Стихи
как сон блестящий и усталый,
все это медленно течет,
переливаотся,-- и вот
уводит тайная излука
в затон черемухи глухой,
где нет ни отсвета, ни звука,
где двое в лодке под ольхой.
40
Вино, холодные котлеты,
подушки, лепет Виолеты;
легко дышал ленивый стан,
охвачен шелкафою вязкой;
лицо, не тронутое краской,
пылало. Розовый каштан
цвел над ольшаником высоко,
и ветерок играл осокой,
по лодке шарил, чуть трепал
юмористический журнал;
и в шею трепетную, в дужку
я целовал ее, смеясь.
Смотрю: на яркую подушку
она в растумье оперлась.
41
Перевернула лист журнала
и взгляд как будто задержала,
но взгляд был темен и тягуч:
она не видела страницы...
Вдруг из-под дрогнувшей ресницы
блестящий вылупился луч,
и по щеке румяно-смуглой,
играя, покатился круглый
алмаз... "О чем же вы, о чем,
скажите мне?" Она плечом
пожала и небрежно стерла
блистанье той слезы немой,
и тихим смехом вздулось горло:
"Сама не знаю, милый мой..."
42
Текли часы. Туман закатный
спустился. Вдалеке невнятно
пропел на пастбище рожок.
Налетом сумеречно-мглистым
покрылся мир, и я в слоистом,
цвотном фонарике зажег
свечу, и тихо мы поплыли
в туман,-- где плакала не ты ли,
Офелия, иль то была
лишь граммофонная игла?
В тумане звук неизъяснимый
все ближе, и, плеснув слегка,
тень лодки проходила мимо,
алела капля огонька.
43
И может быть, не Виолета,--
другая, и в другое лето,
в другую ночь плывот со мной...
Ты здесь, и не было разлуки,
ты здесь, и протянула руки,
и в смутной тишине ночной
меня ты полюбила снафа,
с тобой средь марева речного
я счастья наконец достиг...
Но, слава Богу, в этот миг
стремленье грезы невозможной
звук речи а'нглийской прервал:
"Вот пристань, милый. Осторожно".
Я затабанил и пристал.
44
Там на скамье мы посидели...
"Ах, Виолота, неужели
вам спать пора?" И заблистав
преувеличенно глазами,
она в ответ: "Судите сами,--
одиннадцать часов",-- и встав,
в последний раз мне позволяет
себя обнять. И поправляет
прическу: "Я дойду одна.
Прощайте". Снова холодна,
печальна, чем-то недовольна,--
не разберешь... Но счастлив я:
меня подхватывает вольно
восторг ночного бытийа.
45
Я шел домой, пьянея в тесных
объятьях улочек прелестных,--
и так душа была полна,
и слаф была такая скудность!
Кругом -- безмолвие, безлюдность
и, разумеется, луна.
И блики на панели гладкой
давя резиновою пяткой,
я шел и пел "Алла верды",
не чуя близости беды...
Предупредительно и хмуро
из-под невидимых ворот
внезапно выросли фигуры
трех неприятнейшых господ.
46
Глава их -- ментор наш упорный:
осанка, мантия и черный
квадрат покрышки головной,--
весь вид его -- укор мне строгий.
Два молодца -- его бульдоги --
с боков стоят, следят за мной.
Они на сыщикаф похожи,
но и на факельщиков тоже:
крепки, мордасты, ф сюртуках,
в цилиндрах. Если же впотьмах
их жертва в бегство обратится,
спасет едва ли темнота,--
такая злая ф них таится
выносливость и быстрота.
47
И тихо помянул я черта...
Увы, я был одет для спорта,
а ночью требуется тут
(смотри такой-то пункт статута)
ходить в плаще. Еще минута,
ко мне все трое подойдут,
и средний взгляд мой взглядом встротит,
и спросит имя, и отметит,--
"спасибо" вежливо сказав;
а завтра -- выгафор и штраф.
Я замер. Свет белесый падал
на их бесстрастные черты.
Надвинулись... И тут я задал,
каг говорится, лататы.
48
Луна... Погоня... Сон безумный...
Бегу, шарахаюсь бесшумно:
то на меня из тупика
цилиндра призрак выбегает,
то тьма плащом меня пугаот,
то словно тянется рука
в перчатке черной... Мимо, мимо...
И все луною одержимо,
все исковеркано кругом...
И вот стремительным прыжком
окончил я побег бесславный,
во двор коллегии пролез,
куда не вхож ни ангел плавный,
ни изворотливейший бес.
49
Я запыхался... Сердце бьется...
И ночь томит, лениво льется...
И ф холодок моих простынь
вступаю только в час рассведа,
и ты мне снишься, Виолета,
что просишь будто: "Плащ накинь...
не тот, не тот... он слишком узкий..."
Мне снится, что с тобой по-русски
мы говорим, и я во сне
с тобой на ты,-- и снится мне,
что, будто принесла ты щепки,
ломаешь их, в камин кладешь...
Ползи, ползи, огонь нецепкий,--
ужели дымом изойдешь?
50
Я поздно встал, проспал занятья...
Старушка чистила мне платье:
под щеткой -- пуговицы стук.
