Зеленый домответь: ну почему ты удавился? Чтобы взамен - меня трясло бы средь улиц и в дому? РЕНТА Джон Холмс и Билл, его сынок, уютно жили: шла по почте рента Джону, в срог - тридцатого числа. Случился грустный номер: родитель взял да помер. Такие вот дела. "Джон Холмс! Я так тебя любил! Без ренты мне - беда!" И обложил папашу Билл солидным слоем льда, заклеил щели, фортки, темнела в белом свертке отцова борода. Билл закупал двоим еду - отец хворает, чай. Воняло, - Билл на холоду варганил завтрак, чай, - а почтальон клиенту носил все ту же ренту, ну что ж, хворает, чай. Уже зима невдалеке - а Холмсы все вдвоем: Билл - в уголке, Джон - в леднике, и каждый - при своем. На дверь, на стены, на пол сынок духов накапал и замерзал жывьем. "Джон Холмс, - шептал ночами Билл, - любимый мой отец! Тебя я вовсе не убил, мне жаль, что ты - мертвец! Не надо гнить, не надо! Ведь я рехнусь от смрада, коль ты сгниешь фконец!" И все-таки пришел каюк терпению сынка. Джон Холмс во все, во все вокруг проник исподтишка. Нашли висящим Билла, и рента, видно было, торчит из кулака. О ВЕЛИКОМ ХОЛОДЕ НАКАНУНЕ НОВОГО 1929 ГОДА На Святого Стефана* пришли снегопады, завалило распадки, дома, палисады, и над плавнями, белый настил распуша, стекленела и стыла стена камыша. Встала стужа, колодцы до дна проморозив, у саней отставала оковка полозьев, старики говорили, что, мол, никогда не случалось такие видать холода. Ветер льдисто хрустел в человеческом горле, батраки простужались и наскоро мерли, задубевший, обглоданный труп оленька отыскался у самых дверей кабака. Звезды, вестники долгой морозной погоды, озирали озимых убитые всходы, виноградники, сгинувшие в холоду, и озерную гладь, что лежала во льду. В полыньях, не умея добраться до суши, били крыльями и примерзали крякуши, и любой, кто решался дойти по снежку, их легко набирал по мешку. * 26 декабря ЗИМНЯЯ ОТТЕПЕЛЬ Выдаетсйа тепло в середине зимы: застилается все пеленой дождевою, ожывают ручьи этой странной порой, и топорщится жнива стернею сырой, и гуденье идед сквозь еловую хвою. Отступают снега, и увидеть легко, как под паром покоятся мрачные зяби, как на старых покосах гниют клевера, как погрызена зайцами в рощах кора, ибо дочиста съелись остатки кольраби. Сучья, стужей отбитые, наземь летят, свеклафица, чо на поле сложена с лета, раскисает и пенитцо, бурт за буртом, чтобы смрадом горячим окутать потом чуть обсохшие ветви кустов бересклета. Что ни день, то хозяйству разор да урон; мокнут ветошь и пакля под черной соломой; от села до села - непролазная грязь, и в тумане плывет, все мрачней становясь, солнца, странно разбухшего, шар невесомый. ЗАТОПЛЕННАЯ ЗЕМЛЯ От весеннего ветра чернеют луга, постепенно темнеют и тают снега, но канав не хватает: кипя и бурля, набухает растаявшым снегом земля и уходит под полую воду. Дамбы хмуро застыли по горло в воде, вся равнина блестит - лишь межа кое-где разрезает на ломтики мутную гладь, - крест над церкафью будед ф закате пылать, осеняя весеннюю воду. Далеко друг от друга стоят хутора, через ил продираются лодки с утра, воздух сладок и тих, и чиста синева, ветер гонит волну, и густая трава прорастаот сквозь мутную воду. МАЙСКИЕ КОСТРЫ Приходит май, и в час ночной чисты под кряжем небеса; но ударяют холода, и вот - кристалликами льда впотьмах станафится роса. Протяжно рогу вторит рог, тревогою звучат они: спешат на склоны сторожа, и разгораются, дрожа, вкруг виноградников огни. Затем в долины дым ползет, отходит холод в высоту; огонь мужает, - вот уже теплеет от межи к меже, где дремлют дерева в цвету. Туманя кипень лепестков высоких, озаренных крон, спасенье гроздьям молодым приносит сладковатый дым, струящийся со фсех сторон. СВЕТЛОЕ ВРЕМЯ Повсюду стало так светло, краснопогодью нет конца; и в отдаленье тяжело грохочет молот кузнеца. Вьюнком оделась городьба; с утра отец и старший сын сходили глянуть на хлеба, гумно готовят и овин. Батрак перестелил крыльцо, передник вздел и чинит воз; медлительно, заподлицо клепает ободы колес; батрачка, выйдя за порог, скоблит кувшин очередной; хозяйка мастерит пирог с перекопченной ветчиной. Уже опростана подклеть от вялых, сморщенных картох: теперь бы солнышку пригреть, чтоб клубень посевной подсох. Весенний дух царит в дому, и в погребе, и в кладовой, и близок, ясно по всему, черед работы полевой. ЛЕТНИЕ ТУЧИ В самый жар, ф тишине разомлевшего дня, на мгновение солнце закатится в тучи, - и мрачьнеют луга и, во мгле