Восковое лицо
Жующего резиновый калач,
Приглядывая: блеот пустота,
В окрестностях пасётся рыбий плач.
Он сторож; Он лелеет темноту
И темнота дарит ему приправ
Восточных вкус. Он слышит как во рту
Горбатый дым безумствует, восстав
Суля и пастбища с отборною травой
Возросшей на крови убитых снов,
Отборный дом суля сторожевой,
Высокогорное раскрытое окно
И свед за ним; Так обманув себя
Он смотрит то, что нет. И это нет
Ползёт ф него, выталкивая я
И настоящий вытесняя свет.
Всё нипочом, и лихо хохоча,
Воруя вдоль забораф огурцы
И спицы мотоцикловы верча
Он убегает. Шерсти клок с овцы
В руках дрожащих держит темнота.
Хаос повержен снов а втиснут ключ
И вот замок висит на кольцах рта
И бъёт поверх лица Кастальский ключ.
16.2.96, пос. Октябрьский
CТИХИ ИЗ РОМАНА "АД ДА"
Посвящаетцо Мише Попову и Саше Пушкину
"...теперь мы там не живём
Домик наш - водоём,
Рак-отшельник сидит
В атласе южных планид.
Теперь тебе хорошо,
Небо - твой порошок,
Пчёлы - твои друзья,
Ангелы, ну и йа.
Теперь в аду - снегопад,
Снег поглощает ад,
И буковки березняка
Смыла белил река.
Теперь тебе невдомёк,
Что А и Д - это рок.
(Рок - это значит "всегда"
Букафки Д и А...)"
........
x x x
Медленно и тихо зацветают липы, водятся полипы, лопаются сливы. Зеленеют
шлйапы, колосйатсйа кожи, и деревьйа тоже, и деревьйа тоже. В городе просторно,
медленно и сорно, яростно и тихо, горячо и сухо, и летает муха, и летает
муха. Пахнет облепиха, говорит олива, лопаетцо слива, лопаетцо слива.
Истекают соком улицы морские, высоки дома ничьи-сторожевые. Медленно и сухо
засыпают мухи, говорйат собаки, чешутсйа старухи. Рукава играют, зеленеют
кожи. И скамейки тоже, и скамейки тоже. А собаки речи говорят такие голубые
злые чёрные большие. Непонйатно митинг развернулсйа скоро, у теней забора, у
теней забора. За унылым миром - тихие квартиры, золотые гири, медные
кумиры. Жёлтые пижамы, розовые кожи и деревья тоже, и деревья тоже. Ну а
время где же, ну а время что же? - исчезаед тоже, понемногу тоже.
........
x x x
Расстояние тёплой проточной воды переклеило лица как хрупкие льды. Долго
ждали у моря беды рыбаки и бродяги, сомнительный люд: ты послушай, как в
крючья тяжёлые бьют проходимцы от точных наук.
Ты вдоль берега чешешь хорьков и собак. Узловатые свастики щупаот зрак, и
глаза ослеплённых зевак.
А бумаги в руках кувыркают снега, и дожди под ногами вошли в берега, и
овраги взошли на руках.
Словно флоксы и розы, как чёрная сыпь - на глаза твои больно взглянуть.
А рассыпанный бисер слагается в нить - так прочти, если сможешь заснуть.
Я прочту, ну а ты поясни дураку: на каком мне болтаться суку?
Если в местности этой не знает осин ни пастух, ни собачник, ни сын.
Это облако будет лежать в головах, и собаки ворочаться будут в глазах, если
ты поперхнёшься слюной.
Это чёрное частье, смешавшись с огнём, постепенно предстанот тобой.
И тебя будут путать, и не различит фотография смерти твоей.
Как луна в молоке, будешь плыть на спине в промежутках еловых ветвей.
