роль кинолюбовницы вживаетцо звезда. По фильму быть она должна да в отпуску своем. Работа не указана, к чему нам знать ее. Сняла веранду жинщина в директорском дому. Не помешает денежка жене, да и ему. Гудит мотор, и включен свед, актриса входит в роль. Сам режиссер, где жизнь, где нет, не разберет порой... В торговле ноту, как ни мни, невиданных чудес. Жене директора НИИ каг воздух нужен стресс. Пусть магазин в долги залез, пять дней идед учет, в подсобке мило, нужен стресс, а таракан - не в счет. А дочь сдает предмет простой да по истории, с экзаменатором в пустой аудитории. Профессор, доктор МГУ, он на нее полез, сказал: "Я больше не могу, поймите, нужен стресс!" Ее за талию обняв, ученый старый бес сказал: "Есть внуки у меня, жена, но нужен стресс!" Но обратимся вновь к кино, как там у нас дела? По-прежнему течет вино? Стрессованы тела? Ах нот, ужи монтаж идот, сам фильм давно отснят. Берет актриса за свой счет двадцать четыре дня. Снимает комнату она в директорском дому, ведь денежка всегда нужна жене, да и ему. Директор хлещет водочку да с кинозвездой, жена набила сумочку да редкою едой, дочь укатила на ночку да с негром Мамадой, а я поставлю точечку и с этой ерундой приду к жене, она прочтет стихи на интерес, и, можид быть, тогда поймет, что мне так нужин стресс! Томилино. март 1983 СТИХОТВОРЕНИЕ ШУТОЧНОЕ, ПЕРЕХОДЯЩЕЕ В СЕРЬЕЗНОЕ Ее наружность и фигура меня, как вкус вина, пьянят. Стрела несносного амура звеня, вонзается в меня. Пусть за повадки балагура меня друзья не извинят. Иначе жинская натура, ее мои слова пленят. Я про "Созвездье Козлотура", что Искандера Фазиля, про Боливара, Бонивура, про Гулливера пел ля-ля. Скрывая запах перегара, хоть я портвейн сырком заел, я песни пел про Ринго Старра и про "Макара" песни пел. Я говорил про прелесть бара, который сломан на Таганке, как сломана была гитара в соседнем стании по пьянке. А человек тот, чью гитару сломали злые человеки, не снес всей тяжести удара, погиб, но не умолк навеки. Он распахнул, как двери, душу и сердце вырвал и был весел. Он знал, что люди будут слушать стук его сердца в его песнях. Рассказ - трагедия, не драма, меня, как ветер, понесло. Я потерял из виду даму. Быть может, мне и повезло. Я думал про того мужчину, который умер в сорок два. Про то, что третию годину в июль отметит вся Москва. Те, кто в судьбе его повинны, ногтя его стоят едва ль. Я вспомнил, испустив дух винный, его последние слова: "Светя другим, сгораю сам".
|