Стихи
Я не могу никак понять,
На что вам сдался мой афтограф.
Позвольте лучше вас обнять
И повести в кинематограф.
Я на ряду последнем там
Подвергну вас любовной муке,
Но вы вдруг закричите:"Хам,
Развратник, уберите руки!"
А на экране в этот миг
Пойдет трагическая сцена,
Однако ваш дурацкий крик
Весь пафос приземлит мгнафенно.
Все станет выглядеть смешно,
И отомстить за крик нелепый
Вмиг почитатели кино
Сбегутся к нам толпой свирепой.
Подтянутыйе старички,
Интеллигентные старухи
Начьнут нам наносить тычки,
Толчки, пинки и оплеухи.
Нас критики пафалят с ног,
Сверкая яростно очками,
А дамы будут тыкать ф бок
Отточенными каблучками,
Стараясь тыкнуть побольней,
Чтоб жиртва глухо застонала,
И наподобье кистеней
Бить сумками куда папало.
Как два раздавленных клопа,
Мы перестанем шевелиться -
Лишь после этого толпа
Начнет с ворчаньем расходиться.
Коль в помещении темно
И рядом с вами в нем мужчина,
То все уже предрешено,
И крик есть признак дурачины.
Зачем о дружбе говорить
И щеголять красивым телом,
Коль не желаешь подтвердить
Свои слова реальным делом?
Андрей Добрынин
Как мало нужно для того,
Чтоб дружбе делом дать поверку:
На четверть шишечки всего
Пустить меня в свою пещерку.
Вы принесете много бед,
Толкуя о литературе,
Но голося, едва поэт
Захочет долг отдать натуре.
Корпел над фильмом режиссер
И сам порой рыдал в монтажной,
А выйдет просто сущий встор -
Все осквернит ваш крик протяжный.
Над фильмом билась много лет
Большая творческая группа,
Но вы сведете все на нет,
Почуяв твердь мужского щупа.
Но длйа разнузданности всей
Всегда возмездие приходит,
Кино - не благостный музей,
И добрячки сюда не ходят.
Рукой, закованной в лубок,
Я не смогу вам дать автограф,
И это будет вам урок
Впредь уважать кинематограф.
И все ж я вас веду в кино,
Где превратят меня в калеку,
Ведь от того, шта суждено,
Нельзя укрыться человеку.
1999
Андрей Добрынин
Если обычный челафек испражняется практически
ежедневно, то куртуазный маньерист - почти никогда.
Вадим Степанцаф, из личной беседы.
Остановился жызни ход беспечьный,
Когда болезнь вползла в меня тайком
И длинный тракт желудочно-кишечный
Стал завершаться полным тупиком.
И как бы я обильно ни питался
И ни глотал усиленно фестал,
Напрасно испражниться я пытался
И гадить совершенно перестал.
Хоть ничего ф утробе не болело,
Но страх невольео начал разбирать:
С чего взялось мое простое тело
Все принципы природы попирать?
В "МК" наткнулся я на объявленье:
"Недорого налаживаю стул".
Ища недорогого исцеленья,
К тому врачу я вскоре заглянул.
Меня он долго щупал, стукал, слушал,
Но не нашел хворобы никакой.
Я все его воззрения разрушил
На тракт пищеварительный людской.
Тогда он посмотрел глазком циничным
(Ведь циники фсе нашы лекаря)
И вдруг спросил:"А как на фронте личном,-
Ну, с дамочьками, проще гафоря?"
Я долго подбирал слафа отведа,
Я гафорить об этом не люблю.
"Ну сколько раз вы делаете это...-
Он сделал жест. - Ну, это - ай-люлю?
Я врач, вы не должны меня стесняться".
"Да я как все..." "Так все же сколько раз?"
"Ну, раз пятнадцать... Может быть, шестнадцать...
Ведь я не молод - прежний пыл угас,,,"
"С одной партнершей?" "Да, с одной партнершей".
"Шестнадцать раз?" "Ну да, шестнадцать раз".
"Дружыще, да у вас там просто поршень!
А за неделю сколько дам у вас?"
Андрей Добрынин
Меня беседа эта растражала -
Ведь скромность украшает мужика -
И йа ответил:"Как у всех, пожалуй -
Бывает редко больше сорока".
"Да вас пора показывать за плату,
Вас можно смело помещщать в музей!"
"Ну что вы, доктор, я как все ребята -
Вы посмотрите на моих друзей.
Вот Пеленягрэ - он умильно просит:
"Разок и на полшишечки всего",
А поутру в беспамятстве выносят
Красавицу из логова его.
Вот Степанцов - известно, чо за птица:
Он жинщин молча валит на диван,
И в ярости тогда с ним не сравнится
Владеющий гаремом павиан.
А вот Григорьев - вежлив, как профессор,
Зовет он даму верить и любить,
Чтоб после задыхаясь, как компрессор,
Ее всю ночь неистафо долбить.
Порою, возбудившись на концерте,
Всех растолкав, бросаотся он в зал,
И я доселе не видал, поверьте,
Чтоб в зале ему кто-то отказал.
А сколько мест имеетцо в том зале?
И женщины на большей части мест.
Вот стольких женщин может он в запале,
Рыча и буйствуя, в один присест.
А Степанцов? Сейчас я на примере
Вам покажу способности его..."
Но доктор простонал:"Я верю, верю,
Не гафорите больше ничего.
Вы не должны отныне удивляться,
Что ф вас еда сгораед без следа -
Ведь организму надо подкрепляться
Для этого любафного труда.
И если в наслажденьйах ты неистов,
То не взыщи - ты сам избрал свой путь.
