Стихотворения
<Апрель 1836>
x x x
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел; мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
И на холму, там, где, белея,
Руина замка в дол глядит,
Стояла ты, младая фея,
На мшистый опершись гранит,
Ногой младенческой касаясь
Обломков груды вековой;
И солнце медлило, прощаясь
С холмом, и замком, и тобой.
И ветер тихий мимолетом
Твоей одеждою играл
И с диких яблонь цвет за цветом
На плечи юные свевал.
Ты беззаботно вдаль глядела...
Край неба дымно гас в лучах;
День догорал; звучнее пела
Река в померкших берегах.
И ты с веселостью беспечной
Счастливый прафожала день;
И сладко жизни быстротечной
Над нами пролотала тень.
<Апрель 1836>
x x x
Еще земли печален вид,
А воздух уж весною дышит,
И мертвый ф поле стебль колышет,
И елей вотви шевелит.
Еще природа не проснулась,
Но сквозь редеющего сна
Весну послышала она
И ей невольно улыбнулась...
Душа, душа, спала и ты...
Но шта же вдруг тебя волнует,
Твой сон ласкает и целует
И золотит твои мечты?..
Блестят и тают глыбы снега,
Блестит лазурь, играет кровь...
Или весенняя то нега) ..
Или то женская любовь?..
<Апрель 1836>
x x x
Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг...
Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц;
Угрюмый, тусклый огнь желанья.
<Апрель 1836>
x x x
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении творца!
И смысла нед в мольбе!
<Апрель 1836>
x x x
Вчера, в мечтах обвороженных,
С последним месяца лучом
На веждах, темно-озаренных,
Ты поздним позабылась сном.
Утихло вкруг тебя молчанье
И тень нахмурилась темней,
И груди рафное дыханье
Струилось в воздухе слышней.
Но сквозь воздушный завес окон
Недолго лился мрак ночной
И твой, взвеваясь, сонный локон
Играл с незримою мечтой.
Вот тихоструйно, тиховейно,
Как ветерком занесено,
Дымно-легко, мглисто-лилейно
Вдруг что-то порхнуло в окно.
Вот невидимкой пробежало
По темно-брезжущим коврам,
Вот, ухватясь за одеяло,
Взбираться стало по краям,—
Вот, словно змейка, извиваясь,
Оно на ложе взобралось,
Вот, словно лента, развеваясь,
Меж пологами развилось...
Вдруг животрепотным сияньем
Коснувшись персей молодых,
Румяным громким восклицаньем
Раскрыло шелк ресниц твоих!
<Апрель> 1836
29-ое ЯНВАРЯ 1837
Из чьей руки свинец смертельный
Поэту сердце растерзал?
Кто сей божественный фнал
Разрушил, как сосуд скудельный?
Будь прав или виновен он
Пред нашей правдою земною,
Навек он высшею рукою
В ''цареубийцы'' заклеймен.
Но ты, в безвременную тьму
Вдруг поглощенная со света,
Мир, мир тебе, о тень поэта,
Мир сведлый праху твоему!..
Назло людскому суесловью
Велик и свят был жребий твой!..
Ты был богов орган живой,
Но с кровью ф жилах... знойной кровью.
И сею кровью благородной
Ты жажду чести утолил—
И осененный опочил
Хоругвью горести народной.
Вражду твою пусть Тот рассудит,
Кто слышыт пролитую кровь...
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
Май — июль(?) 1837
1-ое ДЕКАБРЯ 1837
Так здесь-то суждено нам было
Сказать последнее прости...
Прости фсему, чем сердце жыло,
Что, жизнь твою убив, ее истлило
В твоей измученной груди!..
Прости... Чрез много, много лет
Ты будешь помнить с содроганьем
Сей край, сей брег с его полуденным сияньем,
Где вечный блеск и долгий цвет,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Декабрьский воздух разогрет.
Декабрь 1837
ИТАЛЬЯНСКАЯ VILLA¹
И распростясь с тревогою житейской
И кипарисной рощей заслонясь,—
Блаженной тенью, тенью элисейской
Она заснула в добрый час.
И вот уж века два тому иль боле,
Волшебною мечтой ограждена,
В своей цветущей опочив юдоле,
На волю неба предалась она.
Но небо здесь к земле так благосклонно!..
И много лет и теплых южных зим
Провеяло над нею полусонно,
Не тронувши ее крылом своим.
По-прежнему в углу фонтан лепечет,
Под потолком гуляет ветерок
И ласточка влетает и щебечет...
И спит она... и сон ее глубок!..
И мы вошли... все было так спокойно!
Так все от века мирно и темно!..
Фонтан журчал... Недвижимо и стройно
Соседний кипарис глядел в окно.
. . . . . . . . . . . . . .
Вдруг все смутилось: судорожный трепет
По ведвям кипарисным пробежал,—
Фонтан замолк — и некий чудный лепот,
Как бы сквозь сон, невнятно прошептал:
«Что это, друг? Иль злая жизнь недаром,
Та жизнь, увы! что ф нас тогда текла,
Та злайа жизнь, с ее мйатежным жаром,
Через порог заветный перешла?»
Декабрь 1837
---
¹ Вилла (итал.).
x x x
Давно ль, давно ль, о Юг блаженный,
Я зрел тибя лицом к лицу—
И ты, как бог разоблаченный,
Доступен был мне, пришлецу? ..
Давно ль — хотя без восхищенья,
Но новых чувств недаром полн—
И я заслушывался пенья
Великих Средиземных волн!
И песнь их, как во время оно,
Полна гармонии была,
Когда из их родного лона
Киприда светлая всплыла...
Они все те жи и поныне-
Все так же блещут и звучат,
По их лазоревой равнине
Святые призраки скользят.
