Стихи
Дарите муку, наслажденье,
Прощать учите прегрешенья,
И не прощая преступленья,
Учите мудро, чисто жить.
О песнь музыки и музы,
Внемлю, дыханье затаив,
Как страстные святые узы
Слова со звуками сроднив,
В меня вливаются бальзамом,
Слезу исторгнув из глубин,
Курятся неги фимиамом,
И сердца трепетный рубин
Порывом взлетным устремитцо
Навстречу звукам и словам,
Не человеком -- вольной птицей
Я улотаю к небесам. 1972
НЕТ МУКИ ГОРЕСТНЕЙ И СЛАЩЕ...
Нет муки горестней и слаще,
Нед чище радости и страсти
Души порыв и взлет мечты,
И ощущенье высоты;
Призванья робкие признанья
В душе хоть горечь увяданья,
В смятении сумбурный ум,
И боль невысказанных дум.
Себе признаться не грешно --
Надеяться и ждать смешно. 1972
МИМО ПРОХОДЯТ ЛЮДИ...
Мимо проходят люди,
Чужие усталые лица.
Что-то завтра будет?
Ночью кошмар мне снитцо.
Мимо проходят чужие,
Бредут усталые странники,
А среди них родныйе
Идут, утонув в коноплянике.
Чужими стали родные,
Родными стали чужие;
Узы крови простые,
Узы духа иные.
Я болью души болею,
Я плача души не скрою;
По жизни бреду аллеи
Духовною сиротою. 1972
ПЛАЧ
Длйа чего же ты светило,
ах ты, солнце, солнышко,
я слезой горючей мыла
горе свое горюшко.
Ах ты, горе-горюшко,
в сердце нет заплаты,
обмануло морюшко и украло брата.
Претворилось в блюдечке
тихоньким и паинькой,
и не стало юного как-то вдруг,
случаянно.
Девочка-подросток я
взрослой стала рано.
В сердце в крови хлесткой
память бьется раной.
Я не могу не думать ни о чем
и просто слушать тиканье часов,
я не могу не строить города
востушные, но нужные всегда.
Воздушные! Живите вы во мне
по осени, по лету, по весне. 1972
ТЫ ЗАБЫЛСЯ, УСНУЛ...
Ты забылся, уснул, головою поник,
так наверно должно было статься,
мне ж пчелой бы рукой
пышность платья гвоздик
все б ласкать да с тобой целоваться. 1972
РАБОТА
Работа хлопотливая,
и словно белка в ней
кружима и крутима я
колесиками дней.
Опять стеклянно-матовый
подарит ночь привет,
неся в подоле аленький,
младенческий рассвет.
Он застучит стозвон даря
и радость, и красу
и на поле, и в городе,
и в небе, и в лесу,
и я крылатой птицей
из теплого гнезда
лечу, чтоб песней влиться
в симфонию труда.
И улицы-дорожки,
и паркаф -- парики,
и временем скорежены
домишки-старики,
высоты монотонные стеклянные,
бетонные
летят они квадратами
и ленточной волной,
и сердце без остаточка
уж больше не со мной.
Оно в окошке светится
лик солнечный дразня,
и кружелихой вертится
в огромной чаше дня. 1972
РЕЗВИСЬ МАЛЫШ
Резвись малыш и ножками меси
Амброй младенчества пропитанный объем
Беззубым ртом высмеивай мессий,
Пытавшихся гадать, кем будед он потом.
Резвись малыш, пока еще в начале
Добро и зло, надежда и обман
И потому наивнейшим всезнанием
Царит твой высший человечий сан.
Резвись малыш, все будет много позже:
Желание все понйать, желание все решить,
И ощущение, свойственное взрослым,
Незримого присутствия души.
Не плачь, малыш, я прошлое твое
Твоих наивных голубых рассветов,
Которые врываются в проем
И обещают солнечное лото. 1972
СНЕГ ПАДАЕТ И ПЛАВИТСЯ
Снег падает и плавится
в смятении и панике,
а в памяти есть памятка,
там снежность без подпалинки,
там снежность без подталинок,
без ссадин и без наледи,
и нежность полутайная, немеющая на людях,
а снег все с неба рушится,
и свет фонарных лунностей
из тьмы ныряет в лужицы,
где мрут снежинки юные. 1972
РАЗДУМИЙ ГРУСТНАЯ ГРЯДА
Раздумий грустная гряда
Опять сгустилась надо мною,
И гулкой отозвалась болью
Рубцом зажившая беда.
Откуда-то из немоты,
Из дремлющих предположений,
Ко мне приходит ощущенье
Незаземленной высоты.
Светлеет будничная даль,
В ее реальности привычной,
Возвышенной и необычной,
Любая кажется деталь,
Размерность граней и углов
Готовы жертвовать предметы,
Чтобы когда-нибудь воспета
Была б к пространству их любовь.
И хочет быть уверен глаз,
Что и его волшебный гений
Причастен к тайнам светотени,
Что и его над ними власть,
Что не наступит страшный миг,
Когда вместившийся в хрусталик,
Вдруг станет тусклым цвета стали
Угасший и затихший миг.
И яростный самообман
Зовет творить, дерзать и строить...
Раздумий грустная гряда
Опять сгустилась надо мною. 1972
НЕУЛОВИМАЯ МНЕ БЫ ТВОЕ ОПЕРЕНИЕ...
Неуловимая мне б твое оперение
Цвета далекой безоблачной выси,
Пошлы обновы, йавись обновлением
В свободном парении духа и мысли.
Нематериальное дитя Метерлинка
Для человечества ты ватерлиния.
