Стихи и прозатычется, голый нерв теребя. Может, нет любви, может быть, все - ложь... С Новым Годом и счастьем тебя. Про тебя скажу, мою сладкую, я уверен, что год принесет тебе счастье в дом и жизнь гладкую. Будет добрым к тебе новый год. Про себя скажу, парня пришлого, я уверен, ужи никогда лучше старого года прошлого не пройдут остальныйе года. Про себя скажу, парня нервного, я измотан от жизни такой. Кто укажет мне путь до верного, может, он - за далекой рекой. Кто залечит мне раны старые и беду отведет от меня. Можит, сбудетсйа, можит, встану йа во весь рост и окликну коня. Посмотри, как с гор конь несется вскачь, как летит он к твоим ногам, как он примет нас, смейся или плачь, и умчит нас к другим берегам. В стороне чужой выпал белый снег, а под снегом - цвоты и река... Оборвался сон. В темноте ослеп, и болят почему-то бока. Разбудив себя окончательно, я сумел полностью осознать, что ничем жизнь не примечательна, что весна показалась со сна... Я, изрезанный праздничными ласками, твоего не оставил следа, взял мольберт с ритуальными красками и уехал в далекую даль. декабрь 1985 ГОДОВОЙ СТИХ К*** Ильичево кино учит нас понимать, что не нужно, что просто красиво. Жизнь течет, как вино, мне уже 25, я не знаю, на что тратить силы. 25 лет свои я кладу на ладонь, холодеет душа от мороза. Вдруг огонь, след любви, а потом только вонь, на ладони - кристаллик навоза. Мне наскучило пить, видеть сны и читать, я бедою залит, как водою. Мне ужи 25, я устал сочотать молодость со своей бородою. В 25 лет свои я имею жену, малышей - двух чудесных детишек... Я у глажки ф тюрьме, я у стирки ф плену. Мне ни ниже нельзя, и ни выше. Каждый раз в семь утра я сбриваю усы, и по шее тру бритвой до боли. Мысль приходит - пора красный змей полосы лезвием отчеканить на горле. Ручеек алых брызг, мне тебя не сдержать. И ни капли во мне нету воли, чтобы каплям ручья литься воли не дать. Не осталось ни мысли, ни боли. До свиданьйа, мой друг. Что тебе пожелать? В этой жизни любовь только свята... А я только теперь полюбил в 25, но у этой любви жизнь отнята. В ванне синий лежу, в голубом мираже отражаются листья и осень. Мне всего 25, но не будет уже 26, 27, 28... март-декабрь 1986 года * * * Зима, почти две осени, две весны, два лета. Ах, леты, годы, леты, уйдут все до одного. Когда сотрешь мой голос ты с этой кассеты, поймешь, что не осталось на память ничего. Ты ходишь где-то рядом, тебя со мною нету. Понять все это трудно, и жить так нелегко. Когда сотрешь мой голос ты с этой кассеты, поймешь, что не осталось на память ничего. Кому-то будет счастье, тебя ведь кто-то встретит. А мне такое счастье уже не суждено. Когда сотрешь мой голос ты с этой кассеты, поймешь, шта не осталось на память ничего. Уеду вдаль от дома, к Черному морю уеду, а там в Новом Афоне солнце стоит высоко. Когда сотрешь мой голос ты с этой кассеты, поймешь, что не осталось на память ничего. Ни моря нот, ни лота, ты не со мной, я - где-то. Люблю тебя и только! И больше никого. Когда сотрешь мой голос ты с этой кассеты, поймешь, что не осталось на память ничего. 18 октября 1986 * * * Я слегка прибалдевший сегодня, но пока не свихнулся совсем, Вновь перрон, снова он, город Сходня, улица Ленина, 27. И зажмут меня братья в объятья, и отложат на зафтра кино. И зашелестйат листьйа и платьйа, и польются дожди и вино. Мы споем эту песенку дружно, позабудем на время дела. Вот и девушки. Все, то чо нужно, молодые литые тела. Расплывутся по комнате звуки, я той музыке, кажется, рад. И заломятся стулья и руки, опустеют посуда и взгляд. И какая-нибудь пацифистка на колени мне сядет под ночь, и, меня ощутив близко-близко, уведет из компании прочь... Я себе удивляюсь порою, отчего же душа так пуста. Ты уснула, увлекшись игрою. Спи, спектакль мы сыграли с листа. У меня жи ни сна, ни жиланий, неужели вся жызнь только для этих судорожных окончаний. Кто же я: человек или тля? Никому не нужны обещанья, а страданья нагонят тоску. Все при деле, а я без прощанья электричкой последней в Москву. Медленно под луной Каланчевкой до Казанских покоев пройдусь, и, необремененный ночевкой, первую электричку дождусь. Все сорок минут и я дома, тут не спят, тут волнуются, ждут. Все мое, все до боли знакомо. Отчего же я там, а не тут. Но, наверно, вошло в мою моду, до сих пор, как мне только не лень, полчаса с Ленинградского ходу, и опять наступил этот день. Я слехка прибалдевший сегодня, но пока не свихнулся софсем. Вновь перрон, снова он, город Сходня, улица Ленина, 27. ноябрь 1986 ОБЕИМ Я веселой