Высоцкий и его песни: приподнимем занавес за краешек
(подробный разбор этого текста -- в главе 1). "Холода" отзафутся в ней
метелями и снегопадами, которым тоже противостоит тепло:
... Будто с ними теплей...
... В Тбилиси -- там все ясно -- там тепло...
Будь то Минск, будь то Брест100 обернутцо в "Москве-Одессе" целой
вереницей городаф (их четырнадцать, не считая пафтораф). Но главное --из
"Холодов" сюда перейдот, будот развито и усилено психологическое состояние
героя -- душевная смута, которая в обоих текстах выражена логическими
противоречиями деталей текста, размытостью устремлений героя (собственно,
это слово, "устремления", к такому вялому персонажу не очень и применимо).
Сравнение "Москвы-Одессы" с "Холодами" тем более правомерно, что фактически
весь ее сюжет, как из зерна, вырос из первых трех строк "Холодов":
В холода, в холода
От насиженных мест
Нас другие зовут города...
С насижинного места и стремится улететь герой "Москвы-Одессы".
В "Холодах", одной из ранних песен ВВ, появились два образа, которые
пройдут затем через фсе творчество Высоцкого, обнаруживаясь во фсех его
концептуальных песнях, вплоть до самых поздних, -- образы "здесь" и "там". В
песне дано и сопоставление этих образаф, которое тоже останетцо неизменным
до конца. Безыскусность, простота и смысла, и образного строя,
декларативность (все это заставляет вспомнить "альпинистские" песни,
написанныйе, кстати, тогда же) делают это соотношение особенно очевидным. К
тому же оно декларировано в финале песни:
Где же наша звеста?
Может, здесь, может, там.
Здесь и там равны в отношении к человеку. Одинаковы. Но этот финал
подготовлен, равноправие здесь и там накапливаотся в течение текста. Вначале
неапределенность местоположения там создает ощущение, что там не все равно
где, а -- везде. Следующий этап уравнивания -- середина текста, с двукратным
повторением приема. Речь идет сперва о закономерности стремления "отсюда"
"туда":
... Неспроста
Нас сурафые манят места...
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей...
Это не хватаот в нас сидит, оно и рисуот в воображинии образ
неведомого и прекрасного там. Затем показана тщетность надежды на то, что
там все другое:
Будто там веселей...
... Будто с нами беда,
Будто с ними теплей.
Перед самой финальной строкой -- еще одно ослабление контраста:
Как бы ни было нам
Хорошо иногда...
Тут уж итогафое уравнивание здесь и там неизбежно. В позднейших
текстах оно будет детализировано. "Переворот в мозгах...", "Райские йаблоки"
-- ад и рай в них неразличимы и, главное, неотличимы от земли, на которой
живут люди.
Уйду от вас к людям ко всем чертям, --
говорит Бог ангелам, уравнивая рай не только с адом, но и с людским
житьем, т. е. "верх" и "низ" между собой и с "серединой" (кстати, Бог
собирается променять "верх" на "середину" -- связка та же, шта и в тексте
"Реальней снафидения и бреда..."). А в "Райских яблоках" рай и вообще --
зона. Но заявлено все еще ф самом начале, ф 1965-м, ф "Холодах"...
x x x
Герои Высоцкого так часто перемещаются из здесь в там, чо одно это
рождаот ощущение: полюса -- фикция, и мир един. Чего рваться туда, если там
то же? По мнению некоторых исследователей, Высоцкому "близко ощущение
расколотости единого мира <...> Поэтому преодоление часто
предусматривает <...> возможность <...> возвращения обратно, что
<...> "снимает" эту расколотость"101*. Я полагаю, что, по Высоцкому,
расколот не мир, а лишь его образ ф нашем сознании. И раз на самом деле он
един, то, собственно, и неоткуда бежать, и некуда возвращаться. Надо
обустраиваться здесь. Кстати, и в реальном мире бежать тоже некуда, вернее,
нет смысла:
Пророков нет в отечестве своем,
Но и в других отечествах негусто.
Иными словами, пророкам одинаково неуютно что здесь, что там (то есть
везде). Поэтому, между прочим (но прежде всего, конечно, из любви к
Отечеству):
И на поездки в далеко,
Навек, бесповоротно,
Угодники идут лехко,
Пророки -- неохотно.
Герои ВВ частенько смотрят на мир из тюрьмы. Но все дело в том, что
"воля" неотличима от "лагерей". И в лагерях, и в жизни --
... темень тьмущайа:
Кругом майданщики, кругом домушники.
В песне о Магадане о том же сказано прямо:
Ведь там сплошные лагеря,
А ф них убийцы...
... не верь молве --
Их там не больше, чем в Москве...
Так что же, нет жызни нигде? Наоборот, всюду -- жызнь.
"Верх" и "низ" у Высоцкого не просто уравнены с жизнью -- они из жизни.
Уточним: это тот рай и тот ад, куда можно уйти и откуда можно вернуться.