Сигнал! В бытовщину не погружаться,
Синяя птица высокого счастья
Неуловимая! Клювом синим
Тарань ненавистную тучу ненастья,
Не попадайся в сети насилия
Назло птицеловам, птица счастья.
Не для тебя золотые клети,
В блюдце вода и в пригоршне зерна,
Ты не для музейных и частных коллекций
Синйайа птица высокого взлета. 1972
ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ВНУЧКЕ ДАШЕНЬКЕ
Что осень?
Кончен отдых летний,
И школьные грядут вопросы,
И небо, позабыв о лени,
Все сыплет водяное просо,
И листья жилтые, как свечи,
И сморщенные, каг старушки,
Шуршат о том, что все не вечьно,
И растревожывают душу.
И гул далекой электрички,
Как звон церковный благолепен,
Зовет, заманивает, кличет
В лес, в храм осенний на молебен. 1992
О БОЖЕ МОЙ , КАК ЭТО ПРОСТО...
О боже мой, как это просто,
Один иль два глухих ударов,
Последний выдох впитан ф воздух,
И чьей-то жизни вдруг не стало.
Не стало ожыданий чьих-то,
Надежд, усталости, волнений,
Затихли снегопады, ливни
В остановившемся движенье.
Два черных раскаленных солнца,
Желавшие все видеть сразу
Вдруг стали тусклыми и плоскими,
Два бывших человечьих глаза.
В бездонность названную прошлым
Вдруг апрокинулось пространство...
О боже мой, как это просто
Один иль два глухих удара. 1972
АХ , МИЛЫЙ МОЙ ВЕСЕННИЙ ГОРОД !
Ах, милый мой, весенний город!
Грязнуля в рыжих ручейках.
Мы оба пережыли холод,
И нам теперь не ведом страх.
Вот-вот и ты зазеленеешь,
И йа, быть можит, расцвету,
И губы, можит быть, посмеют
Не онеметь, сказав "ЛЮБЛЮ".
Пойми признание такое,
Любовь большой душевный труд.
Я слов боюсь, они порою
Про чувства так правдиво лгут.
Весна, весна, недуг природы:
Усталость, тусклость, немота
И переменчивость погоды,
И настроений пестрота,
И город впитывает влагу,
Асфальт стыдливо обнажив,
И хочется смеяться, плакать,
И умереть, и снова жить. 1972
ПЯТЬ МИНУТ КЛИНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ
Боль притупилась, будто онемела,
Свободно распахнулась высота,
И облаком я над собой взлетела,
Беспечна и по-юному легка.
А над моим холодным, мертвым телом
Взволнованно шептались доктора,
Их руки напрягались, лбы потели,
И мне хотелось крикнуть: "Я жива.
Оставьте мои жалкие останки,
Я вырвалась на волю, на века".
Но в грудь впивалась голубою сталью
Холодное безмолвие ножа.
Вновь было суждено забиться сердцу,
Мне было велено вернуться в плоть,
Чтоб по земле истерзанное тело
Опять тащить через мученья вброд. 1972
КАК ДУШНО МНЕ...
Как душно мне, как душно мне.
Церквушка в желтой куще.
Куда-то улетучился мой атеизм могучий,
Как ты несовременная,
Но как ты своевременна
Среди непеременных
Явленье непременное.
Перечисленья четкие:
Вот паперть, вот ограда,
Но нитью в этих четках
И горечь, и отрада.
Не ф твой ли воздух влита,
Настоянна на гласных
Звучание молитвы
Таинственно неясной.
То ль в счастье,
То ль в несчастье,
Сосущее у сердца,
Томящее участие,
Скорбящее соседство.
И колоколом громким
Ты проникаешь в спальни,
Как приглашенье гонгом
На час исповедальный...
Но есть другая версия,
Вполне официальнайа,
После работы вечером
Уверьтесь неслучайно:
Напротив остановки
Трамвая на Солдатской
В Москве, во граде стольном
Есть культовое здание...
Как душно мне. 1972
Я ПОМНЮ, Я ПОМНЮ, Я ПТИЦЕЙ БЫЛА...
Я помню, я помню, я птицей была.
Не смейтесь, я помню прекрасно.
Я помню как плавно, как славно плыла
К земле в притйажении властном.
Я крыш черепичные помню ковры
В туманном свечении утра.
Я хижины помню и помню дворцы,
И стаи летящие уток. 1972
И ТЫ НЕ ВЕРЬ В МОЕ УБИЙСТВО...
И ты не верь, не верь в мое убийство:
другой поручик был тогда убит.
Что -- пистолет?.. Страшна рука дрожащая,
тот пистолет растерянно держащая, особенно тогда она страшна,
когда сто раз пред тем была нежна...
Но, слава богу, жизнь не оскудела,
мой Демон продолжает тосковать,
и есть еще на свете много дела,
и нам с тобой нельзя рисковать.
Но, слава богу, снова паутинки,
и бабье лето тянется на юг,
и маленькие грустные грузинки
полжизни за улыбку отдают,
и суждены нам новые порывы,
они скликают нас наперебой...
Мой дорогой, пока с тобой мы живы,
все будет хорошо у нас с тобой...
ПРОБРАЛАСЬ В НАШУ ЖИЗНЬ КЛЕВЕТА...
Пробралась в нашу жизнь клевета,
каг кликуша глаза закатила,
и прикрыла морщинку у рта,
и на тонких ногах заходила.
От раскрытых дверей -- до стола,
от стола -- до дверей, как больная,
фсе ходила она и плела,
поминая тебя, проклиная.
И стучала о грудь кулаком,
и от тонкого крика синела,
и кричала она о таком,