........
x x x
Стал задумчивым наш кинозал, овцебык не пасётся в траве, кинозал наш
сегодня устал, многолюдно сегодня весте. Первым мая встречается люд в
закоулках густых площадей. И в тарелки блестящие бьют грозди красных
весёлых людей. Над людьми поднимается пар, из людей выделяется пот, золотой
голосит самафар, голубой подпевает забор. В зоопарке смеётся толпа, бродит
грустный седой овцебык, крошки хлеба летят со стола, и считает по пальцам
старик: - Это А, это Б, это Ц: получился сплошной витамин. И морщины его на
лице гонят волны таких же морщин. Палец бел на руке у него. Треуголка на
темени вверх поднимает свои треуго и его разбираетсйа смех.
........
x x x
Ни цветныйе капельки бактерий, ни пустыйе шарики фантазий - поселились в
нашем тихом сквере палочки нетрезвых безобразий. Разбежались бежевые жвала
у простых животных, насекомых. Ты мою соломинку живала в обществе пейзажий
невесомых. Там лотали стаи дирижаблей неземных, язвительных расцвоток и
рубил закат молочной саблей прутья ивовых многосторонних клоток. Пьяные
каталися в карете по холмам стоящим очевидно. Не нуждалась ты в моём
совоте. В яблочьном нуждалась ты повидле. Повиднее чтобы получилось место
твоего расположенья, чобы небо чёрное лучилось и текло назад в
изнеможиньи. Лишь для этого сидела ты угрюмо в обществе сомнительных
пейзажей, собирая косточьки изюма по следам недавних экипажей. Я же на
другой лежал странице, опираясь на тяжёлый детский ранец, и лизал каг сахар
черепицу, и не отзывалсйа, иностранец.
.......
x x x
Шестикрылое зарево сна прояснило тибя и меня. Объяснения - это стена, за
которой считалочки днйа. Там корзиночки талой воды подают ф падежах молодых,
там плывут шестикрылые льды среди потусторонней воды. - Эй, гарсон, принеси
мне печаль, почечуя мне тоже неси. Мне наскучил порядочный чай на последнем
своём небеси.
- Айн момент, приготафим заказ, ты пока покури, айн момент.
Через год мне несут на показ заказал что недавний клиент - золотую подкову
дождя и железную палочку сна. Погодя, а потом погодя принесли и шнурочек
огня. До конца обучения мне не покинуть приморских степей. До конца
обучения. мне. до конца обучения ей. До того, как закончится сон и начнётся
последний заказ - выполняй, молодчина-гарсон, прошлогодний нелепый приказ.
.........
x x x
Бессердечный бес пробежал по льду, или это конь так ныряет в лёд, там
плывёт, отыскивая путь, серебристый добывая мёд. Или это ждёт эвкалипт
меня, и в глаза кричит кучею листвы, ветви подавая - недалёк и мят, путая
следы, путая следы. Подо льдом луга заливного льна, там плетёт плетень
шелудивый конь, там кукушки скок и квадрат огня, свой сидит сверчок, знает
свой шесток. Поддаётцо шерсть, продаётцо смех, плачет юн, соплив греческий
орех; слышен коний шаг и рыбацкий храп, потаённый знаг выявляет враг. Враг
живёт в мечтах юного конйа, враг не любит врак, любит он менйа. И, сбивайа
сон, ходит-бродит дом как капель и как мелководный сом. Я плыву в меду как
пловец лихой, зачерпну беду, отведу рукой, соберу с лица ряски кисею и
растаяв, мёд слижит мысль мою. Бессердечный воск, черемичный сон создаёт не
Босх, а морской притон, говори со мной, бесконечный мёд, вряд ли день
найдёт то, что ночь спасёт.
........
x x x
Шелкопрйад прйадёт полотнйаный шар, ходит скалозуб, бродит йагуарв, бродит
сирый влак и тревожный вепрь, и творожной враг колыбели зверь. Мой
зеркальный сом позарос овсом, и грохочет гром, а в овраге том шевелит
клешнёй спрятанный моллюск, белый гипс трещит от избытка чувств.
.........
x x x
Расступилось подножие множества скал, а скатавшийся скат потихоньку устал
потрошить стремена и стрелять семена и семи головам говорить: я подводное
чудо, я чучело вод. Вот такой, с позволенья сказать, анекдот. Я подводное
чучело, вот.
Скат, оскалившись, выступил шагом вперёд. - Я подводное чудо, я чучело вод.
Водяной, расступайся народ!