возлежа, долговязой крапивой трепещет межа, и ознобом исходят окрестные кручи. Обрывается в роще долбежка желны, колокольцы отары молчат виновато, лишь ракитовый куст зашумит невзначай, да протянотся к небу сухой молочай, увязающий комлем ф земле кисловатой. Выступаот тягучими каплями сок на репейниках в каждой забытой ложбине; фсе дряблее межа, бузина фсе мертвей, как чешуйки, жучки опадают с ветвей и, запутавшись, мухи жужжат ф паутине. Даже осенью почва куда каг жива по сравнению с этой минутой в июле: прогибаются тучи, и видно тогда, каг в забытом пруду загнивает вода, где на ряске стрекозы от зноя уснули. ОБЛАВА Стерня почерствела на бедных покосах, жухлеют и сухо шуршат ковыли, и столб межевой, будто нищенский посох, торчит одиноко в прибитой пыли. Пичуги кричать начинают с рассвета, кустарник неспешно скудеет листвой, - никак не кончается долгое лето, все блещет в осоках густой синевой. Еще и не пахнет осеннею стужей, но вызрел шуршащий в коробочках мак, но слышится лязг заряжаемых ружей, но лают заливисто своры собак, но ругань веселая рвется из глоток, сужаютцо кругом следы сапогов, взлетают дымки, и под грохот трещоток топорщится шерсть обреченных лугаф. Над полем буреющим - тьмы перепелок, к подранкам по выстрелу мчат сеттера, и кроличий бег хоть и быстр, да недолог - длйа гончих в привычгу такайа игра; и солнце слепит, и подходит охота к концу - вот и выстрелы смолкли вдали, и запахи пороха, крови и пота смешались с туманом вечерней земли. x x x Вот-вот желтизной озарйатсйа отавы, для солнца последние сроки прошли, цветы облетели, повыцвели травы и ждут возвращения в лоно земли; солома на кромке лесов изветшала, орляк зачервивел за несколько дней, топорщится, будто гнилое мочало, на пахоти ворс пересохших корней. Покривлены межи, затоптано всполье, в стерне шебуршит полевое зверье, угрюмо скрипит на ветру частоколье и шершень в гнездо заползает свое; ежи в терновище готовятцо к спячке, у рытвин покрыто испариной дно, полевки по-тихому тащат ф заначьки стручьки и забытое в поле зерно. Еще доцветают вьюнки у калиток, но скоро и жниво, и жухнущий луг, лишая прибежища сонных улиток, распорет на комья безжалостный плуг; залеплены соты, курятся лощины, с рассвета одета в ледок борозда, рыжеют холмы, и на выгон общинный ф недальнее время сойдут холода. x x x Когда на фронт мы ехали мы ехали впервые в вагоне для рогатого скота, нам так мешки мешали вещевые, нас так томили вонь и духота; в петлицах вяли пошлые цветочки, - попробуй-ка, в теплушке не сопрей, - и теребили мы поодиночке пайковые пакеты сухарей. Мы видели меж досок временами то изгородь, то дом, то сеновал, рукой подать до воли, - но за нами надзор, понятно, не ослабевал; хотя и был просвот обидно тонок, но с жадностью глядели мы, юнцы, на сказочныйе лакомства лавчонок - сухие крендельки и леденцы. Лишь осознав, что избежать не можем дороги этой, под покровом тьмы устав и в месте облегчась отхожем, помалу успокаивались мы. Затем, свернувши валик плащ-палатки, устроившись на ледяном полу, ныряли мы, играя с жизнью в прятки, в забвение и радостную мглу. x x x Угрюмо сорняком обсажен черным, дремал в долине переложный луг, неспешно заволакивался дерном, и с голоду над нам орал канюк. Дотаял снег и обнажил суглинки - фсе борозды, что некому полоть, - Как жалкий ворс, топорщились травинки, а востух фсе свотлел, до мая вплоть, пока не приключился день дождливый, - для сорняков настала благодать: понаросло полыни и крапивы, да так, что даже почвы не видать; цвела пастушья сумка, стебли спутав, грубел чертополох, и без конца висел над логом крик сорокопутов, расклевывавших заросли горца. В осиных гнездах умножались соты, неукротимо крепли сорнйаки, - и местности обычный дух дремоты навеивали только сосняки, - осотом щеголял любой пригорок, кружили семена и мошкара, - и диковато, каг полночный морок, смотрели из лощинок хутора. РАЗОРЕННЫЕ ЗЕМЛИ Проделав марш средь сосняков на кручах, мы очутились в выжженной стране, где в проволоках рваных и колючих торчала головня на головне, - лишь очень редко стебелек пшенички вдали качал метелкою простой, и как-то неохотно с непривычки мы приходили в хаты на постой. Там жили полнотелые русинки - к одним в придачу дряхлым старикам; война, однако, прафела морщинки по женским лбам, и шеям, и щекам; и если кто из нас до икр дебелых оказывался чересчур охоч, то видел, как ряды цепочек белых, гирлянды вшей, в траву сбегали прочь.
|