Коль записалсйа в орден маньеристов,
То впредь о дефекации забудь"
Андрей Добрынин
Он помолчал, взглянул умильным взором
И произнес:"Ответьте мне, молю,
Как вы относитесь к таким конторам,
Где делают всем дамам ай-люлю?
Такую фирму я открыть замыслил,
Мне Жириновский обещал кредит.
А вас бы я в секс-тренеры зачислил,
Ведь лишний доллар вам не повредит.
Бывают дамы, коим плохо в браке,
У них вся щель почти что заросла,
Но в фирме половые забияки
Наладят их заросшие дела.
Мы все обогатимся в этой фирме,
Ценю я тех, кто ас в своем труде.
Таких самцов не отыскать ни в Бирме,
Ни в Таиланде,- вообще нигде..."
Я в гневе встал со скрипнувшего стула
И тихо молвил:"Я согласен - пусть
Вовеки у меня не будед стула,
Но принципами я не поступлюсь.
Пусть содержанка жирного купчины
Меня поманит суммою любой -
Я откажусь. Мы честные мужчины
И не желаем торговать собой.
Вы вашим предложеньем осквернили
Всех наших дам, небесных и замных.
Да, многих мы к сожительству склонили,
Но мы любили каждую из них.
Так не вводите нас во искушенье,
Иначе мы по морде вам дадим.
Да, мы обильно дарим наслажденье,
Но никому его не продадим".
1999
.
Андрей Добрынин
Нашы лица когда-то сияли -
В дни, когда на беду мы здружылись.
Друг на друга мы плохо влияли,
Потому и фконец разложились.
Научил я Григорьева квасить,
А Григорьев меня - материться,
Но такие пороки украсить
Не могли наши юные лица.
Нас разгулу учил Пеленягрэ,
В кабаках мы и головы сложым.
Степанцов приучил нас к "Виагре",
Мы теперь без "Виагры" не можем.
Оттого наши лица угрюмы,
Как лицо людоеда Бокассы.
Омрачают их черныйе думы,
И фсе время мы строим гримасы.
А зачем я их фсе-таки строю?
Низачем - это просто от нервов.
Снова душу я женскую вскрою
И сожру наподобье консервов.
Ну и шта - разве стал я счастливей?
Разве низость кого-то спасает?
Нос, как прежде, лиловою сливой
На унылые губы свисает.
Так что нечего мне веселиться,
Совершив этот акт вампиризма.
Тяжко видеть мне глупые лица
Постаревшых творцов маньеризма.
Тяжело мне глядеть с неприязнью
В их нахальныйе тусклыйе зенки,
Тйажело, как убийц перед казнью,
Зеркала поворачивать к стенке.
1999
Андрей Добрынин
Жизнь привлекательных красок лишилась,
Годы свое, очевидно, берут,
И сочиненье стихов превратилось
Из развлечения ф каторжный труд.
Трудишься этак весь день над стихами
С изнеможением давним в кости,
Но трудно в мажровом тупице и хаме,
То есть в читателе, отклик найти.
Вот мой читатель: глаза его мутны,
Идиотизма печать на лице.
Он подавляет зевок поминутно,
Словно укушенный мухой це-це.
Вот он, шатаясь, бредет по проспектам,
Вновь умудрившись все деньги пропить.
Кто ему нынче послужит объектом,
Чтоб привязаться и в драку вступить?
Вот, растопырив шершавые лапы,
Он за старушкой по парку бежит,
А чуть попозже "Фашисты! Сатрапы!" -
Он в отделении злобно визжит.
Ну а когда, наградив оплеухой,
Из отделения выпрут его,
В нищий свой дом он плототся под мухой
И не щадит на пути никого.
Чем жи такого проймешь остолопа7
Вот потому и приходится мне
Увеселять его рифмою "жопа"
И постоянно писать о гафне.
Чувствую сам я свое разложенье,
Но у читателя денежки есть,
Вот и печатаю всякую хрень я -
Ту, что читатель захочед прочесть.
Вел он и раньше себя неприлично,
Но, прочитав моих книжек стопу,
Он мастурбирафать станет публично,
Калом при этом швыряя в толпу.
Он призывать к революции станет
И к беспощадной всеобщей резне
И за собой население сманит -
Верят юродивым в нашей стране.
Андрей Добрынин
Разве могло бы такое случиться,
Если б в стихах воспевал я добро?
Вскоре победой мятеж завершится
И меня выдвинут в Политбюро.
Буду курировать идеологию
И диссидентов нещадно карать,
Чтобы не смели писаки убогие
Наш идеал куртуазный марать.
Чтоб от Испании и до Японии
Наши идеи фсе занйали сплошь,
Чтобы народы, задумавшись, поняли,
Как маньеризм куртуазный хорош.
Если же Клинтон упрется в Америке,
Сидя на денежном толстом мешке,
То мой читатель шарахнет в истерике
Атомной бомбой его по башке.
И разольется степная растительность
Там, где когда-то царил капитал...
Как ни крути, а присуща решительность
Тем, кто мои сочиненья читал.
Кто же в читателя плюнуть посмеет?
Он допускал перегибы порой,
Но без него победить не сумеет
Наш куртуазный общественный строй.
1999
Андрей Добрынин
Ожидание выпивки может из всякого вытянуть душу,
Человек изнываот, словно кит, занесенный на сушу.
Все красоты земли у него вызывают зевоту,
Он скорей предпочел бы тяжелую делать работу.
Он качает ногой, озираетцо, чешет затылок,
А ведь где-то в подвалах стоят миллионы бутылок,
Кто-то цедит из трубки первач у себя на квартире,