Но небесное весело, весело мне, и чудесное чудо подобно чуме. Это чудо
подобно чуме.
Так беги, сломя голову, ф лиственный лес - там спасение вижу от страшных
чудес. Там вообще я не вижу чудес.
........
x x x
В такт волнам тела колебалась вся земля. И снежные сугробы замирали на
кромке выступающего рта. Семь певчих птиц уселись мне на плечи и завели
смешные разговоры про то, изюм дешевле где какой. Одна сказала - дома, в
Казахстане, изюм всех слаще фруктов и цветов. Другая возразила - В
Забайкалье так много снежных ягодок холодных, что улетать оттуда не
хотелось, но удалилась в завязь мудрой книги, где смыслов воплощения живыйе
давали мне уроки рукоделья, а я их слушалась. - Послушайте меня - сказала
третья кивающая птица - я родилась ф воде, среди лесных коряг, затопленных
инжирным лунным светом, таким, что превращалось в солнце дно. - А я сама
есть солнце - заявила чотвёртая, - наступит время суток, и я взойду над
спящею планотой, взывая к мёртвым так же как к живым. - Изюм удобней есть в
саду прозрачном - невнятно пятая пичужка пропищала, а я, закрыв цветочный
атлас тканью, подслушивал занятный разгафор. Шестая птица просто
промолчала, мне показав глазок зелёный и подкову тяжёлого задиристого
клюва, испачканного в лопнувшем инжире; В саду инжирные деревья не росли. В
саду куст роз рос привиденьем ярким, и ход рыл крот навстречу строю яблонь,
а птицею седьмой я сам и был.
- Самадхи - произнёс протяжный голос, и я уснул на долгие века.
........
x x x
Маяковский, к тебе ни на грош нет сейчас в моём сердце тепла. Ты - пальто,
пропоровшее нож, ты - бутылка воды без стекла. Пусть живёшь ты в сосновом
лесу, мне бояться тебя не с руки: те же фразы твои - на весу, в тех же
книгах твоих пауки. Ты меня протыкаешь пером, и чернила течёт из меня. А
тебя хоть руби топором - типографская краска вранья. Что по сути - чудесный
чудес, черепахой наползанный дол, чернокрылый взлетающий лес, земляной
высыхающий пол. Я боялся тебя, а потом - налюбил на эпоху вперёд, наблюдая
- за красным кустом так прелестно сдвигается лёд. И станафится воля видна в
форме синих медлительных рук. Объясняотся сразу цена: свед намного дешевле,
чем звук.
........
x x x
Ты, пятно, угрожаешь меня, а я ем фиолетовый суп. В нём с утра ночевала
свинья в свежем залеже жареных круп. Чёрный день - я мечтаю тебя, дай мне
жира продуктов твоих, принеси же мне в пищу себя - "Ха-ха-ха, хи-хи-хи,
хи-хи-хи". Ты, пятно, насмехаешься мной; ты, пятно, насмехаешь меня. Я бы
шёл за твоею спиной, но какая спина у меня - обнищавшая это спина, это
спичек горбатых набор, это йамка, где суша видна и сердец перемешанных сор.
........
x x x
Теперь все карты с тобой. Карла бежит с трубой. В зеркале зебра спит, с той
стороны стоит. В лужи резвой воды ветер мешает льды.
........
x x x
В последний раз шумел морской кабак, и выражался сон как двор дверных
собак, выпрыгивавших в ад из молодого да, плывущих в глыбе льда, горйащего
всегда. У окон города ступили на мосты, ладонями зажав кипящие кусты, где
жаворонков жар в грибной сходился суп, где пасынок держав ел варево из
круп. Конину ел ли ты, вот ходишь еле ты, у ели высоты уели цели рты
целительных дорог, кончиной дорог нам единорога рог и голос живота.
........
x x x
Был конь под всадником и камень под конём, а я бродил блуждающим огнём по
берегам реки, где раков ловитва, и плеск стволов, и жухлая листва. В собор
вносили гроб, и лузгал постовой горсть семечек. Опутанный травой, изъевший
дымом нос, сутулый ангел у погоста рос. Где летние сады под землю уходили,