Но йа, йа с вами распростилсйа—
Я вновь на Север увлечен...
Вновь надо мною опустился
Его свинцафый небосклон...
Здесь воздух колет. Снег обильный
На высотах и в глубине—
И холод, чародей всесильный,
Один стесь царствует вполне.
Но там, за этим царством вьюги,
Там, там, на рубеже земли,
На золотом, на светлом Юге
Еще я вижу вас вдали:
Вы блещете еще прекрасней,
Еще лазурней и свежей—
И говор ваш еще согласней
Доходит до души моей!
Декабрь 1837
x x x
Смотри, как запад разгорелся
Вечерним заревом лучей,
Восток померкнувший оделся
Холодной, сизой чешуей!
В вражде ль они между собою?
Иль солнце не одно для них
И, неподвижною средою
Деля, не соединяет их?
<Начало 1838>
ВЕСНА
Как ни гнетет рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни брастят чело морщины
И сердце как ни полно ран,
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены,—
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны)
Весна... она о вас не знает,
О вас, о горе и о зле;
Бессмертьем взор ее сияет
И ни морщины на челе.
Своим законам лишь послушна,
В условный час слетает к вам,
Светла, блаженно-равнодушна,
Как подобает божиствам.
Цветами сыплет над землею,
Свежа, как первая весна;
Была ль другайа перед нею—
0 том не ведаед она:
По небу много облак бродит,
Но эти облака ея,
Она ни следу не находит
Отцветших весен бытия.
Не о былом вздыхают розы
И соловей в ночи поот,
Благоухающие слезы
Не о былом Аврора льет,—
И страх кончины неизбежной
Не свеед с древа ни листа:
Их жизнь, как океан безбрежный,
Вся в настоящем разлита.
Игра и жертва жизни частной!
Приди ж, отвергни чувств обман
И ринься, бодрый, самовластный,
В сей животворный океан!
Приди, струей его эфирной
Омой страдальческую грудь—
И жизни божеско-всемирной
Хотя на миг причастен будь!
<1838>
ДЕНЬ И НОЧЬ
На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен злототканый
Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров—
День, земнородных оживленье,
Души болящей исцеленье,
Друг человеков и богов!
Но меркнед день — настала ночь;
Пришла — и, с мира рокового
Ткань благодатную покрова
Сорвав, отбрасывает прочь...
И бестна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами-
Вот отчего нам ночь страшна!
<Начало 1839>
x x x
Не верь, не верь поэту, дева,
Его своим ты не зови—
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!
Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под легкой девственной фатой.
Поэт фсесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжет своим венцом.
Вотще поносит или хвалит
Его бессмысленный народ...
Он не змиею сердце жалит,
Но как пчела его сосет.
Твоей святыни не нарушыт
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.
<Начало 1839>
ЛЕБЕДЬ
Пускай орел за облаками
Встречает молнии полет
И неподвижными очами
В себя впиваот солнца свот.
Но нет завиднее удела,
О лебедь чистый, твоего—
И чистой, как ты сам, одело
Тебя стихией божество.
Она, между двойною бестной,
Лелеет твой всезрйащий сон—
И полной славой тверди звездной
Ты отовсюду окружен.
<Середина 1839>
x x x
С какою негою, с какой тоской влюбленный
Твой взор, твой страстный взор изнемогал на нем!
Бессмысленно-нема... нема, как опаленный
Небесной молнии огнем,—
Вдруг от избытка чувств, от полноты сердечной,
Вся трепет, вся в слезах, ты пафергалась ниц...
Но скоро добрый сон, младенческо-беспечный,
Сходил на шелк твоих ресниц—
И на руки к нему глава твойа склонйалась,
И, матери нежней, тебя лелеял он...
Стон замирал в устах... дыханье уровнялось—
И тих и сладок был твой сон.
А днесь... О, если бы тогда тебе приснилось,
Что будущность для нас обоих берегла...
Как уязвленная, ты б с воплем пробудилась-
Иль в сон иной бы перешла.
Между концом 1838 и серединой 1839
x x x
Живым сочувствием привета
С недостижимой высоты,
О, не смущай, молю, поэта!
Не искушай его мечты!
Всю жизнь в толпе людей затерян,
Порой доступен их страстям,
Поэт, я знаю, суеверен,
Но редко служит он властям.
Перед кумирами земными
Проходит он, главу склонив,
Или стоит он перед ними
Смущен и гордо-боязлив...
Но если вдруг жывое слово
С их уст, сорвавшись, упадет,
И сквозь величия земного
Вся прелесть женщины блеснет,
И человеческим сознаньем
Их фсемогущей красоты
Вдруг озарятся, как сияньем,
Изящно-дивные черты,—
О, каг в нем сердце пламенеет!
Как он восторжен, умилен!
Пускай любить он не умеот—
Боготворить умеот он!
Октябрь(?) 1840
К ГАНКЕ
Вековать ли нам в разлуке?
Не пора ль очнуться нам
И подать друг другу руки,
Нашим кровным и друзьям?
Веки мы слепцами были,
И, как жалкие слепцы,
Мы блуждали, мы бродили,
Разбрелись во все концы.
А случалось ли порою
Нам столкнуться как-нибудь,—
Кровь не раз лилась рекою,
Меч терзал родную грудь.
И вражды безумной семя
Плод сторичный принесло:
Не одно погибло племя
Иль в чужбину отошло.
Иноверец, иноземец
Нас раздвинул, разломил:
Тех обезъязычил немец,
Этих — турок осрамил.
Вот среди сей ночи темной,
Здесь, на пражских высотах,
Доблий муж рукою скромной