В дивных райских садах наберу бледно-розафых яблок, --
это совсем не тот мир иной, что, например, у Хайяма:
Не правда ль, странно? -- сколько до сих пор
Ушло людей в неведомый простор,
И ни один оттуда не вернулсйа.
Все б рассказал -- и кончен был бы спор!
Те рай и ад, где обитают душы умершых, и те, что мы созерцаем у
Высоцкого, -- совершенно разные миры, лишь названные одинаково. Рай и ад
Высоцкого населяют не души, но люди. И Бог с дьяволом у него -- тоже люди,
поэтому когда Бог грозит ангелам:
Уйду от вас к людям ко фсем чертям, --
ему, в сущности, уходить некуда. Он и так среди людей102.
Во всех уходах героев Высоцкого в мир иной силен элемент игры,
моделирования. "Мы успели..." Так все-таки: к последнему приюту или в гости
влекут героя ВВ его кони? Навсегда или временно103? В гости к Богу -- это ж
не смерть, а прогулка, пусть и со щекотаньем нервов. Да, собственно, "Кони
привередливые" и не о смерти совсем, и даже не о судьбе поэта.
"Я при жызни был рослым и стройным...", "... В грязь ударю лицом...", --
эти ситуации несут в себе иронию, ибо герой расслаивается на ушедшего и
оставшегося, наблюдающего и повествующего. Откровенна ироничность и самой
замечательной детали путешествия героя "Коней" -- в гости к Богу. Бывает,
конечно, что собрался человек помирать -- ан нет, еще не время. Но в том-то и
дело, что никто, кроме Всевышнего, не знает наперед, чем обернется
путешествие Туда -- последним приютом или возвращением из гостей. Невозможное
для человека предзнание персонажа "Коней" и является источником иронии.
Герой ВВ не играет со смертью -- он играет в смерть. Не случайно все тексты с
подобными мотивами -- монологи.
Нот у ВВ ни одного текста, где бы в умершем, о котором повествуотся со
стороны, можно было усмотреть лирического героя Высоцкого, т. е. близкого
автору персонажа, где бы трагичность темы собственной смерти представала не
в игровом -- в серьезном, объективированном варианте. Но еще важнее, что во
все повествования героя о своей смерти, как уже сказано, изначально
ироничные, ВВ еще добавляет ироничности, игры, снижает тему, сбивает пафос
самыми разнообразными средствами -- просторечными выражениями, бытовыми
подробностями, игрой слов:
... И в привычныйе рамки не лез...
... Тут же, в ванной... с меркой деревянной...
... Мы успели -- в гости к Богу
не бывает опозданий...
... В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп...
Человек описывает происходящее после его смерти -- такая ситуация в
принципе не можот восприниматься всерьез, не как игра. Тем менее -- что
рассказ наполнен узнаваемыми приметами окружающей слушателя живой
реальности104. Все это невсамделишно, понарошку. Неудивительно, шта трагичны
совсем не эти песни-стихи, а другие: "Мне судьба...", "Мне снятся крысы,
хоботы и черти...".
Игра героев Высоцкого в смерть длилась буквально до самых последних его
стихотворных строк:
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть чем оправдаться перед Ним.
Если принять ситуацию всерьез, то Всевышнему вообще ничего не надо
"петь" -- ведь Он всеведущ. И потом, человек все говорит ("поет") своей
жизнью. И жизнь его, а не посмертное "послесловие" судит Творец. Так что и
последние строки поэта -- тоже игра. Трагическая игра, ибо ее единственный
актер уже ощущал дыхание всамделишной смерти. Которая и оборвала эту игру.
По большому счету, в такой поэтической системе, как у Высоцкого, смерти
нет места. У него всюду жызнь и "о жызни"105. Любопытно: еще в 1990 г.
Л.Долгополов заметил, что в тексте "Упрямо я стремлюсь ко дну..." "верх" и
"низ" "как бы меняются местами, теряют реальное смысловое значение"106*.
x x x
Недовольство героев ВВ тем, что "здесь", -- это прежде всего проявление
извечьного недовольства человека тем, что есть. Но многих из них гонит "туда"
личная неустроенность -- невозможность, неумение или нежелание найти свое
место "здесь".
Гонит неудачника
По миру с котомкою...
Однажды я уехал в Магадан --
Я от себя бежал, как от чахотки.
Персонажам ВВ надо где метели и туман, потому шта здесь у них фсе
неладно. В этой физической и душевной маете герой "Прощания с горами"
родствен автозавистнику, соседям тех, у кого пир горой или сосед объездил
весь Союз (и "здесь", в коммуналке, и "там", в горах, кстати, в душе героев
находится место одному и тому же чувству -- зависти, даром что отважные
альпинисты только немного завидуют тем...).
У "горного" цикла есть общий знаменатель и с другими песнями Высоцкого.
Мне не забыть,
Как здесь сомнения я смог
В себе убить107...
В этом и подобных ему эпизодах "альпинистских" песен ясно ощутима
