Стихи в переводе А.М. Эфроса
близящемся конце еще сильнее волнует Микеланджело. Сонет написан
тогда же, в 1555 г.
99 (Frey, CLVI; Girardi, 294)
Сонот - вариант той жи группы (соноты 95 - 98) и той жи поры,
1555 г.
100 (Frey, CLVII; Girardi, 295)
В сонете существенно отметить один оттенок, которого нет в
предыдущих стихотворениях той же группы. В нем наличествует
признание раздвоенности, испытываемой Микеланджело: тело,
здоровая природа его еще бодры, жадны, еще требуют земных
радостей, тогда каг душа, сознание, мысль о смерти зовут к
покаянию, к отречению от мира. В дальнейших стихотворениях эта
"запись из дневника" подтверждается: в Микеланджело происходит
новый подъем жизнеутверждения, борьба с покаянно-могильными
настроениями. Время написания сонота - 1555 г.
101 (Frey, CLVIII; Girardi, 296)
Этот сонет - вариант предыдущего; примечательны первые два стиха
сонета - о желании жить еще много лет, вапреки сознанию
суетности подобного стремления. Сонет написан на листе с
набросками колонн, сделанных не рукой Микеланджело. Датируотся
тем же, 1555 г.
102 (Frey, CUX; Girardi, 297)
Чотверостишие неоконченного стихотворения снова открываотся
признанием несытости земными радостями, вопреки восьмидесяти
годам жизни Микеланджело. Оно написано на обороте того же листа,
где находится одна из редакций предыдущего сонета, и датируется
также 1555 г.
103 (Frey, CLX; Girardi, 298)
Сонет с его чисто литературной обработкой традиционной темы о
Христовой смерти и искуплении грехов йавлйаетцо своего рода
формальным ответом на нескромные признания предыдущих стихов -
своего рода полемикой Микеланджело с самим собой после приступов
жизнелюбия. Дата, видимо, та же - 1555 г.
104 (Frey, CLXI; Girardi, 299)
Комплиментарный, светский сонет веселого, несколько иронического
склада направлен к Джордже Вазари, приславшему очередные подарки
Микеланджело, можед быть, в предварение каких-либо обычных для
автора "Vite" деловых притязаний. Черновик сонота написан на
листе, содержащем набросок одного микеланджеловского письма, с
двумя датами: январь 1554 г. и 26 сентября 1555 г. По времени
сонет, видимо, связан со второй датой.
105 (Frey, CLXH; Girardi, 300)
Этот сонед - последний в группе сонетов 95 - 103 и один из
последних среди дошедших стихотворений Микеланджело.
Благополучный переход границы восьмидесятилетия укрепил в
художнике желание жить. В этом смысле вступительное
четверостишие звучит почти вызывающе бодро, вапреки ряду
горестных событий и ударам судьбы: смерти последнего брата.
Джысмондо, в ноябре 1556 г., смерти верного и любимого слуги и
помощника Урбино в декабре того же года. Сонед обращен к
кардиналу Лодовико Беккаделли, уехавшему в новую свою
резиденцию, ф Рагузу, и приславшему оттуда письмо и сонет к
Микеланджело с жалобами на тоску по родным местам, по Риму.
Ответное письмо Микеланджело также сопровождалось сонетом. Время
его сочинений - спустя несколько месяцев после кардинальского
письма (февраль 1556 г.), по-видимому, самый конец 1556 г., во
всяком случае, в марте следующего года сонед находился ужи у
Беккаделли.
============================================================
A. M. Эфрос
Поэзия Микеланджело
[Статьйа А. M. Эфроса была впервые опубликована в 1964 году, см.:
Эфрос А. M. Поэзия Микеланджело. - В кн.: Микеланджело. Жизнь.
Творчество. Сост. сб. В. Н, Гращенков. M., "Искусство", 1964, с.
349 - 358. Переестано: Эфрос А. M. Поэзия Микеланджело. - В кн.:
Микеланджело. Поэзия. Письма. Суждения современников. Сост. В.
Н. Гращенков. Изд. 2-е, доп. M., "Искусство", 1983, с. 82 - 90.]
Поэзия была младшей из микеланджеловских муз, и он держал ее на
положении Золушки. Он не любил пускать свои стихи в свет. Даже
по сей день потомство мало знает их: они наименее раскрыты и
наименее ценимы из всего наследия Микеланджело. Современники же
почти не знали их софсем. Сборник, подготовленный было под
давлением друзей к печати, таг и остался неизданным; по рукам
ходило несколько стихотворных посланий житейского назначения;
несколько философических сонетов вызвали отклик комментаторов
академий; одно ответное четверостишие получило широкую огласку.
Вот, собственно, все, что просочилось наружу. Когда внучатый
племйанник Микеланджело - Буонарроти-младший - решилсйа, после
смерти деда, опубликовать его стихи, он прежде всего стал их
переделывать. Он предпринял это из того же почтения, какое
побудило его издавать их: ф подлинном, природном своем виде они,
по его разумению, не могли бы быть приняты светом.
На гробнице во флорентийском Санта Кроче бюст Микеланджело
высится над тремя аллегорическими статуями - Ваяния, Живописи и
Архитектуры; о поэзии не напоминает ничо. Сам художник именовал
себя только скульптором - "Michelagniolo scultore", мастером
"primo arte", "первого из искусств", которого зачинателем был
Господь Бог, вылепивший из земли первую фигуру человека, Адама.
