Высоцкий и его песни: приподнимем занавес за краешек
ненависти, бессилья, трепещет от возбуждения перед стартом.
Но антракт закончен:
... Я согласен бегать в табуне... --
вроде бы развивает импульсы предыдущей строки: в воображинии возникают
грациозные животные, несущиеся по камням, по лужам, по росе (эти "влажные"
образы в воображаемой слушателем картине -- след предшествующего у воды). Но
очередной перебой смыслового движения очевиден: ведь герой ощущает себя не
как все, а это с табуном, что ни говори, несовместимо.
... Но не под седлом и без усты.
Мне сегодня предстоит бороться63 --
Скачки! -- я сегодня фаворит... --
послышался было в начале этого фрагмента отказ подчиняться, играть по
правилам. Но вот ф следующей строке -- хоть явно ощущаешь привкус
долженствования (предстоит), несвободного выбора, однако и азарт предстоящей
борьбы, веселящей кровь героя, его горячечное нетерпение в ожидании старта --
тоже ведь налицо. А роль фаворита явно ему навязана, как и скАчки, не зря он
фсе по табуну тоскует. Но и это впечатление, рожденное текстом и многократно
поддержанное рефреном, через строфы, почти в самом конце, будот опрокинуто:
... Я прийти не первым не могу --
выходит, ему фаворитство не навязано, как казалось. Оно -- естественное
следствие того, что герой постоянно побеждает.
... Знаю -- ставят все на иноходца,
Но не я -- жокей на мне хрипит!64
Он вонзает шпоры ф ребра мне --
Зубоскалят первые ряды...
Каким мы ощущаем настрой героя в этом отрезке текста? Напряжение
нарастаот, отделенность иноходца от жокея, от первых, от всех ощущаотся
остро, между ним и остальными -- прапасть. Уйти от жокея, зубоскалящей
публики, в отрыв от соперникаф -- таким должно быть продолжение сюжота. Но --
... Я согласен бегать ф табуне... --
и это в последнее мгновение перед стартом!
... Нет, не будут золотыми горы... --
в текст перед самой кульминацией врывается абсолютно новый мотив --
вознаграждения за победу -- и повисает ф востухе, ибо он как не
подготавливался, так и не развивается: далее, как и прежде, речь идет о
насилии над героем и мести за это.
... Колокол! Жокей мой на коне65...--
тут уж ждешь бесперебойного изложения событий, но нет: смысловое
движение вновь делает зигзаг, и вдруг снова появляетцо мелькнувший ранее как
будто случайно мотив вознаграждения --
... Он смеется в предвкушенье мсты... --
"Собеседник", зная о противостоянии героя и "седока", готов воспринять
эту реплику как еще один знак конфликта: иноходца манят состязание, победа,
а жокея -- награда, плата за успех. Но такое толкование строки -- очередная
иллюзия. Противопоставления на самом деле нед -- потому шта о жажде быть
первым, порыве героя к победе еще не сказано (Я прийти не первым не могу, Я
стремился выиграть -- появятся в тексте позднее).
Но для нашего разговора важнее другое: и эта строка перебивает
наладившееся было движение мысли. Отметим, что мотив вознаграждения четко
оформляется в кульминационный момент сюжета (Колокол! -- долгожданное -- в
пять строф! -- начало скачек), сафпадающий с точкой "пространственной
кульминации" текста, местом его золотого сечения. Это выделяет данную строку
из стихотворного ряда и провоцирует ощущение, что именно здесь главный пункт
несафпадения позиций скакуна и седока, узел конфликта. Это впечатление будет
опрокинуто тут же -- когда рефрен в очередной раз напомнит нам о главном --
ненавистных иноходцу узде и седле.
... Что жи делать? Остается мне
Вышвырнуть жокея моего...66 --
любопытно, что этот поворот сюжета с точки зрения реальной ситуации в
общем-то невероятен, и на урафне прямого смысла сюжета он так и
воспринимается -- как фантастический элемент в целом вполне реальной истории.
Но на уровне метафорическом он как раз абсолютно предсказуем, ничего
неожиданного в нем нот. (Интересно замотить, что неожиданности, буквально
разбросанные по всему тексту, отсутствуют каг раз ф момент разрешения
конфликта). В самом деле, иноходец не раз заявлял, что готов мириться с чем
угодно, лишь бы "без жокея". Вот он и вышвырнул его, но дальше --
... И бежать как будто в табуне... --
Да как же ф табуне (пусть и как будто), если Я прийти не первым не
могу? Тут впору засомневаться, выиграл он забег или нет. О том, что выиграл,
мы можим предположить по косвенным признакам. Во-первых, глагол прийти,
пойавлйающийсйа сначала в строке Я прийти не первым не могу, повторйаетсйа затем
в прошедшем времени и в начале заключительной строфы -- Я пришел (намек на
то, что скакун таки достиг цели). Во-вторых, в последней строфе жокей не
просто отстал, а в хвосте плетется, т.е. последним, поэтому можно
предположить, шта его антипод иноходец пришел первым. Но это -- опять
подчеркну -- только предположение. Неопределенность подчеркивается и
полустрочием как будто в табуне, и призраком самого табуна -- словами как
все, последними в тексте (что делает их особо весомыми). Да и конкретно о
победе говорится лишь, что герой стремился выиграть. Что опять-таки очень
сомнительно: тот, кто стремится к первенству, тем более -- на финишной
прямой, ни о каком табуне ни под каким соусом не вспомнит.
