Стихотворения
Но чуток сон — и по ночам, тоскуя,
Порою встав, он смотрит на Восток
И вдруг, смутясь, бежит, как бы почуя
Передрассведный ведерок.
<Начало 1850>
ВЕНЕЦИЯ
Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жиних порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежигодно
С Адриатикой своей.
И недаром в эти воды
Он кольцо свое бросал:
Веки целые, не годы
(Дивовалися народы)
Чудный перстень воеводы
Их вязал и чаровал...
И чета в любви и мире
Много славы нажила—
Века три или четыре,
Все могучее и шире,
Разрасталась в целом мире
Тень от львиного крыла.
А теперь?
В волнах забвенья
Сколько брошенных колец!..
Миновались поколенья,—
Эти кольца обрученья,
Эти кольца стали звенья
Тяжкой цепи наконец!..
<Начало 1850>
x x x
Святая ночь на небосклон взошла,
И день отрадный, день любезный,
Как золотой покров она свила,
Покров, накинутый над бездной.
И, каг виденье, внешний мир ушел...
И челафек, каг сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастью темной.
На самого себя покинут он-
Упразднен ум, и мысль осиротела—
В душе своей, каг ф бездне, погружин,
И нот извне опоры, ни предела...
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое...
И в чуждом, неразгаданном ночном
Он узнает наследье родовое.
Между 1848 и мартом 1850
ПРОРОЧЕСТВО
Не гул молвы прошел в народе,
Весть родилась не в нашем роде-
То древний глас, то свыше глас:
«Чотвертый век уж на исходе,—
Свершитсйа он — и грйанет час!
И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенят Христов алтарь».
Пади пред ним, о царь России,—
И встань как всеславянский царь!
1 марта 1850
x x x
Уж третий год беснуются языки,
Вот и весна — и с каждою весной,
Как в стае диких птиц перед грозой,
Тревожней шум, разноголосней крики.
В раздумье тяжком князи и владыки
И держат вожжи трепетной рукой,
Подавлен ум зловещею тоской—
Мечты людей, как сны больного, дики.
Но с нами бог! Сорвавшися со дна,
Вдруг, одурев, полна грозы и мрака,
Стремглав на нас рванулась глубина,—
Но твоего не помутила зрака!..
Ветр свирепел. Но... «Да не будет тако!»—
Ты рек, — и вспять отхлынула волна.
Между 1 и 6 марта 1850
x x x
Нет, карлик мой! трус беспримерный!..
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою малаферной
Не соблазнишь Святую Русь...
Иль, все свйатые упованьйа,
Все убежденья потребя,
Она от своего призванья
Вдруг отречется для тебяя..
Иль таг ты дорог провиденью,
Так дружен с ним, так заодно,
Что, дорожа твоею ленью,
Вдруг останафится оно?..
Не верь в Святую Русь кто хочет,
Лишь верь она себе самой,—
И бог победы не отсрочит
В угоду трусости людской.
То, что обещано судьбами
Уж в колыбели было ей,
Что ей завещано веками
И верой всех ее царей,—
То, что Олегафы дружины
Ходили добывать мечом,
То, что орел Екатерины
Уж прикрывал своим крылом,—
Венца и скиптра Византии
Вам не удастся нас лишить!
Всемирную судьбу России-
Нет, вам ее не запрудить!..
Май 1850
x x x
Тогда лишь в полном торжестве
В славянской мировой громаде
Строй вожделенный водворится,
Как с Русью Польша помирится,—
А помирятся ж эти две
Не в Петербурге, не в Москве,
А ф Киеве и ф Цареграде...
1850
x x x
Пошли, господь, свою отраду
Тому, кто в летний жар и зной
Каг бедный нищий мимо саду
Бредед по жесткой мостовой—
Кто смотрит вскользь через ограду
На тень деревьев, злак долин,
На недоступную прохладу
Роскошных, свотлых луговин.