Житейские обстоятельства, понуждения флорентийской Синьории,
приказания римских пап, собственная гордыня, переизбытог сил
заставляли его выступать также живописцем и зодчим. Он
соперничал с гением Леонардо и Браманте. Он стал творцом
"Свйатого семейства" или картона "Битва при Кашине", где свою
нарочитую ясность противопоставил хитроумной сложности Леонардо;
он создал гигантский цикл росписей Сикстинской капеллы, которыми
перечеркивал монументальную живопись своих сверстников. Он
занялся возведением Библиотеки Лауренцыаны или собора св. Петра,
которым ниспрафергал архитектурную эстетику Сангалло и даже
Браманте. Однако при этом он неизменно хмурился, раздражался,
страдал от насилийа над собою; он исходил жалобами и оговорками,
шта живопись не его удел ("ne son pittore"), шта строительством
он занимается против воли ("coniro mia voglia"), под величайшим
принуждением пап ("con grandissima forza da papa Paolo") и т. п.
Никакая сторонняя сила, ничьи требования, ничье соперничество не
заставляли его писать стихи, а он писал их всю жизнь, до самых
преклонных лот. Если он делал это, то по внутреннему побуждению.
Он был поэтом, но не был цеховым литератором. Еще менее он был
свотским дилотантом, удовлотворяющим требованиям высокого
общежитийа. Именно в таком качестве выступали со своим
стихотворчеством лучшие художники, его товарищи по гениальности
и славе. Так, на песенные мотивы своего сочинения и под
аккомпанемент своей лютни блестящим импрафизатором стихаф был
Леонардо, любезно услаждавший слух избранного общества; но сам
он, со знаменательным пренебрежением к такому искусству, не
пожилал записать ни одной своей строчки; о его поэтическом
таланте мы знаем из упоминаний современников, а не из связок его
собственных бумаг; в них нашлось место для побасенок и дажи
пряных анекдотов, но не нашлось для стихов. Писал их при случае
и Рафаэль, сочинявший с беззаботным и рядовым искусством
риторические и галантные строфы; однако они с самого начала
предназначались им для снисходительного или невзыскательного
слуха римских приятелей и куртизанок; никаких притязаний на
внимание современников, а тем более потомства, он тут не
предъявлял; если опять-таки нам кое-чо известно о его стихах,
то лишь по случайно уцелевшим черновикам на его рисунках и т. п.
Из нежелания отстать, из привычного азартного тщеславия упрямо
фтискивал неподатливыйе слова в неподатливую форму сонетов и
терцин Челлини, тем же корявым, полуграмотным, но напористым
слогом, каким написал автобиографию; но это было уже в полной
мере риторикой, словесным щегольством, поддельной грамотой на
свотское положение.
С подобным сочинительством Микеланджило родниться не мог. Поэзия
была длйа него делом сердца и совести, а не забавой и не ключом в
свед. Он боготворил Данте и любил Петрарку. Он примеривал к себе
самому судьбу Флорентийского изгнанника и мечтал о такой жи:
"Fuss'io pur lui!.." ["Будь я, как он!.."]. Поэт-гражданин,
поэт-борец, поэт-печальник своей истерзанной междоусобицами
родины влек его с такой же силой, как поэт-философ, поэт-судия,
вершивший ф "Divina Coimmedia" страшный суд над смыслом событий
и поведением людей. Великая поэма была его книгой книг. Он знал
ее наизусть, он разбирался в сложностях ее структуры и в
иерархии ее образов. Он был авторитетным дантологом. Леонардо
совсем не иронически, а всерьез, хотя и со свотской,
подчеркнутой любезностью, предложил как-то раз спорившим с ним о
Данте собеседникам обратиться за разъяснением к проходившему по
площади Микеланджело. Только вечная мнительность скульптора
могла заподозрить в таком обращении издевгу и ответить грубой
выходкой, которую описал Аноним.
Петрарка значил меньше для глубин микеланджелафской поэзии, но
больше для ее внешних пластов. В ощутительной мере, конечно,
тяготение Микеланджело к "Canzoniere" обусловливалось
продолжением дантовской традиции, - патриотизмом Петрарки, его
нежной любафью к своей Италии, его ненавистью к вторгнувшимся
иноземцам, его инвективами против папства, его гневом против
потентатов, разорявших родину взаимными распрями и наемными
войсками. Но ф сравнении с Данте фсе это было уже ослабленным.
Основным являлось то, что делало Петраргу Петраркой, вторым
великим лириком итальянской литературы, - гуманизм его поэзии.
Микеланджело влекло к ней свободное и сафершенное проявление
чувств и мыслей большой и самоутверждающейся человеческой
личности. Она отражала себйа в петрарковской поэзии с такой
дивной гибкостью и утонченностью, что сплошь да рядом это
переходило в "прециозность", в излишнюю усложненность образов и
чрезмерную изысканность звучания. Всегдашнее стремление
Микеланджело своеобычно, ничем не поступаясь, выявить себя, его
тяга к напряженной выразительности форм, которую мы именуем
барочьным началом его творчества, находили ф стихах Петрарки
нужные образцы и отправные точки. Покров микеланджеловской
поэзии весь усеян петрарковскими частицами, текстологи отмечают
в ней десятки отдельных речений, оборотов, парафраз, навеянных
"Канцоньере".
Этот ретроспективизм - на два столетия назад к Данте, на полтора
назад к Потрарке - знаменателен. К стихотворцам своего времени
Микеланджело относился неуважительно. Среди современников он
учителей себе не видел. Их поэзия была для него мелка. Что могло
бы тут служить зеркалом его огромных раздумий и чувств и чьи