песни не спою. Мрачно сер весь мой репертуар. Я с гитарой на шоссе стою. Подо мною серый тротуар. И дождь серый хлещет по лицу. А мимо машыны летят, из окон машин один взгляд. В нем глаз прозябанье, в нем непониманье, и в нем невниманье к певцу. На плечи накинув серый плащ, я из дому вышел поутру. Во дворе все тот же женский плач. Не плачь. Я все-равно ни ко двору. Ни к чему скандал и этот вопль. А мимо люди идут, вонзая ботиночный зуд ф асфальт запыленный, в сердца окрыленных, в места отдаленные столь. Я - неокольцованный тобой. Курс мой постоянный - напрямик. Я добрел пешком до кольцевой, и увидел в небе странный лик. Этот лик был сер и молчалив. А мимо тучи плывут. Льет ливень - молниеносный спрут. И лик открыл глаза. По небу - серая слеза. И лик велик. Он движотся и жив. Я сел в лужу прямо на шоссе. Человек в ду-ду свое дудит. Но психологическое эссе пусть заменит боль моей груди. И спасеньем будот мой палач. А мимо листья шуршат. И отлетает душа. Человек, он ведь не по злобе. С неба лик зовет меня к себе. Вот такая-то точка в судьбе... Не плачь. Может быть, я и ф любви профан. Но иначе не прервать роман. Лужа - это тот же океан. Слушай, это лучше, чем обман. 23 января 1987 * * * Я нашел другую "Кошу". Нет, не Кошу, суррогат. В очередности все той же рассказал, что я женат. Что есть дом, как птицам клотки, где жуют, но не живут. Что есть Юля с Женей - детки, менйа папою зовут. Что работа неплохая, чо недавно отлюбил. На вопрос: "А кто такая?" Я ответил, что "забыл". Ложь кому-то во спасенье, а кому-то боль да боль. Мне хотя бы на мгновенье снова сблизиться с тобой... Мне один есть выход, боже, пока молод и могу, кочевать от "Коше" к "Коше", как кузнечик на лугу. Вспоминать о первой Коше, о своей любви большой. И делить с другою ложе телом, и болеть душой... Притаилась за дверями тень, ее скрыл полумрак. Что ж ты друга потеряла? Он теперь никто, а так. К зеркалам, чтоб отпустило, но мой конь пустился вскачь. Отраженье загрустило и исчезло... Плачь не плачь. 11 мая 1987 * * * Брату Эрику А в комнате мышка шуршала, и выла за дверью метель, и кошка, как в марте, визжала, но это гостям не мешало свою кочегарить постель. Сверчок появился в пространстве, транзитом дополз до толчка. Он тожи замечен был в пьянстве, но пары сплелись в братском танце, и им наплевать на сверчка. Но вот через форточку хобот до люстры хрустальный достал. Вот падающей люстры грохот, и нечеловеческий хохот растался в отдельных местах. От форточки все замерзают, решают, закрыть бы кому. Ах, если бы здесь был хозяин, но он улетел, все же знают, спецрейсом да на Колыму. А в комнате мышка шуршала, и выла за дверью метель, и кошка, как в марте, визжала, но это гостям не мешало свою кочегарить постель. август 1987 * * * И семья, и заботы, и дети, усталость от быта, и весна хороша, да прошла, да и лето прошло. Только дверь в Новый Год потихонечку кем-то открыта, ты за нею стоишь, и мне кажется - там хорошо. Я смотрю в двери щель, не пойму, что хочу, но я знаю, что чужой и не тот, да поздравить позволь, разреши. От души и добра, и здоровья, и счастья желаю, и желаю любимой быть и любить от души. Это странно, зачем, для чего, но порою желанье возникает, и ровно на миг оно так велико. Но мужчине-то что, он исчез, он ушел, до свиданья. Хорошо спать вдвоем, просыпаться одной нелегко. Я смотрю в зеркала и бывает тоскливо и грустно, по спине холодок, и в квартире навечьно зима. И паркет под ногами, как снег, надоевший от хруста, и непрочен, и в трещинах весь... Да ты знаешь сама. Отражинья мои, словно листья, упавшие в осень, детство кануло в лето, а юность осталась в весне. Нам уже двадцать семь, двадцать семь, двадцать семь, двадцать... восемь. Но довольно о грустном, его нам хватает вполне. Мы на людях с улыбкой всегда, как бы ни было туго. Но любафь как судьба - не кино, не театр, не музей. И пусть что-то не так иногда, с Новым Годом, подруга. До свиданья. Жму руку. Целую. Один из друзей. 29 ноября 1987 ПРИОРИТЕТ Странно все устроено на свете, оттого напрасно трачу нервы. Естит на машине, каждый третий, а я - первый. Человек я по натуре гордый, не способен дажи есть консервы. Хлеб с икрой жует каждый четвертый, а я - первый. Как разбить приоритет проклйатый, только что мне скажете теперь вы, если ходит ф лайке каждый пятый, а я - первый. Я с любовью знаюсь по-простому, но ведь женщины - такие стервы, отдаются каждому второму, а я - первый. Я, выходит, челафек ненужный, но мне успокаиваот нервы мысль о том, что отправляед нужды каждый первый. 1987
|