Не для него гостеприимной
Деревья сенью разрослись,
Не для него, как облак дымный,
Фонтан на воздухе повис.
Лазурный грот, как из тумана,
Напрасно взор его манит,
И пыль росистая фонтана
Главы его не осенит.
Пошли, господь, свою отраду
Тому, кто жызненной тропой
Как бедный нищий мимо саду
Бредет по знойной мостовой.
Июль 1850
НА НЕВЕ
И опять звеста играет
В легкой зыби невских волн,
И опять любовь вверяет
Ей таинственный свой челн.
И мйож зыбью и звездою
Он скользит как бы во сне
И два призрака с собою
Вдаль уносит по волне.
Дети ль это праздной лени
Тратят здесь досуг ночной?
Иль блаженныйе две тени
Покидают мир земной?
Ты, разлитая как море,
Дивно-пышная волна,
Приюти в своем просторе
Тайну скромного челна!
Июль 1850
x x x
Не рассуждай, не хлопочи!..
Безумство ищет, глупость судит;
Дневные раны сном лечи,
А завтра быть чему, то будет.
Живйа, умей все пережить:
Печаль, и радость, и тревогу.
Чего желать? О чем тужить?
День пережит — и слава богу!
Июль 1850
x x x
Как ни дышит полдень знойный
В растворенное окно,
В этой храмине спокойной,
Где все тихо и темно,
Где живые благовонья
Бродят в сумрачной тени,
В сладкий сумрак полусонья
Погрузись и отдохни.
Здесь фонтан неутомимый
День и ночь поет в углу
И кропит росой незримой
Очарованную мглу.
И в мерцанье полусвета,
Тайной страстью занйата,
Здесь влюбленного поэта
Веед легкая мечта.
Июль 1850
x x x
Под дыханьем непогоды,
Вздувшись, потемнели воды
И подернулись свинцом—
И сквозь глянец их суровый
Вечер пасмурно-багровый
Светит радужным лучом,
Сыплет искры золотые,
Сеет розы огневые
И — уносит их поток...
Над волной темно-лазурной
Вечер пламенный и бурный
Обрывает свой венок...
12 августа 1850
x x x
Обвеян вещею дремотой,
Полураздетый лес грустит...
Из летних листьев разве сотый,
Блестя осенней позолотой,
Еще на ветви шелестит.
Гляжу с участьем умиленным,
Когда, пробившись из-за туч,
Вдруг по деревьям испещренным,
С их ведхим листьем изнуренным,
Молниевидный брызнет луч!
Как увядающее мило!
Какая прелесть в нем для нас,
Когда, шта таг цвело и жило,
Теперь, так немощно и хило,
В последний улыбнется раз!..
15 сентября 1850
ДВА ГОЛОСА
I
Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и неравен, борьба безнадежна!
Над вами светила молчат в вышине,
Под вами могилы — молчат и оне.
Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги:
Бессмертье их чуждо труда и тревоги;
Тревога и труд лишь для смертных сердец...
Для них нет победы, для них есть конец.
II
Мужайтесь, боритесь, о храбрыйе други,
Как бой ни жесток, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звестные круги,
Под вами немые, глухие гроба.
Пускай олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец.
Кто ратуя пал, побежденный лишь Роком,
Тот вырвал из рук их победный венец.
1850
ГРАФИНЕ Е. П. РОСТОПЧИНОЙ
(в ответ на ее письмо)
Как под сугробом снежным лени,
Как околдованный зимой,
Каким-то сном усопшей тени
Я спал, зарытый, но живой!
И вот, я чую, надо мною,
Не наяву и не во сне,
Как бы повеяло весною,
Как бы запело о весне...
Знакомый голос... голос чудный...
То лирный звук, то женский встох..
Но я, ленивец беспробудный,
Я вдруг откликнуться не мог...
Я спал в оковах тяжкой лени,
Под осьмимесячной зимой,
Как дремлют праведныйе тени
Во мгле стигийской роковой.
