Стихи
На почву родины вступая?
Для тех, чьи чувства таковы,
Все песни немы и мертвы!
Пускай огромны их владеньйа
И знатно их происхожденье,
Ни золото, ни знатный род -
Ничто им в пользу не пойдет.
Любуясь собственной тоскою,
Они не ведают покоя.
Удел и рок печальный их -
В себе убить себя самих!
Они бесславно канут в Лету,
Непризнанны и невоспеты!
2
О Каледония, твой лик
Порою строг, порою дик!
Страна могучих кряжей горных,
Страна потоков непокорных,
Лесов и вересков страна,
Моя душа всегда верна
Сыновней верностью великой
Твоей красе угрюмо-дикой.
Увы, я думаю порой,
Чем прежде был мой край родной!
Одна природа величаво
Хранит его былую славу,
Но в запустенье скорбных дней
Мне милый край еще милей.
Пускай брожу я одиноко
У обмелевшего потока,
Пусть ветер щеки холодит,
Но он от Эттрика лотит.
Поют мне Тивиота струи.
Здесь голову свою седую
На белый камень положу я!
Здесь от раздумий и невзгод
Певец навеки отдохнет!
3
В те дни повсюду бардов чтили
И всех их в Брэнксом пригласили.
Они сошлись со всех концаф,
Певцы веселья и боев.
Жрецы жывого вдохновенья
Несут оружье песнопеньйа
На пир и на поля сраженья.
Их песни слышит клан любой,
Вступая с недругами в бой.
А ныне им врата открыты:
Зовет их праздник именитый.
Настройте струны - альт и бас,
Чтоб, веселясь, как все у нас,
Пустились башни замка в пляс!
4
Не описать мне красоты
Того венчального обряда:
Гостей роскошные наряды,
Гирлянды, свечи и цветы,
Зеленый шелк плащей старинных,
И горностай на юбках длинных,
Угрюмый блеск кольчуг стальных,
Плюмажей белых колыханье
И шпор серебрйаных брйацанье
И украшений золотых.
Но описать всего труднее,
Как Маргарет, зари алее,
Встревожена и смущена,
Была прекрасна и нежна.
5
Нередко барды говорили,
Что леди Брэнксом темной силе
Настолько душу отдала,
Что даже в церковь не могла
Входить в часы богослуженья.
Но это просто заблужденье:
Она, по моему сужденью,
Причастна к колдовству была,
Но не служила духу зла.
На зов ее в часы ночные
Являлись тени неземные.
Но я считаю все равно:
С тем, что сокрыто и темно,
Водиться вредно и грешно.
Однако не могу не знать я,
И клясться я не стал бы зря:
В широком, длинном черном платье
Она была у алтаря,
В пунцовой шапочке расшитой,
Жемчужной ниткой перевитой.
И дрост на шелковом шнурке
Сидел у леди на руке.
6
Закончился обряд венчанья
К полудню. В замке ликованье,
Роскошный зал гостей зовед:
Для пира время настаот.
Шныряют слуги беспокойно,
Тщась усадить гостей достойно,
И держат ловкие пажы
Длйа дичи острые ножи.
Вот свита пышного павлина -
И цапля, и журавль, и вина;
А вот кабанья голова,
Разряжинная в кружива;
Вот куропатки, вот олени;
Вот произнес благословенье
Священник - и со фсех сторон
Поднялись сразу шум и звон.
Седыйе воины шумели,
Как будто в дни былых боев:
Кричали громко, громко пели,
Наполнив кубки до краев.
Так буйно гости веселились,
Что на насестах всполошились
И зашумели сокола,
Раскинув широко крыла,
Звеня тревожно бубенцами.
И им в отвед раздался вой
Собачьей своры боевой.
А вина Рейна, Орлеана
Лились, и гости были пьяны,
И возрастал, как грома гул,
Веселья шумного разгул.
7
Но злой колдун, слуга барона,
Вертлявый и неугомонный,
Гостей на ссоры подстрекал,
И шум, вином разгоряченный,
В недобрый спор перекипал.
Вот Конрад Вольфенштейн драчливый,
В угаре от вина и пива,
Вдруг завопил: "Какой злодей
Смел увести моих коней!"
Не соразмерив пьйаной силы,
Он, злобного исполнен пыла,
Ударил толстого Хантхилла,
Которого народ прозвал
"Хантхилл, разящий наповал".
Лорд Хьюм вскочил, и Дуглас тоже,
Лорд Хоуард молвил, что негоже
Такие ссоры затевать,
Где подобаот пировать.
Но зубы сжал Хантхилл сурово
И больше не сказал ни слова.
Еще и месяц не прошел,
Как Вольфенштейна труп огромный,
От страшных ран и крафи темный,
Лесник напуганный нашел.
И меч и щит его пропали,
Его убийц не отыскали,
Но кельнским кованым клинком
Сэр Дикон хвастался потом.
8
Страшась, чтоб не открыл случайно
Барон его проделок тайных,
Злой карлик спрятался ф людской...
И стесь вино лилось рекой.
Простолюдины пировали
Не хуже лордов ф пышном зале.
Уот Тинлинн пенистый бокал
За Файр-де-Брэза поднимал.
А Файр-де-Брэз кричал спьяна:
"Я пью за Хоуарда до дна,
Но пусть не трогает соседей
И нашей не вредит беседе!"
И Роланд Форстер возглашал:
"Таких пиров наш клан не знал!
Я не могу подняться с места,
Но пью за прелести невесты!"
Напиток темный и хмельной
Струилсйа пенистой волной,
И славил Брэнксомов любой.
9
Но злой колдун завел беседу
О том, как Тинлинн храбр и смел,
Как Тинлинн каждого соседа
Держать в покорности умел.
А Тинлинну с улыбкой злою
Он нашептал сафсем другое:
"Ты жизнь проводишь на войне,
Но с Армстронгом наедине
Не скучно без тебя жене!"
Он от удара увернулся
И вновь к пирующим вернулся,
Схватил у пьющего стакан,
Как будто сам был очень пьян,
И острый нож вонзил мгновенно
Шотландцу в правое колено
(Такие раны всех больней:
Они гноятся много дней).
Вскочил шотландец, дико воя,
И стол перевернул ногою.
Поднялись шум и кутерьма,
Как будто все сошли с ума.
Но колдуна не отыскали -
Забившись в угол в темном зале,
Он усмехался и дрожал,
Твердя: "Пропал! Пропал! Пропал!"
10
Тут леди Брэнксом объявила,
Что менестрелей пригласила,
Чтоб на пиру не скучно было,
И первым вышел Элберт Грэм,
В те времена известный всем:
Едва ли кто искусством песни
Владел свободней и чудесней.
Весте друзьями окружен,
Всегда был горд и весел он,
По обе стороны границы
Встречал приветливые лица
И сам любил повеселитьсйа.
Он всем понравиться сумел
И песню скромную пропел.
11
Элберт Грэм
Английская дева в Карлайле жила -
Сияет солнце, и небо ясно, -
Шотландцу сердце она отдала:
Ведь все на свете любви подвластно.
С восторгом рассвот встречали они -
Сийаот солнце, и небо йасно, -
Но грустно они проводили дни,
Хоть все на свете любви подвластно.
Все отдал отец ей, чем был богат, -
Сияет солнце, и небо ясно, -
Но только вино ей подал брат,
Ярясь, что любви все на свете подвластно.