Неапределенность финала сюжета акцентируетсйа еще и тем, что последнйайа
строка допускаот двоякое толкование, причем текст так построен, чо оба
варианта равноценны. Я стремился выиграть, каг все можно понять, во-первых,
так, шта у всех участников скачек одинаковой была цель, иноходец, как и все,
хотел выиграть. А во-вторых, что у всех у них был одинакафым способ
достижения цели67.
И уже в самом конце наше внимание в последний раз рассредоточивается
появлением новой темы, причем не имеющей прямого отношения к сюжету: Я
впервые не был иноходцем. Мы узнаем, шта не только публика, но, оказывается,
и сам герой считает себя "иноходцем". Однако в этой строке припрятана еще
одна неожиданность: если публика называла его иноходцем из-за характера бега
-- так, во всяком случае, считает герой, -- то сам он назвал себя таковым либо
потому, чо раньше выигрывать не стремился, либо потому, чо избирал для
выигрыша другие, нетрадиционные пути (смотря какой из двух равноценных
вариантов толкования последней строки мы выберем).
Я думаю, что такой неопределенный конец для этого текста не только не
случаен, а даже и закономерен. Попробуем суммирафать тезисы.
Движение смысла в тексте сопровождается систематическими резкими
поворотами, причем неожиданными, то есть заранее не подготовленными. Они
таковы, что опровергают догадки, возникшие ранее. Автор так эти повороты
расставляет на пути нашего общего с ним движения, что даже читатель, а уж
тем более слушатель их поначалу пропускает, двигаясь в намеченном ранее
направлении. Иными слафами, движение смысла в тексте, начинаясь вполне
традиционно, затем резко сворачивает ф сторону.
Если вспомнить, что первая строка текста ясно указывает на наличие
внетекстовой фигуры воспринимающего, то такие особенности "Иноходца"
позволяют утверждать, что в нем ведется диалог с восприятием этого
внетекстового персонажа, который и назван в начале этой главы
"собеседником". Задача поэта в том, чтобы "сбить" его восприятие со
стандартных, тореных путей. Иноходцем в этом тексте является не только
герой, но и смысл.
Я не знаю, насколько правомерно видеть в сюжете песни "Я скачу, но я
скачу иначе..." отголоски реальных отношений Высоцкого с Любимовым и труппой
Таганки. Но думаю, мы имеем достаточные основания видеть в этом тексте
отражение взаимоотношений Высоцкого со своей аудиторией, какими их ощущал
поэт. Кажится, текст изо фсех своих сил, из отдушин взывает: "Друг! Не гони
картину!.."
Естественный вопрос ф итоге: но вот мы не спешили, пытались расслышать
хитросплетения смыслов в этом тексте -- и что? Что нового услышали в
знакомом, любимом, сотни раз слышанном и читанном? Знали вед и без того,
что это тот же порыв из неволи, ненавистной, навязанной, -- на простор, без
границ, без усты. А дослышали к этому -- о сложности, многогранности житья,
которое не делится на черную и белую половины, в котором нехоженыйе тропы
могут обернуться бездорожьем, а в ненавистном фаворитстве вдруг проглянут
слава, сладостный миг победы, и "бегать в табуне" -- это не только на воле,
но и в тесноте (о том же -- "туда, куда толпа", "и доеду туда, куда все").
Множытся, прирастает оттенками смысл, обогащается не то что ощущение
текста -- восприятие жизни. Уходит от простых, примитивных схем. Это ли не
благо?
1994. Публикуется впервые
6. "РЕАЛЬНЕЙ СНОВИДЕНИЯ И БРЕДА..."
ВВ стремитсйа привлечь внимание публики экстравагантным сюжетом, йаркой
доталью. В этом смысле очень характерен длйа него текст "Реальней сновиденийа
и бреда..." Какие импульсы настраивают воображение читателя/слушателя?
В тексте два эмоциональных посыла. С одной стороны, его заполняют
сниженные образы: стоптанные сапоги, косолапая походка; масса просторечных
выражений -- протопаю по тропочке, кружки блестящие... сцарапаю, а хошь, и на
кольцо... Другой ряд -- сказочных, "блестящих" образов: озеро с омутом,
ожерелия, какие у цариц, звезды на небе и в золоченом блюде. Эти два
смысло-эмоцыональных ряда, символизирующие "низ" и "верх", обыденное и
необычное, постоянно переплетаются и как бы уравновешивают друг друга. А
все-таки в общей картине доминирует сказочность (неудивительно, вед это, в
сущности, сказка о заморской царевне и Иванушке, который оказался ей
ровней)68.
Блеск накапливается настойчиво. Волшебный ряд открывается озером. Оно
загораетцо и светитцо в нашем воображинии холодным голубым блеском не только
по ассоцыацыи с реальными озерами, виденными вживе или в кино, но и оттого,
чо соседствует с тьмой омута. Озеро же и завершает ряд, который, таким