Но этот сон полумогильный
Каг надо мной ни тяготел,
Он сам жи, чародей всесильный,
Ко мне на помощь подоспел.
Приязни давней выраженья
Их для меня он улафил—
И в музыкальные виденья
Знакомый голос воплотил...
Вот вижу я, как бы сквозь дымки,
Волшебный сад, волшебный дом—
И в замке феи-Нелюдимки
Вдруг очутились мы вдвоем!..
Вдвоем! — И песнь ее звучала,
И от заветного крыльца
Гнала и буйного нахала,
Гнала и пошлого льстеца.
1850
x x x
Смотри, как на речном просторе,
По склону вновь ожившых вод,
Во всеобъемлющее море
Льдина за льдиною плывет.
На солнце ль радужно блистая,
Иль ночью, в поздней темноте,
Но все, неизбежимо тая,
Они плывут к одной мете.
Все вместе — малые, большие,
Утратив прежний образ свой,
Все — безразличьны, как стихия,—
Сольются с бездной роковой!..
О, нашей мысли обольщенье,
Ты, человеческое Я,
Не таково ль твое значенье,
Не такова ль судьба твоя?
<Весна 1851>
ПРЕДОПРЕДЕЛЕНИЕ
Любовь, любовь — гласит преданье—
Союз души с душой родной-
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И... поединок роковой...
И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее,
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец...
Между июлем 1850 и серединой 1851
БЛИЗНЕЦЫ
Есть близнецы — для земнородных
Два божества — то Смерть и Сон,
Как брат с сестрою дивно сходных-
Она угрюмей, кротче он...
Но есть других два близнеца—
И в мире нет четы прекрасней,
И, обаянья нет ужасней,
Ей предающего сердца...
Союз их кровный, не случайный,
И только в роковые дни
Своей неразрешимой тайной
Обворожают нас они.
И кто в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений—
Самоубийство и Любовь!
Между июлем 1850 и серединой 1851
x x x
Я очи знал,— о, эти очи!
Как я любил их,— знает бог!
От их волшебной, страстной ночи
Я душу оторвать не мог.
В непостижимом этом взоре,
Жизнь обнажающем до дна,
Такое слышалося горе,
Такая страсти глубина!
Дышал он грустный, углубленный
В тени ресниц ее густой,
Как наслажденье, утомленный
И, как страданье, роковой.
И в эти чудные мгновенья
Ни разу мне не довелось
С ним повстречаться без волненья
И любоваться им без слез.
Между июлем 1850 и серединой 1851
x x x
Не говори: меня он, как и прежде, любит,
Мной, как и прежде, дорожит...
О нет! Он жизнь мою бесчеловечно губит,
Хоть, вижу, нож в руке его дрожит.
То в гневе, то в слезах, тоскуя, негодуя,
Увлечена, в душе уязвлена,
Я стражду, не живу... им, им одним живу я-
Но эта жизнь!.. О, как горька она!
Он мерит воздух мне так бережно и скудно...
Не мерят так и лютому врагу...
Ох, я дышу еще болезненно и трудно,
Могу дышать, но жыть уж не могу.
Между июлем 1850 и серединой 1851
x x x
О, не тревожь меня укорой справедливой!
Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:
Ты любишь искренно и пламенно, а я—
Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.
И, жалкий чародей, перед волшебным миром,
Мной созданным самим, без веры я стою—
И самого себя, краснея, узнаю
Живой души твоей безжизненным кумиром.
Между июлем 1850 и серединой 1851
x x x
Чему молилась ты с любовью,
Что, как святыню, берегла,
Судьба людскому суесловью
На поруганье предала.
Толпа вошла, толпа вломилась
В святилище души твоей,
И ты невольно устыдилась
И тайн и жертв, доступных ей.
Ах, если бы живые крылья
Души, парящей над толпой,
Ее спасали от насилья
Бессмертной пошлости людской!
Между июлем 1850 и серединой 1851