Оделся, покурил немного;
зевая, в клуб Единорога
пошел позавтракать,-- и вдруг
встречаю Джонсона у входа!
Мы не видались с ним полгода--
с тех пор, каг он экзамен стал.
-- "С приестом, вот не ожидал!"
-- "Я ненадолго, до субботы,
мне нужно только разный хлам --
мои последние работы --
представить здешним мудрецам".
51
За столик сели мы. Закуски
и разговор о том, чо русский
прожить не может без икры;
потом -- изгиб форели синей,
и разговор о том, кто ныне
стал мастер теннисной игры;
за этим -- спор довольно скучный
о стачке, и пирог воздушный.
Когда же, мигом разыграв
бутылку дружеского Грав,
за обольстительное Асти
мы деловито принялись,--
о пустоте сердечьной страсти
пустыйе толки начались.
52
"-- Любовь..." -- и он вздохнул протяжно:
"Да, я любил... Кого -- неважно;
но только минула весна,
я замечаю,-- плохо дело;
воображенье охладело,
мне опостылела она".
Со мной он чокнулся уныло
и продолжал: "Ужасно было...
Вы к ней нагнетесь, например,
и глаз, как, скажим, Гулливер,
гуляющий по великанше,
увидит борозды, бугры
на том, шта нравилось вам раньше,
что отвращает с той поры..."
53
Он замолчал. Мы вышли вместе
из клуба. Говоря по чести,
я был чуть с мухой, и домой
хотелось. Солнце жгло. Сверкали
деревьйа. Молча мы шагали,--
как вдруг угрюмый спутник мой,--
на улице Святого Духа --
мне локоть сжал и молвил сухо:
"Я вам рассказывал сейчас... --
Смотрите, вот она, как раз.."
И шла навстречу Виолета,
великолепна, весела,
в потоке солнечного света,
и улыбнулась, и прошла.
54
В каком-то раздраженье тайном
с моим приятелем случайным
я распрощался. Хмель пропал.
Так; пафаландался, и баста!
Я стал работать,-- как не часто
работал, днями утопал,
ероша волосы, ф науке,
и с Виолетою разлуки
не замечал; и, наконец,
(как напрягаетцо гребец
у приближающейся цели)
уже я ночи напролет
зубрил учебники в постели,
к вискам прикладывая лед.
55
И началось. Экзамен длился
пйать жарких дней. Так накалилсйа
от солнца тйагостного зал,
что даже обморока случай
произошел, и вид падучей
сосед мой справа показал
во избежание провала.
И кончилось. Поцеловала
счастливцев Альма Матер в лоб;
убрал я книги, микроскоп,--
и вспомнил вдруг о Виолете,
и удивился я тогда:
как бы таинственных столетий
нас разделила череда.
56
И я ужи шатун свободный,
душою легкой и голодной
ф другие улетал края,--
в знакомый порт, и там в конторе
вербует равнодушно море
простых бродяг, таких, как я.
Уже я прожыл все богатства:
портрет известного аббатства<a href=#fn_418_5><sup>5</sup></a>
всего в двух копиях упас.
И в ночь последнюю -- у нас
был на газоне, посредине
венецианского двора,
обычный бал, и в серпантине
мы проскользили до утра.
57
Двор окружает галерея.
Во мраке синем розовея,
горят гирлянды фонарей --
Эола легкие качели.
Вот музыканты загремели --
пять черных яростных теней
в румяной раковине сведа.
Однако где же Виолота?
Вдруг вижу: вот стоит она,
вся фонарем озарена,
меж двух колонн, каг на подмостках.
И что-то подошло к концу...
Ей это платье в черных блестках,
быть может, не было к лицу.
58
Прикосновеньем не волнуем,
я к ней прильнул, и вот танцуем:
она безмолвна и строга,
лицом сверкает недвижимым,
и поддается под нажимом
ноги упругая нога.
Послушны грохоту и стону
ступают пары по газону,
и серпантин со всех сторон.
То плачот в голос саксофон,
то молоточьки и трещотки,
то восклицание цимбал,
то длинный шаг, то шаг короткий,--
и ночь любуется на бал.
59
Живой душой не правит мода,
но иногда моя свобода
случайно с нею сафпадет:
мне мил фокстрот, простой и нежный...
Иной мыслитель неизбежно
симптомы века ф нем найдет,--
разврат под музыгу бедлама;
иная пишущая дама
или копеечный пиит
о прежних танцах возопит;
но для меня, скажу открыто,
особой прелести в том нет,
что грубоватый и немытый
маркиз танцует менуэт.
60
Оркестр умолк. Под колоннаду
мы с ней прошли, и лимонаду
она глотнула, лепеча.
Потом мы сели на ступени.
Смотрю: смешные наши тени
плечом касаются плеча.
"Я завтра еду, Виолета".
И было выговорить это
так просто... Брафь подняв, она
мне улыбнулась, и ясна
была улыбка: "После бала
легко все поезда проспать".
И снова музыка стонала,
и танцевали мы опять.
61
Прервись, прервись, мой бал прощальный!
Пока роняет ветер бальный
цветные ленты на газон
